Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
А.Б. Галкин Рефераты для дурёхи .doc
Скачиваний:
0
Добавлен:
01.07.2025
Размер:
2.69 Mб
Скачать

Глава 2. Франц Кафка «Превращение» и мотивы превращения в мировой литературе

1) Превращение Грегора Замзы и метаморфозы его родных.

Сила Кафки-иисателя – в его способности разрушать привычные для людей стереотипы, один из которых стойкое убеждение в том, будто жизнь навсегда сложилась, ее течение неизменно и происходит в навеки установленном русле. Люди перестают замечать странность и необычность жизни. Они как бы закостеневают в своем заданном и повторяющемся день ото дня мире.

Для Кафки жизнь чревата странными, чаще всего враждебными и опасными для человека переменами. Сюжет «Превращений» прост и страшен: вот живет человек обыкновенной жизнью, он полон планов и замыслов; рано утром он должен ехать на поезде по делам компании, где исправно служит коммивояжером. И вдруг наутро он находит себя превратившимся в мерзкое, гадкое насекомое.

Если только представить себя в роли Грегора Замзы (а у Кафки, как правило, действует не характер, не тип, не индивидуальность, а человек в его обобщенном понимании – иначе говоря, каждый из нас мог бы оказаться в положении героя Кафки), то любого читателя пронзит немыслимый страх. Еще вчера он лег спать обычным человеком, а сегодня, к своему ужасу, проснулся отвратительным, безобразным животным, которого все ненавидят, боятся и которому желают смерти. Если жизнь, как считает Кафка, странная, таинственная, непонятная стихия и она развивается по законам, неведомым людям, то почему, собственно, с нами не может случиться то же самое, что с героем Кафки Грегором Замзой?

Кафка детально прослеживает метаморфозы, происходящие с Грегором Замзой и его родными. Причем эти метаморфозы идут как бы навстречу друг другу. В конце концов превращения доходят до некоей критической массы, своеобразной «точки замерзания», когда сталкиваются друг с другом и происходит неминуемый взрыв, катастрофа, отмеченная физической смертью главного героя Грегора Замзы.

Поначалу Грегор Замза даже как следует не осознает, что с ним стало.

Он лежит на постели на «панцирно-твердой спине»[182], с его коричневого выпуклого живота, разделенного дугообразными чешуйками, сползает одеяло, множество тонких ножек на животе беспомощно копошатся у него перед глазами.

Но при этом по инерции он продолжает думать о своем хозяине, обиды на которого копились годами; он продолжает лелеять мечту через 5–6 лет уйти от хозяина и в момент ухода выложить ему всё, что о нем думает. Телесно сделавшись насекомым, Грегор Замза душою остался человеком. Вот почему он по-прежнему, по-человечески смертельно пугается того, что проспал службу и опоздал на утренний поезд, вдобавок ко всему, будучи коммивояжером, не упаковал набор образцов для клиентов. Что с ним сделают хозяин и управляющий? Они сживут его со света! Одним словом, герой никак не может свыкнуться с, казалось бы, очевидной мыслью, что он уже вовсе не человек, что его превращение в мерзкое насекомое необратимо, что мир людей отныне и навсегда ему чужд.

Тем не менее, обратившись в гадкое существо, Грегор Замза ничуть не потерял способность по-человечески мыслить и чувствовать. Напротив, постепенно его чувства необыкновенно обостряются и утончаются: он делается духовно тоньше, деликатнее, услужливее к своим близким и вообще к людям.

Чтобы понять, насколько уродливы отношения между людьми, нужен был художественный парадокс в духе Кафки. Коммивояжера Грегора Замзу с утра пораньше приходит инспектировать сам господин управляющий, грубый и тупой человек, одуревший от своей власти и от чванства. Он требует, чтобы его подчиненный немедленно отпер ему дверь: управляющий надеется уличить Грегора Замзу в симуляции болезни и непомерной лени. Между тем у Грегора Замзы уже нет рук, чтобы выполнить требование начальника и открыть дверной замок. Правда, герой еще не совсем утратил человеческие свойства: произнесенные им в ответ на родительские увещевания «нет» и «да» еще способны быть услышаны другими людьми.

