Глава 20

О том, что муз не может осквернить порочность чьего-то ума

Наконец, славный государь, обуянные невероятным безрассудством, гонители поэзии дерзают проникнуть в священные покои, в далекую сень тенистых гротов Горгоны⁹⁷, в чистые недра святой поэзии, в среду поющих божественные песни и водящих свои хороводы девственных муз. Там они начинают кричать хриплыми голосами и, вооружившись словами святейшего и ученейшего Боэция⁹⁸—теми, которые читаем почти в самом начале его книги «Об утешении», где ведущая речь философия говорит: «Кто позволил этим непотребным лицедейкам приступить к больному? Они не только не облегчат страданий какими-нибудь лекарствами, но напоят его сладкими ядами...» и так далее,— на манер победителей наполняют все вокруг своими восклицаниями и изо всех сил стараются возмутить позорными оскорблениями невинные души играющих. Не понимая, что хотел сказать Боэций этими словами, и видя только внешнюю оболочку, они называют целомудреннейших муз нечестивыми, непристойными отравительницами и блудницами, будто те становятся плотскими женщинами оттого, что носят имена женского рода; а оттого, что Боэций пользуется пренебрежительным словом, они считают их существами последнего разбора, валяющимися в распутных домах под ногами у подонков толпы. И этого им мало, заодно поэтов они тоже считают людьми мелкими, умозаключая так: если музы, по слову Боэция, непотребные блудницы, непристойные женщины, то и близкие к ним тоже должны быть бесчестными людьми, ведь дружба или знакомство могут возникнуть и сохраниться только из-за сходства нравов; но то, что музы очень дружны с поэтами, очевидно, как свидетельствуют уже их песни; значит, согласно сказанному, они низкие люди. Замечаешь, мудрейший государь, куда клонит их хитрость? Но как бы там ни было, пусть ясная истина посрамит их.

Кто такие музы, сколько их, какие они носят имена и что через них подразумевали знаменитые люди, я показал, если не ошибаюсь, выше в XI книге этого моего труда, но поскольку нечестивая ярость наших врагов не утихает, нам предстоит еще немного потрудиться. Из предыдущего, по-моему, легко можно понять, что есть два вида поэтов, один благород­ный, славный и всегда приятный серьезным людям, другой — распутный и низменный, к ним принадлежат поэты, которых я был готов прогнать не только из государства, но и со света. То же приходится сказать о музах, род которых хоть и один, но в нем можно назвать два вида: пускай через каждую действуют одни и те же силы и законы, но разными давилами выжимается сок, и у одних он сладок, у других горек, один вид мы с полным правом можем называть прекрасным, другой безобразным. Одни из них, достойные высшего почета, населяют лавровые рощи вблизи кастальского ключа и все места, перед которыми мы чувствуем святое благоговение; подруги Аполлона, украшенные цветами и венками, они чаруют сладостью пения и звучностью голоса. Другие — те, которых бесчестные шуты тащат на сцену, в театры и на площади, где, не блеща никакой похвальной красотой, они безвольно кривляются перед бездель­ной толпой, представляясь за плату в грязных вымыслах. Эти ни добродетельным утешением, ни очищающими противоядиями, ни святыми лекарствами не утишают и не исцеляют болезнь страждущих, а только среди жалоб и стонов растравляют недуг до смерти теми развлечениями, какими развлекаются опутанные мирскими страстями люди.Не вполне ли очевидно отсюда ненавистникам поэтов, что, именуя муз непотребными лицедейками, Боэций подразумевает театральных? Наши цензоры давно могли совершенно ясно понять все, если бы подумали о следующих затем словах философии у Боэция, где она говорит: «Но оставьте его мне, чтобы я излечила и исцелила его своими музами». А чтобы очевиднее явствовало, что речь идет о другом виде муз, дальше в той же книге Боэция философия для исцеления и утешения часто вводит радостные песни и поэтические изображения. Раз философия переплетает их со своим собственным искусством, то надо считать их тоже благородными, а если они благородны, с необходимостью благородны и те, кому они близки, если пользоваться умозаключением наших противников. Итак, честны и благородны музы, честны и благородны и поэты, сколько бы ни пытались вы принизить грязной клеветой тех и других!