7.4. Введение смысловой переменной в текст

Аксиоматика контекстуальных множеств, определяющая их построение и использование, может быть рассмотрена в трех аспектах:

1. по характеру элементов континуума, т.е. по способу их фиксации, смысловой «размытости», неопределенности;

2. по их количеству;

3. по их смене (относящейся к процедуре логического вывода,  и творчеству).

Первые два момента демонстрируют пространственную компоненту контекстов, последний – временную. Опять перед нами пространственно-временное подобие, своего рода эйдос времени (пространства), или матрица времени (пространства), состоянием которой являются физические пространство и время, экзистенциальное время (пространство), социально-историческое время (пространство). Переход составляет временную часть континуума реальности (реальных значений), определяющую действие иносказательно-сдвигающей логики. Эта логика работает над удержанием максимально целостного видения действительности в условиях ее постоянного вопрошания и перепросмотра. Внимание при этом фиксируется на первооснове, парадигмальных (онтологически образующих) понятиях, которые все время перепросматриваются, никогда не застывая в полной ясности. Постоянство перепросмотра говорит о наличии неиссякающего и неустранимого противоречия в используемых трактовках. Итак, исходные понятия, несущие противоречие, не пересматриваются на предмет ликвидации противоречия, а перепросматриваются (от перепросмотр), остаются в сфере внимания, не теряющего их из виду, не забывающего их. Пересмотреть – значит впасть в ложную форму внешнего движения, от точки-формулировки, полагаемой ложной, к точке, полагаемой истинной. В то время как они равнозначны и различаются по степени конкретности. Перепросмотр позволяет удержаться от устойчивого размежевания различных предметных содержаний. Реальная смысловая переменная имеет для всех трех выделенных уровней (группы однозначных, множественных и мнимых переменных) одно имя. Ее отнесение к тому или иному уровню зависит от условий ее ввода и текст автором. Но эти условия присутствуют неявно и не принуждают к определенному выбору. В суждениях нет прямого указания на его контекстуальную принадлежность, показывающего, в каком ключе оно должно быть раскрыто. Можно предположить, что такое указание есть, что оно явно встроено в текст (что, конечно, можно сделать), но тогда оно само потребовало бы пояснений. Если же не гадать о контексте, но иметь истину каждого из них, т.е. довести контекстуальную форму до ее истины-меры, до перехода в другое контекстуальное множество, тогда раскрытие содержания высказывания может состояться. Его смысл не застревает в произвольно выбранной трактовке, но начинает мигрировать по различным контекстам, конкретизируясь при этом, разрастаясь и углубляясь в своем содержании. Это возможно при условии общей связности контекстуального многообразия, взаимопересечения контекстуальных множеств. Смысловая переменная неявно сопровождается собственным (авторским) контекстом, дающим осмысленность суждения (шире - текста) с точки зрения его автора. Это собственная «система отсчета» суждения. Это вовсе не означает, что данная система отсчета (трактовка) лучшая и наиболее полная. Автор мог ввести утверждение по какому-то частному случаю, относительно конкретной ситуации. Но эта фактическая частность формулировки не должна останавливать читающего текст как окончательная пoнятость. Если смысл начинает миграцию в связном многообразии различных типов значений, он способен приобрести более адекватную форму, в пределе – универсально всеобщую. Инверсированные (превращенные, мнимые, пустые) переменные стоят в перечислении типов после нелокальных, которые выступают теоретическими понятиями в философско-гуманитарных дисциплинах. Кажется, что третий тип должен быть продолжением теоретизации в русле продолжающейся абстракции. Отчасти это так, поскольку в нелокальном типе существует граничный случай (при n > ?), когда понятие становится предметно пустым. Захватывая чересчур широкую предметную область, оно теряет собственную определенность и устойчивость. Это положение промежуточно. Вообще же, мнимые понятия содержат противоречие, и потому здесь также отсутствует предметность. Реально, однако, предметность здесь возникает вновь, но только в особом качестве, с точки зрения имени, не в буквально значащем варианте. Это, в свою очередь, означает, что понятия такого рода, т.