Перепугавшись угроз управляющего, Грегор Замза оправдывается в длинном монологе за закрытой дверью, тогда как окружающие уже воспринимают его речь то ли как писк, то ли как издевательство, то ли как странные болезненные звуки, причину которых сможет распознать один только врач.

Никто не удивился бы, если бы проспавший службу служащий, боясь увольнения, побежал бы открывать дверь начальнику, заискивая и извиняясь, но совсем иначе это воспринимается, когда то же самое пытается сделать насекомое. Оно забирается своими липкими тонкими ножками на поверхность двери – и, беззубым ртом поворачивая ключ, принимается открывать замок.

Однако, по сути, для Грегора Замзы ничего не меняется, ведь мысленно он всё еще пребывает в роли коммивояжера, подчиненного, которому работодатель угрожает увольнением, а также в роли сына и брата, обеспечивающего состояние своей семьи. К тому же его отец в припадке угоднических чувств посылает служанок за слесарем, чтобы быстрее вскрыть запертую дверь непокорного сына, некстати взбунтовавшегося против начальника.

Грегор Замза никак не ожидает следующего превращения: управляющий и его родные не видят подчиненного Грегора Замзу или сына и брата – они видят мерзкое существо с лапками, панцирем и безобразной головой, в которое превратился хорошо знакомый им человек. Все-таки, вероятно, какое-то неуловимое сходство между Грегором Замзой и этим странным животным остается, потому что люди, ожидавшие у двери, сразу узнают в этом насекомом Грегора Замзу. Мать падает в обморок, отец сначала грозит ему кулаком, потом беспомощно рыдает, управляющий бежит от него по лестнице сломя голову, перепрыгивая через несколько ступенек и забывая пальто, трость и шляпу.

Роли, таким образом, меняются: когда-то, да и теперь еще так же, управляющий внушал Грегору Замзе ужас – теперь страх одолевает управляющего при виде Грегора Замзы – насекомого. Но ведь Грегор Замза внутренне всё тот же: почему же люди так странно на него реагируют? Вплоть до того, что мать села на стол, опрокинув кофейник с кофе. Он же тянется к ним со всей своей доброй душой! Его любовь к людям, вопреки оболочке омерзительного насекомого, делается сильнее и преданнее. Неужели на любовь может рассчитывать только тот, прежний красавчик Грегор Замза, изображенный на старой фотографии в бравой позе молодца лейтенанта с усами?!

Метаморфозы происходят не только с управляющим, но и с родными Грегора Замзы. До его превращения все они целиком зависели от него и его жалованья.

Мать, страдавшая астмой, часто отдыхавшая на кушетке у окна всегда держалась с сыном деликатно, и в этот первый день превращения сына она тоже с опаской стучалась в его дверь, полагая, будто тот случайно проспал.

Дряхлый отец встречал Грегора Замзу из деловых поездок в халате; не в силах подняться с кресла он делал сыну рукой в знак приветствия; во время прогулок по воскресеньям или в праздничные дни он медленно передвигался между Грегором и женой, «выставляя вперед костылик»[183].

Младшая сестра нежилась в постели допоздна, изящно одевалась, немного помогала матери по хозяйству, играла на скрипке.

Никто из них не подумал бы ненавидеть Грегора Замзу или испытывать к нему отвращение, ругать его или тяготиться его существованием. Особенно с сестрой они были духовно близки: сестра заботилась о брате, тонко чувствовала все оттенки его настроения, поддерживала всем, чем могла.

