
- •А.Б. Галкин Рефераты для дурёхи Предисловие
- •Часть 1. Античность глазами нашего современника: Платон, Сократ, Аристофан, Софокл: философия любви и смерти Глава 1. Пульс времени в комедии Аристофана «Облака»
- •Глава 2. Похвальная речь Аристофана богу Эроту в диалоге Платона «Пир»
- •Глава 3. Трагедия познания истины в трагедии Софокла «Царь Эдип»
- •Часть 2. Шекспировские «вечные» вопросы Глава 1. «Гамлет»: свет и тени
- •1.1 Театр теней в трагедии в. Шекспира «Гамлет»
- •1.2 Гамлет глазами Офелии, или Офелия уже мертва
- •1.3 Монолог Гамлета «Быть или не быть…» как философский центр трагедии в. Шекспира и пять его русских переводов
- •Глава 2. Метафоры Шекспира: pro и contra (добро и зло у любовь и смерть у свет и тьма)
- •2.1 «Отцы» и «дети» и метафора слепоты в трагедии в. Шекспира «Король Лир»
- •2.2 Трагедия в. Шекспира «Король Лир» и ее киноверсия
- •2.3 Механизм зла в трагедии в. Шекспира «Отелло»
- •2.4 Потустороннее в свете совести в трагедии в. Шекспира «Макбет»
- •Глава 3. Любовь и смех против зла и ханжества (комедии Шекспира)
- •Глава 4. Метафоры смерти в трагедии любви («Ромео и Джульетта» в. Шекспира)
- •Часть 3. Любовь и смерть в мировой литературе Глава 1. Образ возлюбленной у Данте, Боккаччо и Петрарки (Беатриче, Лаура, Фьяметта)
- •Глава 2. Дон Жуан – развратнику поэт или философ (Тирсо де Молина, Мольер, Мериме, Пушкин)
- •2.1 Кто такой Дон Жуан: ничтожный озорник или титан, бросивший вызов смерти? (По комедии Тирсо де Молина «Севильский озорник, или Каменный гость»)
- •1. Об архетипе Дон Жуана
- •2. Тирсо де Молина – автор Дон Хуана, монах и театральный драматург
- •3. Двоякий образ Дон Хуана и первый сюжет – сюжет о соблазнителе женщин. Метафора любви у Тирсо
- •4. Второй сюжет комедии – трагедия веры и философия богоборчества в эпоху Испанского Возрождения
- •2.2 Дон Хуан де Маранья – святость или тщеславие? (По новелле п. Мерные «Души чистилища»)
- •2.3 «Дон Жуан» ж.-б. Мольера – пьеса не о любви, а о религии
- •Глава 3. «Сильна, как смерть, любовь» («Песнь песней»)
- •3.1 Тема тщеславия в романе Стендаля «Красное и черное»
- •3.2 Тема смерти в новелле о любви
- •3.3 Любила ли Кармен Хосе и почему он ее убил?
- •Глава 4. Достойна ли госпожа Бовари любви читателя?
- •Глава 5. Разрушение кукольного дома во имя человека (по пьесе г. Ибсена «Кукольный дом»)
- •Глава 6. Писатели одной темы: Куприн и Бунин
- •6.1 А.И. Куприн: любовь и смерть (Повесть «Олеся», рассказ «Гранатовый браслет»)
- •6.2 И.А. Бунин: смерть и любовь с точки зрения вечности (рассказы «Антоновские яблоки», «Митина любовь», «Легкое дыхание», «Темные аллеи», «Солнечный удар», «Господин из Сан-Франциско»)
- •Глава 7. Образы Вечно Женственного (а.А. Блок)
- •Часть 4. Смерть и бессмертие, грех и совесть в русской литературе Глава 1. Эволюция темы смерти в творчестве русских писателей XIX–XX веков
- •Введение
- •1.1 Тема смерти в романе а.С. Пушкина «Евгений Онегин»
- •1.2 «Мертвые души» h.B. Гоголя: смерть живых и воскресение мертвых
- •1.3 «Отцы и дети» и.С. Тургенева – прерванное бессмертие
- •1.4 Бессмертие личности в следовании Христу (роман б.Л. Пастернака «доктор Живаго»)
- •Заключение
- •Глава 5. Нечистая сила в изображении ф.М. Достоевского, н.В. Гоголя, ф.К. Сологуба и м.А. Булгакова Введение
- •5.1 «Нечистая сила» в изображении н.В. Гоголя: фолькорные бесы, пошлость и зло без лица
- •5.1.2 «Нечистая сила» в изображении ф.М. Достоевского и ф.К. Сологуба: Кошмар Ивана Федоровича – Раздвоение личности; недотыкомка Передонова – вид шизофрении
- •5.1.3 Сатана и его свита у м.А. Булгакова
- •Заключение
- •Глава 6. Понятие «совесть» в творчестве русских писателей XIX–XX веков Введение
- •6.1 Покаяние Раскольникова
- •6. 2 Чеховский город, в котором совестно жить и стыдно за человека («Маленькая трилогия»)
- •Часть 5. Вера и безверие Глава 1. Д. Дефо «Приключения Робинзона Крузо»: от «острова отчаяния» к «острову надежды». Детская ли эта книга?