е. понятия мнимые, не имеют прямой референтной корреляции в предметном мире. Они соотносимы с этим миром всегда лишь отчасти и служат его метафилософскими ориентирами и масштабами, содержат меру этого мира. Таким образом, пустые понятия выступают в двух ракурсах, образуя граничное, предельное условие понимания. Во-первых, они являются универсально-интерпретирующими, реализуют векторную свертку содержания. Что такое векторная свертка? Представим, что имеется слово, но его предметное значение, введенное изначально из совершенно конкретных и практических соображений, со временем меняется (с культурой, языком, способом понимания…). Это значение становится неопределенным, аморфно-расплывчатым и, фактически, от исходного референта остается одно имя, которое дополняется множественными различными смыслами, толкованиями. Оно может служить обозначением, меткой приемлемых смыслов (если оно имеет идеологическую и моральную нагрузку) в данное время, например, - гражданское общество. Существует обозначение для совокупности неприемлемых смыслов – тоталитарное государство.  Имя, таким образом, нередко в социо-гуманитарных и социологических рассуждениях обладает, в первую очередь, не предметным значением, а качеством собирательности, фокусировки, свертывания различных смыслов, получающих в нем общую направленность. Это и есть векторная, т.е. направленная свертка (смыслов). Это ведущий параметр пустых понятий. Именно они направленно фокусируют предметные рассуждения. Причем, имя пустого понятия (например, демократия) в теории получает, безусловно, определение, предметную, историко-культурную привязку, но оно, это определение, номинативно, формально, приблизительно. Оно, скорее, создает видимость определения и функционирует как мифологический элемент в рационально-подобном рассуждении. Пустые интерпретирующие понятия, таким образом, содержат не значения, а качество направленности, создающей саму понятийную форму. Происходит векторная свертка смыслов, их кумулятивность. При этом присутствует оценка рассматриваемого содержания с точки зрения культурно-ценностной ориентации и приемлемости в обществе. Во-вторых, пустые понятия могут быть замещающими. Они замещают действительность, точнее, представляют ее в человечески понятном виде реальности окружающей действительности. Действительность понимается как реальность, которая «окружает» субъекта. Это в чистом виде превращенные понятия – архетипы, символы некоторые категории. Они служат, как сказал бы Кант, априорными формами познания действительности. Замещающими понятиями являются диалектические категории, взятые в гегелевском смысле. Он постоянно говорит об их содержательном взаимопереходе и несамотождествености. Имя диалектической категории номинативно, т.е. оно есть, но постоянно побуждает мысль к смысловому сдвигу. Остановившееся понимание здесь сразу промахивается и теряет свой подвижный предмет, так, что в распоряжении остается лишь муляж, имитация, симулякр. Возникает такая, в высшей степени вывернутая ситуация: если имя категории берется лишь условно, как мотив и движущая сила понимания, то мышление имеет шанс удержаться в конкретной и истинной своей форме. В случае же буквально-предметного толкования категории (когда ее суть демонстрируется на наглядных примерах), мышление остается в состоянии имитации, оно абстрактно и формально, в конечном счете, безжизненно и суть бесплодное умствование. О необходимом умении в философии «ходить на голове» говорил Гегель. Потом его пытались «поставить на ноги», но из этого выходило нечто противоположное истине. «Хождение на голове» в философии можно пояснить в трех отношениях: во-первых, это выражение общей рационализации мира, философия осмысливает всю предметность и для нее мысль реальна, если она достигает понятия; во-вторых, ее положения нередко парадоксальны и противоречат общепринятым суждениям; в-третьих, сама философская мысль сочетает невозможные качества: она отвлеченна и, вместе с тем, совершенно конкретна. Все эти отношения показывают определенную «ненормальность» философии с позиций здравомыслия, или, иными словами, ее «хождение на голове». Вывернутость ситуации конкретизации мысли, ее сложная топология, продолжает иллюстрацию действия сохраняющейся противоречивости. Если мы не поддались искушению запрета противоречия, то следствием является достигнутая смысловая ясность вuдения того или иного содержания – при внешней терминологической неотчетливости и неопределенности. В