С отцом метаморфоза происходит почти мгновенно, едва он видит перед собой отвратительное насекомое. Он готов его раздавить, растоптать, избить подвернувшейся под руку тростью управляющего. Отец топочет ногами, загоняя Грегора в его комнату, концом палки разворачивает мордой к двери неуклюжее тело сына, превратившегося в насекомое. Он с шумом гонит своего бывшего сына к узкой створке двери, куда Грегор Замза в теперешнем виде явно не проходит. Вместо того чтобы открыть вторую створку, он пугает сына своими наскоками до такой степени, что тот, протискиваясь в узкую дверь, застревает в проеме, ранит себе бок, оставляя на белой двери безобразные пятна; до боли прижимает он к полу слабые лапки и, наконец, получает от отца спасительный пинок такой силы, что стремительно влетает в свою комнату.

Иначе говоря, отец сбрасывает с себя ярмо постылой ему зависимости от сына. Изнутри него наружу как будто вырывается подспудная, долго сдерживаемая и копившаяся на протяжение пяти лет ненависть к сыну. И вместе с этим сброшенным ярмом с отца спадает также благообразная маска его мнимой беспомощности, слабости, неприспособленности к жизни.

По необходимости вернувшись к службе и сделавшись банковским рассыльным, он стал «довольно-таки осанист», с гордостью носил синий мундир с золотыми пуговицами, не желая вылезать из него даже дома, «над высоким тугим воротником нависал жирный двойной подбородок»; черные глаза глядели из-под кустистых бровей внимательно и живо; обычно растрепанные, седые волосы были безукоризненно причесаны на пробор и напомажены»[184]. Теперь, после превращения сына в насекомое, его отношения с сыном сводились к досадливой гримасе, вызванной производимым насекомым шумом за закрытой дверью, да еще, пожалуй, к раздраженному вопросу: «Что он там опять вытворяет?»[185]

Когда Грегор Замза в облике насекомого вырывается из своей комнаты, превращенной в тюрьму опять-таки по молчаливому согласию родителей, отец беспощадно бомбардирует хоть и гадкое, но слабое и хрупкое тело сына яблоками, взятыми из фруктовой вазы. Одно из этих яблок застревает у него в спине и превращается в отвратительное и загнивающее месиво (никто из родных так и не отважился удалить его с тела Грегора Замзы) – вечно беспокоящую его и саднящую открытую рану. От близкой смерти Грегора, потерявшего сознание, спасла мать, умолившая отца не делать из сына врага.

Впрочем, если до этого эпизода насекомое могло свободно передвигаться по комнате и даже висеть по стенам и на потолке с помощью липкой жидкости, выделявшейся из его лапок, теперь Грегор Замза превратился в старого инвалида, с трудом переползавшего из конца в конец комнаты, страдавшего одышкой и перемогавшего боль.

Конечно, конфликт отца с сыном не такая уж большая редкость. Но вот отречение матери от своего ребенка – это уже вещь исключительная, почти немыслимая. Тем не менее зримая метаморфоза происходит также и с ласковой, любящей матерью Грегора Замзы. Она поначалу рвется или делает вид, что рвется, в комнату сына. Она кричит родным: «Пустите меня к Грегору, это же мой несчастный сын!» Да и сам Грегор Замза думает, насколько лучше бы ухаживала за ним мать с ее чутким материнским сердцем, нежели семнадцатилетняя девочка – сестра, совсем еще ребенок, взвалившая на себя груз ответственности не по годам. Однако нервную и слабую здоровьем мать не пускают к сыну отец и сестра, и она не слишком настаивает: приличия как бы соблюдены, можно вздохнуть с облегчением. Разве может она в чем-нибудь себя упрекнуть?! Так сын лишается матери.

Наконец, сестра Грета, которую Грегор Замза больше всех любит, ради счастья которой он служит на нелюбимой работе не жалея сил, предполагая уже в это Рождество сделать сестре подарок: заплатить за ее обучение в консерватории.

Сестра предает брата еще решительней, чем отец с матерью. С ней тоже происходят поразительные метаморфозы. В начале превращения Грегора Замзы сестра пока еще по привычке испытывает братские чувства. Даже с ужасным насекомым она удивительно деликатна, так как она считает насекомое братом. Она выставляет ему на выбор ряд кушаний, чтобы узнать вкус насекомого, в которого превратился ее брат. Она тихо закрывает дверь, зная по опыту, что тот не будет есть в ее присутствии. Догадавшись, что Грегор хочет смотреть в окно, сестра подвигает для его удобства кресло к подоконнику и раскрывает внутренние створки окна. Преодолевая отвращение, она убирается в его смрадной комнате, где пахнет гнилой едой, которую брат-насекомое предпочитает. Правда, со временем ее уборки становятся всё короче: она, задыхаясь от вони, распахивает окно и быстро, небрежно убирается.

