Глава III

Почему французский язык не столь богат, как греческий и латинский

И если наш язык не столь богат и обилен, как греческий и латинский, то это не следует приписывать его природным недостаткам. Ведь трудно предположить, что сам по себе он не смог бы быть ничем иным, как только бедным и бесплодным. Эти бедность и бесплодие следует припи­сать лишь невежеству наших предков, которые (как сказал некто⁹, имея в виду древних римлян) больше ценили хорошие поступки, чем хорошие слова, и предпочитали оставлять потомкам примеры доблести, а не поучения, тем самым лишив себя славы своих подвигов, а нас — плодов подражания им. По той же причине они оставили нам наш язык столь бедным и лишенным отделки, что ему необходимы украшения и (если можно так выразиться) чужие перья. Но кто осмелится сказать, что греческий и латинский были всегда столь же совершенны, как во времена Гомера и Демосфена, Вергилия и Цицерона? И если бы эти авторы полагали, что никогда, несмотря на все их старания и культуру, эти языки не принесут больших плодов, разве стали бы они прилагать столько сил, чтобы поднять их на ту высоту, на которой мы их видим сегодня? Так, я могу сказать о нашем языке, что он только начинает цвести, не принося еще плодов, или, вернее, подобен растеньицу и стебельку, который еще никогда не цвел, и что он далек еще от тех плодов, которые сможет произвести. Это происходит, конечно, не из-за недостатков его собствен­ной природы, столь же плодоносной, как и у других языков, но по вине тех, кто за ним смотрел и не ухаживал за ним со старанием, а обращался с ним, как с диким растением, выросшим в пустыне, никогда его не поливая, не подрезая, не оберегая от шипов и колючек, заслоняющих от него свет, и давая ему захиреть и почти погибнуть. Если бы древние римляне были бы столь же невнимательны к уходу за своим языком, когда тот только начинал пускать ростки, то, вполне очевидно, он не стал бы за такой короткий срок столь великим. Но они, как опытные земледельцы, прежде всего пересадили его с дикого места на обработан­ное, затем же, чтобы он потом мог лучше плодоносить, обрезали вокруг ненужные ветви и вместо них привили ветви свежие и отборные, с умением заимствуя их у греческого языка. И эти ветви так быстро привились и стали походить на основной ствол, что с тех пор кажутся уже не чужеродными, а естественными. И отсюда родились в латинском языке эти цветы, эти многоцветные плоды высокого красноречия, эти искусные ритмы и сочетания, все те вещи, которые не столько по своей природе, сколько благодаря искусству обычно производят все языки. Итак, если греки и римляне, более старательные в заботах о своих языках, чем мы — в заботах о нашем, лишь при помощи большого труда и мастерства смогли найти в своих языках и грацию, и ритм, и, наконец, красноречие, то должны ли мы удивляться, что наш народный язык не столь богат, каким он может быть, и пользоваться случаем и презирать его как какую-нибудь низменную и ничего не стоящую вещь? Я верю, что придет время и благодаря счастливой судьбе французов это благородное и могущественное королевство захватит, быть может, в свою очередь бразды мирового правления и что наш язык (если только он не погребен вместе с Франциском ¹⁰), только еще начинающий пускать корни, выйдет из земли и достигнет такой высоты и величия, что сможет сравняться даже с греческим и латинским, произведя, как и они, своих Гомеров, Демосфенов, Вергилиев и Цицеронов, как когда-то Франция произвела своих Периклов, Никиев, Алкивиадов, Фемистоклов, Цезарей и Сципи­онов.