3.6. Осуществление мышления

Чтобы рациональность осуществила процесс мышления (понимания) не в своем только представлении, а реально, чтобы можно было отождествить рациональное мышление и мышление как таковое, субъект производит окончательную и кардинальную переоценку ценностей: он должен лишить истину ее обособленного стояния. До сих пор истина категорически отмежевывалась от заблуждения, от ложности, считая эти характеристики своей чистой антитезой. Такая позиция реальна только при условии ясного и исчерпывающего понимания действительности. Поскольку же, во-первых, само понятие действительности не дано самоочевидным образом и содержание его изменчиво и, во-вторых, категориальный анализ не в состоянии подняться до конкретного синтеза, преодолевающего различия – иначе исчезнет его основа, категориальная определенность, то незыблемость истины как указующего пункта конечного следования познания становится крайне сомнительной. Классическая рациональность превращает истину в свою марионетку, постоянно клянясь при этом ей в верности. Когда же и сам рациональный субъект верит в то, что он является поборником безусловной истины, он разрывает связь с мышлением. Для того, чтобы категория истины могла выполнить свое предназначение – быть краеугольным камнем познания, определяя собой меру безусловности и тот уровень знания, который этой мере соответствует, она должна войти в реальную связь со своими антиподами – ложностью, видимостью, заблуждением. Даже, скорее, просто признать их, поскольку эти антиподы постоянно гостят в доме истины, являясь ее ближайшими родственниками. Ни ложность, ни видимость, ни заблуждение по отношению к бытию не носят абсолютного характера, они относительны, как и сама истина, или, если сказать иначе, они всегда конкретны. В обычном понимании, как синоним ошибочности, ложность и видимость имеют отношение исключительно к формализованно-абстрактным системам, созданным на основе рассудочных категорий. Классическая рациональность всегда в той или иной степени рассудочна, поскольку ставит во главу угла изолированную истину. Она всегда так или иначе механистична и ее «движение категорий» может выглядеть достаточно изощренным, но это есть только внешний муляж живой действительности, одно из описаний. Подлинное, а не повседневно и бездумно используемое значение терминов «ложность» и «видимость» заключается в том, что это – моменты не-истины в ее классическом рациональном варианте и как таковые тормозят и препятствуют не мышлению вообще в его стремлении к истине, а ставят преграду конечному категориальному мышлению, которое может только декларировать «конкретное тождество», но никогда исчерпывающе не развернет его в ясную и последовательную цепь понятий. Рассудочно- рациональное мышление считает эти препятствия чисто негативными факторами, полностью несовместимыми с условием своей реализации и требующими безусловного и безоговорочного устранения. Однако, останавливая малоосмысленный зачастую бег «быстрого разума», аспекты не-истины дают ему шанс – при внимательном к себе отношении – не отказываясь от своих приоритетов реализовать истинное понимание, перейти от мнимой самоуверенности к трезвому и взвешенному суждению. Рациональность сама вышла на арену общественной мысли и утверждала себя как антитеза средневековой схоластике и гуманистическому всезнанию, как трезвость мышления, его доказательность, обоснованность и проверяемость. Теперь ей предстоит воспроизвести потерянное качество трезвости и освободиться от собственной накопленной схоластики. Твердое знание действительности оказывается нерасторжимым с видимостью. Видимость получает статус подлинного и входит в сферу истинного. Истина прощается с высокомерным презрением и игнорированием своих же условий существования, она раскрывает себя и только тогда оживает. Раскрытие истины происходит в осуществлении ее простора и, чем активнее и последовательнее проводится снятие различий категориальных определенностей (разумеется, в гегелевском смысле), тем больше шириться и растет просвет, в котором субъект созерцает подлинную реальность. Такое спокойно-отстраненное и внимательное созерцание предоставляет субъекту возможность непосредственного прикосновения к действительности и ее адекватного описания. Когда истина стоuт обособленно, она свертывает свой раскрывающий простор и субъект входит в контакт не с бытием, а со своим отражением, с разрозненными фрагментами собственного содержания. В этой ситуации он имеет дело с превращенными формами бытия, с продуктами его распада, с общим и прогрессирующим упрощением сущего, т.е. перед ним воочию (но эта очевидность для более высокого сознания) представлено его внутреннее состояние, характеризуемое малой связностью, неотчетливостью, хаотичностью и затемненностью своего содержания.

Истина держит бытие так, что степень ее обособленности и закрытости определяет фрагментарность и чужеродно-враждебную подачу и представление самого бытия. Такое бытие и субъект, ему соответствующий, несут в себе надлом и реальную возможность упадка. Собственно, фрагментарное бытие-субъект постоянно сопровождается той или иной формой декаданса.

Видимо любая переоценка полагает себя кардинальной и только на самоаттестацию здесь  ориентироваться нельзя. Но мы считаем, что разного рода переоценки располагаются в ряд по степени радикальности и существует достижимый предел этого ряда. Действительный предел определяется критическим отношением к принимаемому безусловному началу, для него предметно-устойчивого нет ничего.

Дефис здесь выполняет роль соединительного союза «и» и можно говорить о единой сущности представления бытия и представляющего субъекта. Его описание есть он сам и, одновременно, окружающее его бытие.