Позднее, когда сестра устроилась работать в магазин, перед тем как утром пойти на службу, она «ногою запихивала в комнату Грегора какую-нибудь еду, чтобы вечером, независимо от того, притронется он к ней или – как бывало чаще всего – оставит ее нетронутой, одним взмахом веника вымести эту снедь»[186]. Вечерняя уборка свелась к формальности. «По стенам тянулись грязные полосы, повсюду лежали кучи пыли и мусора»[187]. Сестра специально оставляла грязь по углам, хотя отлично видела ее залежи. Грегор Замза забивался в эти углы, стремясь как бы упрекнуть сестру в равнодушии, но она уже не желала догадываться о его настроениях и вообще отбросила мысль о том, что это гадкое существо способно что-то чувствовать и понимать.

Вместе с тем сестра кичилась своей жертвенностью и самоотречением ради брата и, едва лишь мать в ее отсутствие принялась за генеральную уборку, устроила бурную истерику, «разразилась рыданиями», «колотила по столу своими маленькими кулачками»[188], мучая болезненно чувствительного Грегора Замзу криками и шумом.

Наконец, именно от сестры исходит предложение убить насекомое. Для нее оно уже отнюдь не брат Грегор Замза, а мерзкая тварь, от которой во что бы то ни стало следует избавиться. Эти слова сестра произносит в тот самый момент, когда Грегор Замза, зачарованный красотой мелодии ее поющей скрипки, выбирается из своей пыльной и грязной комнаты и незаметно для себя прокрадывается под звуки музыки к комнате жильцов, по просьбе которых сестра и играет на скрипке.

Чудесная музыка необычайно взволновала душу Грегора Замзы, несмотря на то что она была заключена в гадкую и смрадную оболочку безобразного насекомого. Звуки прекрасной музыки пробудили и усилили его любовь к сестре, они открыли перед Грегором Замзой «путь к желанной, неведомой пище. Он был полон решимости пробраться к сестре и, дернув ее за юбку, дать ей понять, чтобы она прошла со своей скрипкой в его комнату, ибо здесь никто не оценит ее игры так, как оценит эту игру он».[189]

Итак, что же за превращения случились с героями? Грегор Замза, превратившись в насекомое, сделался человеком. Он нежно и заботливо избавляет сестру и мать от мучительного зрелища, пряча свое уродливое тело под простыней, которую он на себя неуклюже натягивает. Преодолевая страшную боль, он сам возвращается в свою постылую комнату-тюрьму, чтобы угодить близким, желающим его смерти. Он мужественно отказывается от пищи, для того чтобы скорее умереть и избавить нежно любимых им родных от себя и забот о себе. Любовь, нежность и жертвенность – вот истинные свойства человека.

В финале Грегор Замза слышит жестокие слова сестры и понимает, что этими словами сестра окончательно порывает все связи между «этим животным» и им, ее братом Грегорой Замзой: «Будь он Грегор, он давно бы понял, что люди не могут жить вместе с таким животным, и сам ушел бы. Тогда бы у нас не было брата, но зато мы могли бы по-прежнему жить и чтить его память».[190] Монолог сестры стал для Грегора Замзы последней каплей, чтобы окончательно отрезать от себя близких людей и укрепить в нем решимость умереть. По существу, Грегор Замза сознательно кончает жизнь самоубийством, жертвуя собой во имя ближних, отступившихся от него и его предавших. В этом поступке героя явно ощущается христианская идея Кафки. Парадокс в том, что Грегор Замза распинает себя на кресте, подобно Христу, но кто может оценить этот поступок, если видит перед собой гадкое, смердящее насекомое?!