- •Глава 2. Рассказ м.Шолохова «Судьба человека» и Книга Иова
- •Глава 3. Печорин перед лицом смерти (Фаталист ли Печорин?)
- •Глава 4. Сны Раскольникова и их смысл в романе ф.М. Достоевского «Преступление и наказание»
- •Глава 5. Тема двух реальностей в произведениях в.В. Набокова «Приглашение на казнь» и «Защита Лужина» Введение
- •Заключение
- •Часть 6. Поэзия темна Глава 1. Метаморфозы в сказке Гофмана «Золотой горшок»
- •Глава 2. Франц Кафка «Превращение» и мотивы превращения в мировой литературе
- •Глава 3. Луиджи Пиранделло «Шесть персонажей в поисках автора»
- •Глава 4. «Алхимия слова» по-русски: литературный быт и тайны мастерства русских писателей и поэтов XIX и XX веков
- •4.1 Пушкинская алхимическая лаборатория: петербургский быт Онегина; театр: скука или поэзия?
- •4. 2 Пушкинская алхимическая лаборатория: раздвоение Пушкина: Ленский и Татьяна
- •4. 3 «Алхимия» слова «любовь» у Булгакова
- •Заключение
- •Глава 5. «Все мы вышли из гоголевской шинели» (Образ Гоголя на страницах русской прозы XX века)
- •5.1 Образ Гоголя и мотивы его творчества в художественном мире м.А. Булгакова
- •5.2 Набоковский образ Гоголя
- •Глава 6. Томас Манн «Тонио Крёгер» и поэзия музыки
- •1) Образ художника в новелле Томаса Манна
- •Глава 7. Федерико Гарсиа Лорка «Иерма»: поэзия поэзии
- •1) Жанровое своеобразие пьесы
- •2) Древняя традиция и ее современная трактовка
- •3) Особенности драматического конфликта
- •4) Бесплодие: не банальная ли тема?
- •5) «Шум и ярость» Фолкнера и «Йерма» Федерико Гарсиа Лорки
- •Глава 8. Генрих фон Клейст «Принц Гомбургекий». Тема патриотизма и тема сна
- •Глава 9. Тема «пророка» в русской поэзии XIX века (Пушкин, Лермонтов, Некрасов, Вл. Соловьев и др.)
- •Примечания
- •Оглавление
- •Глава 5. Нечистая сила в изображении ф.М. Достоевского, н.В. Гоголя, ф.К. Сологуба и м.А. Булгакова
1.4 Бессмертие личности в следовании Христу (роман б.Л. Пастернака «доктор Живаго»)
Роман Б.Л. Пастернака «Доктор Живаго» начинается со смерти Живаго, матери главного героя Юрия Живаго. В самой фамилии содержится символ бессмертия: у всех современников Пастернака еще были на слуху слова молитвы, обращенной к «Богу Живаго», то есть к живому Богу. Странно символичен диалог в самом начале романа: «…спрашивали: «Кого хоронят?» Им отвечали: «Живаго». – «Вот оно что. Тогда понятно». – «Да не его. Ее».[69]
Иначе говоря, не Его, Бога Живаго – Он-то бессмертен, Его не похоронишь. И этот зачин – философская увертюра ко всей художественной симфонии романа. Этот роман не о смерти, а о бессмертии. Бога не могут убить даже большевики, потому что Бог, Христос, по убеждению Пастернака, в сердцах людей, и, значит, Его невозможно похоронить.
У Пастернака два авторских героя – Николай Николаевич Веденяпин и Юрий Живаго, – которые все время думают о бессмертии и христианстве, вопреки тому, что вокруг них свирепствует смерть и беспощадно уничтожает тысячи тысяч людей, знакомых и незнакомых.
