6. Проблемы интерпретации текстов (способы понимания)

«Мысль рождается, и мы в ней мыслим. То есть мы рождаемся, возникаем в идее, а не идея приходят нам в голову. И когда мы в мысли, то можем производить закономерную последовательность мысли, где событие определенного рода рождает еще множество себе подобных событий. Некоторое бесконечное многообразие. Скажем, некоторое бесконечное многообразие интерпретаций какого-то великого образа или великого произведения искусства. Любая интерпретация есть часть самого произведения. Она непредсказуема и невыводима заранее. Когда это случится, она будет принадлежать произведению. Понимаете? Когда случится, мы констатируем, что она содержится, например, в “Гамлете”. Но перед тем как это случилось,  из трагедии мы не можем ее вывести. Вот это и есть внутренняя бесконечность» (Мамардашвили, Эстетика мышления, беседа 20)

6.1. Наблюдатель

Западная культура есть, в большой степени, культура книжная и рациональная, в ней особо остро стоит вопрос правильной трактовки текстов . Он возникает с начала развития философского знания в античной Греции, когда были высказаны первые, сознательно продуманные суждения относительно обобщенных проблем первоначала и единства всего сущего. Оказалось, что такие суждения неоднозначны и могут быть подвергнуты существенно различным трактовкам. Проблема адекватности толкования относится ко всем сложным текстам, т.е. к таким, ключевые термины которых являются иноговорящими, отстраняющими свою буквальность. По поводу употребленных слов «адекватность» и «буквальность» также необходима осторожность: вообще, когда речь обращается к самой себе , когда, следовательно, осуществляется некоторая замкнутость содержания (в которой обнаруживается и постигается его смысл), требуется особая внимательность и чуткость к употребляемым языковым формам. Но нам приходится отступать дальше от непосредственного изложения заявленной темы и говорить, вроде бы, о другом, терять, как кажется, нить рассуждений. Но это не так. Мы следуем импульсам-намекам, оттенкам, мягкому воздействию со стороны нашего предмета, которые ведут естественным образом, согласно его собственной логике. Для распознавания внутренней композиции текста нужен наблюдатель (см. сноску). Он задает отсчет пониманию и сам должен быть неподвижен. Это значит – не вовлеченным в то, что подлежит рассмотрению и уяснению, избегающим ближайших оценок, абсолютно спокойным и, в известной степени, безразличным. Безразличный – не видящий принципиальной разницы между одним и другим, обладающий внутренним единством и преобладающей цельностью. Это, следовательно, не есть негативное состояние, но оно легко становится таковым, как только наблюдатель вовлекается в это безразличие, становится безразличным. Понятно ли это? Если ответ «да», то спросим себя: не слишком ли он поспешен? Что, собственно, оно, это «да» означает? Как можно быть (чем-то) и не стать (этим)? Мне это не вполне ясно, но только отчасти. Вот такое промежуточное состояние будем удерживать в своем сознании: ни да, ни нет, но отчасти. Но это отчасти должно быть понято безусловно, оно ведет к естественной цельности, в то время как безусловные «да» и «нет» уже содержат цельность, но – упрощенную, формально-абстрактную, искусственную, статичную. Разница между статичностью и неподвижностью: первое механично, второе органично. Подлинная неподвижность всегда играет, включает в себя непрерывную изменчивость и самообновление. Статичность же  вырабатывается и изнашивается. «Отчасти» - означает не только логику, но и чувствование, которое необходимо для понимания. Положение с точки зрения чистой логичности парадоксально и странно: автор нечто утверждает, а потом заявляет, что ему самому это не вполне ясно. Но здесь присутствуют две стороны: (1) ясность относительно  формулировки,  формы высказывания и (2) понимание ее проблематичности, противоречивости, которая не устраняется внешней процедурой простой переформулировки, но должна осознаваться все основательнее.

Постоянная изменчивость – не показатель ли это подлинной неподвижности? Той, которая прячется в противоположном?

Понимание про-ис-ходит, про-истекает, про-из-водится из незыблемого спокойствия наблюдателя, целостного фрагмента нашего «я» и становится, в конечном итоге, про-из-ведением, вeдением, знанием.

«Таким образом, возвращаясь к нашему пониманию текста, мы можем его сформулировать следующим образом: текст - это некоторая длительность содержания, ориентированная на некоторое состояние сознания. А последнее мы вводим вне какой-либо принципиальной оппозиции. Состояние сознания не противостоит содержаниям, соотнесенным с ним, о которых шла речь до сих пор»[157, 67].

Не только, конечно, речь, но и мысль, и сам текст – в любой такой «зеркальной» ситуации возникает фигура наблюдателя, как бы «сделанного» из того же материала, но – в отстраненном качестве. Этот наблюдатель – основа (условие) самосознания и любого действительного понимания.