Кафка пишет: «О своей семье он думал с нежностью и любовью. Он тоже считал, что должен исчезнуть, считал, пожалуй, еще решительней, чем сестра. В этом состоянии чистого и мирного раздумья он пребывал до тех пор, пока башенные часы не пробили три часа ночи. Когда за окном все посветлело, он еще жил. Потом голова помимо его воли совсем опустилась, и он слабо вздохнул в последний раз».[191]

В то время как Грегор Замза превращается в подлинного человека, его родные, наоборот, теряют человеческий облик. Личина их деликатности и нежности спадает с лица. Они не выдерживают испытания грязью, уродством, не способны за безобразным обликом животного разглядеть человеческие страдания их сына и брата. Их душа черствеет и ожесточается.

Между тем последняя метаморфоза, ожидающая их, есть результат смерти Грегора Замзы – существа с телом гадкого насекомого и с душой ангела. Эта смерть их сплачивает. Они, веселые и счастливые, вместе выходят на улицу, наслаждаются теплым солнцем, обсуждают грядущие радостные планы переезда в более дешевую и уютную квартирку; отец и мать вдруг со счастливым изумлением замечают расцветшую красоту дочери и думают о ее скором замужестве.

Выходит, что, согласно Кафке, никто не в силах предугадать те возможные перемены, которые в особых обстоятельствах могут коренным образом переделать весь внутренний состав человека. Кафка с печалью смотрит на человеческую природу и не питает иллюзий на ее счет. Сохранит ли человек человеческое достоинство в этих странных, исключительных обстоятельствах или, сохранив человеческий облик, он приобретет душу гадкого насекомого, превратится в жестокое, кровожадное животное? Кафка не дает ответа, предоставляя читателю решать этот вопрос.

2) Таинственные посетители.

Кто посещает Грегора Замзу? И можно ли, в самом деле, считать их таинственными посетителями? Во-первых, это – управляющий. Его сущность ничтожна и безобразна. Он раздувается от собственной значительности, которой грош цена. Всё чванство, фанаберия, солидность и прочие химеры слетают с него в одно мгновенье, как только он испытывает настоящий, подлинный страх, сталкиваясь с таинственным превращением своего подчиненного в жуткое и ужасное насекомое. Едва ли управляющего можно считать таинственным посетителем. Символично, что управляющий так и не переступает порог двери Грегора Замзы. Он как бы замирает в столбняке перед этой невидимой чертой, за которой – бездна иного мира, откуда и являются эти жуткие превращения.

Сестра, мать и отец героя – эти посетители таинственны лишь в той мере, что с ними происходят необратимые превращения людей в животных.

Три жильца с окладистыми бородами, занявшие одну из комнат квартиры семьи Замза, тоже вряд ли настолько таинственны, чтобы не догадаться о цели их рассудочных расчетов обмануть хозяев, воспользовавшись появлением в их комнате отвратительного насекомого. Это обстоятельство постояльцы используют как повод не заплатить хозяевам за комнату и предоставленный им стол. К тому же они и не посещают комнату Грегора Замзы. Значит, их нельзя назвать ни посетителями, ни, тем более, таинственными посетителями.

Пожалуй, наиболее таинственной посетительницей следует считать служанку, взятую семьей Замза взамен молоденьких служанок, напуганных неслыханным превращением молодого хозяина. Эта старая вдова, «которая за долгую жизнь вынесла, вероятно, на своих могучих плечах немало горестей, в сущности, не питала к Грегору отвращения»[192]. Она мирно болтала с «навозным жучком», как она называла Грегора Замзу, нисколько не сомневалась в его сообразительности, способности мыслить и чувствовать по-человечески. Как будто служанка, эта простая женщина из народа, действительно знала подлинную тайну жизни, ничуть не пугаясь таинственного превращения человека в насекомое – в «жучище». Не даром именно она обнаружила труп Грегора Замзы и убрала его из жилища, то есть, следуя неизменному народному обычаю и единственно верному велению сердца, она, скорее всего, предала тело насекомого Грегора Замзе земле. И ее попытка рассказать об этом родным умершего привела лишь к раздражению и твердому решению отца завтра же ее уволить. Она как будто вторглась в запретную зону лицемерного умалчивания о самом главном – о том, о чем люди испокон веку договорились молчать.

