4.2. Патология и естественность разума

Сегодня вопрос о патологии, безумии «нормального» разума встает повседневно и остро. Патология суть та или иная форма невменяемости, что  означает для нас, если уйти от медицинской терминологии, незнание собственных границ и упрямое желание продолжать действовать за ними прежним образом, невзирая на явно несоответствующие результаты. Нам предстоит убедиться в действительном существовании имманентных нашему мышлению границ, которые оно обычно не умеет замечать. Граница мышления, за которой  требуется его трансформация, не обнаруживает себя явным образом. Она дает знать о себе косвенно и  незаметно, только слегка подталкивая индивида к изменениям,  не заставляя его это делать необходимым образом. Эти границы, таким образом, прозрачны. Каким образом мы вообще в таком случае может что-либо о них знать и утверждать? Оставим пока что вопрос в таком общем виде. Примем: всякая выполняемая функция осуществляется наиболее оптимально в некотором диапазоне своих условий, этот диапазон необходимо ограничен – вот и все, что пока от нас требуется. То, что есть привычные условия мышления, где оно действует по сложившимся канонам и есть условия существенно иные, где испытанные шаблоны не принесут успеха, также является простым и приемлемым допущением. Теперь сделаем более сильное допущение: эти иные условия присутствуют не где-то далеко от обиходных проблем и задач, а находятся в самoм кругу повседневного. Тот простой факт, что жизнь протекает в трудностях и заботах, которые сознательно никто не хочет иметь, но, тем не менее, получает, свидетельствует о присутствии возмущающих неучтенных факторов. Поскольку же эти факторы не просматриваются и не могут быть непосредственно отрегулированы, то они, тем самым, оказываются прозрачными для установившегося типа мышления. Гибкость мышления, о которой идет речь, может быть двоякой. Во-первых, можно достигать  все большей тонкости в концептуально-понятийных построениях в распутывании тайн природы. Здесь мы имеем, скорее, некую техническую изощренность, умелое манипулирование математическими формами описания. В случае теоретической физики это нормально и закономерно, в такой деятельности рождается необходимый профессионализм – но не о том речь. Гуманитарии тайнами природы не занимаются, и здесь стилевые особенности могут стать самодовлеющими. Отточенность стиля, хорошо поставленное перо, пространно и бегло пишущее в широком диапазоне на заданные темы, а в иных случаях добавляется и терминологическая эквилибристика – все это создает видимость осмысленного и глубокого изложения, производя и поддерживая схоластику. Она, таким образом, достаточно незаметно вплетается в  духовную культуру общества, девальвируя ее, понижая уровень общественного самосознания. Такая «гибкость» мышления подобна гибкости гусеницы танка… Еще сравнительно недавно по хронологическому времени, но очень далеко по вектору интересов – во время советской философской традиции -  большое внимание привлекала тема философских проблем естествознания. Возможно, потому, что все основные и принципиальные проблемы собственно человека и общества представлялись решенными в основных чертах. Как бы там ни было,  разные авторы были согласны в одном – для интеллектуального прорыва в какой-либо области научных исследований требовалась диалектизация мышления. Диалектика, диалектический метод выступали как синоним истины, как в свое время параллельно с категорией бытия утвердилась категория материи. Дело оставалось за тем, чтобы эту незримую  и не дающуюся в руки диалектику соответственно проинтерпретировать и связать с имеющимся материалом, что без особого труда и делалось. Но даже если мы возьмем диалектику в исходной развернутой и разумной форме – гегелевской, то и здесь остается обреченность движения «за» авторским текстом, вослед в том пространстве, где никакой проложенной колеи существовать не может. Каждый раз дорога прокладывается заново и самостоятельно, эпигоны же попадают в стилевые ловушки видимости смысла, они остаются в рамках своих фантазий . Вот почему не будем сейчас говорить: требуется диалектизация мышления. Это положение само по себе совершенно бессодержательно, оно выражает результат, заключающий в себе предшествующий ему путь, и без учета этого пути оно есть пустое словосочетание . Качественность изменения субъекта, основательность проводимой трансформации буквально означает именно смену его качества. Иными словами, изменению подвергается весь субъект как таковой, он меняет тип своей органичности, которая совершенствуется. Не затрагивая всех процессов, происходящих при тотальном изменении, выделим сферу мышления как основную, - поскольку в сознании как в фокусе сходится и преломляется  все существенное, поскольку ничего в субъекте не будет завершено адекватным образом, если не пройдет через его сознательное к этому отношение и продумывание. Органичность субъекта коренится в работающей априорной основе мышления, выступающей неприметно, но фундаментально, в качестве задающего центра исходных способов понимания. Органичность естественна и не просматривается явным образом. Процесс основательного переосмысления субъектом самого себя не происходит плавно и самопроизвольно. Начало требует значительного  волевого усилия, нарушающего инерцию устойчивого повседневного существования и должен вызываться весьма существенными причинами. Причины эти – в обнаружении по косвенным данным совершенной недостаточности внутренне присущего (следовательно, естественного) способа мышления, хотя бы и подстегиваемого требованием постоянной «диалектизации». Эта «диалектизация» остается в воображении и без следа угасает  там. Естественность мышления перерождается в патологию, начинает продуцировать интеллектуальные химеры под видом деятельности разума. Не только сон разума порождает чудовищ – как было односторонне понято в эпоху Просвещения, но и его чрезмерная, направленная вовне активность ведет к тому же, становясь разрушительной и деструктивной, производя в идеальном плане и далее материализуя таких монстров, фундаментально извращающих реальную жизнь миллионов людей, которые и не снились в том пресловутом патриархальном сне разума.