случае акцента на непротиворечивости суждений есть большая вероятность получить внешнюю терминологически-понятийную отчетливость и ясность при совершенно отвлеченном и надуманном содержании. Достигнутая ясность окажется мнимой, ее нельзя будет приложить к реальному положению дел. Такая ясность относится к модели реальности (точнее, действительности), но расхождение в данном случае модели и того, что моделируется, принципиально, его нельзя сделать пренебрежимо малой величиной. Мы здесь просто никогда не знаем степень этой «малости». Рациональное познание в рассудочно-формальном варианте требует возможности достижения исчерпывающего понимания и претендует на него, ведя работу по совершенствованию терминологически-понятийного аппарата. Этот момент хорошо виден у Аристотеля в его «Метафизике», где он подробно разбирает различные смысловые тонкости используемых категорий. И вместе с тем становится очевидным, что сама по себе такая работа ведет в тупик: текст становится перегруженным постоянными уточнениями, которые сами по себе также влекут необходимость дополнительных разъяснений. В данном варианте понимания оно, на первый взгляд, развиваясь, движется прямиком к своей видимости и быстро вырабатывает свой познавательный потенциал. Чем дальше развивается рациональное познание, тем меньше понимания оно несет. В конечном итоге рациональное познание движется к хаосу представлений, от определенности к растущей неопределенности, поскольку возрастает степень его формализации и условности. Последовательное стремление к исчерпывающему пониманию ведет к его вырождению, увеличению общего заблуждения, стратегической ошибке, серьезному промаху. Ясность в отдельных моментах, взятых изолированно друг от друга, сопровождается растущей ошибкой в общем вuдении ситуации. Таким образом, учитывая эту логику сочетания ясности и заблуждения, показывающую  внутренний распад процесса познания, можно сделать вывод, что понимание не должно быть окончательно рациональным. Чтобы сохранить себя и адекватно, все же, завершиться и, тем самым, состояться, понимание должно содержать свою противоположность, аспект не-понимания.  Не-понимание (рациональное) требуется допустить в практику собственно рациональных рассуждений. В этом случае рациональность оказывается полной и завершенной, выполняя свои функции реального познания. Поскольку же здесь она содержит чуждый себе элемент, то, фактически, это уже сверхрациональность, которая сама себя снимает. Снятие рациональности должно производиться ее же средствами, а не уводить в иррационализм. Последнее, как кажется, есть противоположность рационализму, и если ratio показывает в каком-то отношении свою несостоятельность, то представляется, что необходимо ее оставить (позади), утвердить ее противоположность. Это точка зрения внешней видимости и она полностью определяется низшим видом ratio, рассудочностью, умеющей двигаться в познании лишь дискретно, от точки к точке. Завершенность и снятие рациональности происходит при обращении к определяющим ее факторам, исходной системе базисного представления смысловых переменных. Аксиоматика мышления заключается, во-первых, в описании этой системы и, во-вторых, в использовании принципов единства и перехода относительно сочетания рассматриваемых содержательных фрагментов. Первое определяет строение контекста, его структуру, второе является ключом к его раскрытию. Пространственно-временное описание представляет собой такой уникальный и определяющий культурный феномен, который сам формируется в процессе реализации культурной традиции (поскольку это феномен культуры), т.е. является, в этом случае, результатом творческих усилий  субъекта культуры. Но одновременно, в силу своей фундаментальной природы, как ноуменальная составляющая, он сам есть ведущий формообразующий фактор в развитии культуры относительно доминирования того или иного способа мышления в данную эпоху. Перед нами – петля самодействия, саморазвития. Верно и обратное: базовая, определяющая структура какого-либо процесса, материально практического, природного или духовно-идеального, является структурой пространственно-временного типа. Петля замкнулась в исходности принятого постулата.

Такое единство достижимо в состоянии самодействия, свободы индивида, когда он, познавая условия собственной деятельности, раскрывая ее детерминацию, начинает варьировать эти условия, формируя адекватные своему сознанию способы действия.