Однако самый таинственный посетитель это, конечно, тот, кто поселился в душе Грегора Замзы. Из заурядного и недалекого коммивояжера, жизнь которого состояла попеременно из страхов, беспокойств, чувства долга перед семьей и раздражения, этот таинственный посетитель его души превратил Грегора Замзу в человека, сущность которого – забота о ближних, нежность, любовь и самопожертвование – все то, без чего нет человека и чего напрочь лишено животное. Кто же в таком случае этот «таинственный посетитель»? Не Бог ли Он?

3) Превращение героя в западной литературе («Метаморфозы» Овидия, «Божественная комедия» Данте Алигьери, «Гамлет» В. Шекспира, «Красное и черное» Стендаля, «Превращение» Кафки).

В мифологии греков и римлян тема «превращений» была необычайно популярна и занимала большое место. Этим воспользовался римский поэт Публий Овидий Назон в своей поэме «Метаморфозы», состоящей из 15 книг, где было собрано свыше двухсот сказаний, имеющих своим финалом превращение. Овидий замышлял написать связное целое, в которой отдельные повествования были бы нанизаны на единую нить. Первое превращение – создание мира, превращение первозданного хаоса в космос, потом целый ряд превращений в исторические времена (особенно много мифологических сюжетов из циклов мифов фиванских, об аргонавтах, о Геракле, Энее и его потомках), вплоть до новейшей, официально признанной «метаморфозы» – «превращения» Юлия Цезаря в комету[193].

Заключительная книга содержит изложение учения Пифагора о переселении душ, своего рода философское обоснование «превращений».

Особенно широко известны стали рассказы о любви Аполлона к нимфе Дафне, превратившейся в лавровое дерево (I кн.), миф о красавце Нарциссе, влюбившимся в собственное изображение, и нимфе Эхо (III кн.), о полете Дедала и Икара (VIII кн.), о скульпторе Пигмалионе, создавшем статую прекрасной женщины и влюбившемся в свое создание (X кн.). Превращения в «Метаморфозах» – обычно результат вмешательства богов в судьбу героев. Иногда они вызваны несправедливой злобой божества или являются заслуженной карой за проступок. Подчас, спасаясь от грозящей беды, персонажи поэмы молят богов об изменении своего внешнего облика. Так, нимфа Дафна, которую преследует влюбленный Аполлон, обращается к своему отцу, богу реки Пенею, с просьбой о помощи[194]:

Молит: «Отец, помоги, ведь сила есть у потоков,

Лик мой скорей измени, уничтожь мой гибельный образ!»

Кончила речь, и тотчас тяжелеют гибкие члены,

Нежную грудь покрывает кора, поднимаясь все выше.

Волосы в листья у ней превращаются, руки же в ветви,

Ноги – ленивые корни уходят в черную землю.

Вот и исчезло в вершине лицо, но краса остается.

Любит по-прежнему Феб и, ствола рукою касаясь,

Чувствует, как под корой ее грудь трепещет живая.

Он обнимает ее, он дерево нежно целует.

(Пер. Н. В. Вулих)

Кафка в своем «Превращении», в отличие от овидиевских «Метаморфоз», совершенно устраняет какую бы то ни было причинность происходящего. Грегор Замза никем не наказывается, его не преследуют разъяренные, желающие отомстить боги. Всё происходит тихо и обыденно, что оказывается гораздо страшнее овидиевских мифологических превращений, поскольку некого винить и нет источника зла. Зло и добро остается внутри человека, и именно эти таинственные превращения добро в зло и наоборот прежде всего интересуют Кафку.

В «Божественной комедии» превращения очевидны. Самое выразительное превращение с самим Данте, которого через девять кругов ада проводит его поэтический учитель Вергилий. Данте выбирается из тьмы заблуждений к солнцу истины. И в раю его встречает другая водительница, к которой он стремился всей душой и ради которой он и затеял свою великую поэму. Это, конечно, Беатриче. Она тоже превращается из обычной земной женщины в идеал Красоты, в Вечно Женственное, в звезду, которая освещает скорбную жизнь Данте. Превращения происходят и с теми живыми и мифологическими персонажами, кого в аду, в чистилище и в раю встречает Данте. Здесь и Фарината, который воспротивился требованию тосканских гибеллинов сожжению Флоренции, родины Данте, несмотря на то что был главой флорентийских гибеллинов и врагом гвельфов. Здесь и развратные и корыстные папы, враги Данте, которых поэт без зазрения совести помещает в ад, с удовлетворением наблюдая муки, какие они испытывают в наказание за свои грехи.

Тем не менее превращения у Данте формальны либо метафоричны. По существу, как это ни странно звучит, Данте ни на йоту не отходит от реальности, политической, бытовой, мифологической, – той зримой реальности, в которой он как поэт пребывает. У Кафки превращение имеет характер притчи, и его превращения чужды реальности. Он, как писатель XX века, сомневается в наличии реальности как таковой. Не есть ли реальность – человеческое представление о жизни, похожее на сновидение или кошмар, на галлюцинацию или навязчивый шизофренический синдром?

В «Гамлете» Дания превращается в тюрьму, как, впрочем, и весь мир – тюрьма, по словам Гамлета. Мать превращается в прелюбодейку и клятвопреступницу. Возлюбленная – в предательницу и наушницу шпиона-отца. Король – в выродка и убийцу. Отец Гамлета и король Дании – в призрак, вернувшийся из бездны ада с мольбой о мщении. Сам Гамлет из принца и студента превращается в беспощадного мстителя, борца за добро против вселенского зла, во время битвы с которым он гибнет. Борьба Гамлета прежде всего несет глобальный смысл. Превращения, которые он претерпевает, есть превращения его в личность, бросающую вызов злу. Грегор Замза у Кафки на первый взгляд пассивен, но вместе с тем его жертва сродни героической жертвенности Гамлета, стремившегося разрушить Данию-тюрьму во имя правды и справедливости. И Гамлетом, и Грегором Замзой движет любовь. Но Гамлет убивает всех тех, кто встает на его пути к правде и истине, а Грегор Замза убивает себя во имя любви к людям.

В «Красном и черном» Жюльен Сорель пытается превратиться в Наполеона, и отчасти ему это удается. Но, в конце концов, он оказывается самим собой. Его истинное человеческое начало возобладало в нем. Карьера и желание плебея подняться выше аристократов оказываются на поверку для Жюльена Сореля ненужными химерами. Выстрел в церкви в госпожу де Реналь возвращает героя к себе настоящему. Только любовь и пылкая, неистовая жажда быть самим собой и не кем другим – вот что становится главным для Жюльена Сореля. По существу, как личность он не меняется. Он безуспешно пытается превратиться в другого, в своего кумира Наполеона, но от себя не убежишь, и гордость плебея не скроешь под личиной лицемерия карьериста, мнимого влюбленного или святоши. Жюльен Сорель, повторяем, на самом деле нисколько не меняется и ни в кого не превращается. «Красное», то есть истинное, пылкое, страстное, что есть в его душе, побеждает «черное» – лицемерное, подлое, расчетливое. Пылкая красная кровь Жюльена Сореля возвращает его к самому себе перед смертью, и отрубленная на эшафоте голова подчеркивает неизменность героя, рискнувшего утвердить эту неизменность самой смертью, чуждой каких бы то ни было превращений. Если Жюльен Сорель был человеком с настоящей красной кровью и только вернулся к нему в финале романа, то Грегор Замза из заурядной личности серого цвета превращается в чистый белый, почти невидимый цвет подлинной духовности. Он тихо уходит в небытие. Это и есть истинное его превращение из животного в человека с помощью жертвенной любви к людям.