Николай Николаевич Веденяпин спорит с Иваном Ивановичем Воскобойниковым: «Я думаю, надо быть верным бессмертию, этому другому имени жизни, немного усиленному. Надо сохранять верность бессмертию, надо быть верным Христу!»[70]
У Веденяпина своя концепция истории. Истории, по мнению Веденяпина, не было до появления Христа. Было только «свинство жестоких, оспою изрытых Калигул…»[71] Символом древнего мира для Веденяпина является Рим – толкучка «заимствованных богов и завоеванных народов»[72]. Там толпы людей и национальностей, разврат, бессмыслица человеческого существования: «Даки, герулы, скифы, сарматы, гиперборейцы, тяжелые колеса без спиц, заплывшие от жира глаза, скотоложество, двойные подбородки, кормление рыбы мясом образованных рабов, неграмотные императоры»[73]
Как считает Веденяпин, до Христа не было никакой истории. Была одна смерть. История пришла вместе с Христом, и отнюдь не случайно историю Веденяпин связывает с разгадкой смерти и, больше того, бессмертием: «А что такое история? Это установление вековых работ по последовательной разгадке смерти и ее будущему преодолению».[74]
Итак, историю начинает блистающая фигура Христа. С Христа начинается также и личность, по мнению Веденяпина. До воскресения Христа человек не представлял никакой ценности: он растворялся в безличной толпе себе подобных. Ни его жизнь, ни его смерть ни для кого не имели ни малейшего значения. Христос, явившись в мир и воскреснув после своей смерти, провозгласил ценность личности именно вследствие бессмертия. «Века и поколенья только после Христа, – говорит Веденяпин Воскобойникову, – вздохнули свободно. Только после него началась жизнь в потомстве, и человек умирает не на улице под забором, а у себя в истории, в разгаре работ, посвященных преодолению смерти, умирает, сам посвященный этой теме».[75]
После разговоров с толстовцем Выволочновым Николай Николаевич Веденяпин, еще не остыв от спора, записывает самые заветные свои мысли в тетрадь, и опять он возвращается к фигуре Христа, который стал первой личностью в истории, частным человеком. Он смог противостоять государствам и власти, насилию и злу. Именно о Христе в детских поют младенцам матери в своих колыбельных песнях. Христа изображают художники, и миллионы людей приходят в музеи и картинные галереи полюбоваться его благородным обликом. Его красота, достоинство совсем не в духе афоризмов Сатина из горьковского «На дне»: он «не звучит гордо», но его лицо сияет добрым, нетленным светом: «И вот в завал этой мраморной и золотой безвкусицы, – размышляет Веденяпин, – пришел этот легкий и одетый в сияние, подчеркнуто человеческий, намеренно провинциальный, галилейский, и с этой минуты народы и боги прекратились и начался человек, человек-плотник, человек-пахарь, человек-пастух в стаде овец на заходе солнца, человек, ни капельки не звучащий гордо, человек, благодарно разнесенный по всем колыбельным песням матерей и по всем картинным галереям мира».[76]
Юрий Живаго сочиняет стихотворение «Рождественская звезда», в котором буквально повторяются мысли Николая Николаевича Веденяпина. Значит, эти мысли несомненно принадлежат также и автору романа – самому Пастернаку:
И странным виденьем грядущей поры
Вставало вдали все пришедшее после.
Все мысли веков, все мечты, все миры,
Все будущее галерей и музеев,
Все шалости фей, все дела чародеев,
Все елки на свете, все сны детворы.
Весь трепет затепленных свечек, все цепи,
Все великолепье цветной мишуры…
.. Все злей и свирепей дул ветер из степи…
.. Все яблоки, все золотые шары.[77]
Юрий Живаго хоронит Анну Ивановну, и снова он убежден в идее бессмертия. Когда-то в детстве он хоронил маму, и был потрясен ужасом смерти, безутешно плакал от горя и страха, мир казался ему громадным непроходимым лесом, где толстоствольные грозные деревья обступили его со всех сторон и смыкаются над ним своими вершинами, подавляют его высотой и мощью, а он такой маленький и одинокий в этом враждебном лесу. Теперь, во время смерти Анны Ивановны, Юрий Живаго стал мужественнее и спокойнее, потому что смерть больше не пугала его: смерти для Юрия Живаго просто нет.
«Сейчас он ничего не боялся, ни жизни, ни смерти, всё на свете, все вещи были словами его словаря. Он чувствовал себя стоящим на равной ноге со вселенною и совсем по-другому выстаивал панихиды по Анне Ивановне, чем в былое время по своей маме. Тогда он забывался от боли, робел и молился. А теперь он слушал заупокойную службу как сообщение, непосредственно к нему обращенное и прямо его касающееся. Он вслушивался в эти слова и требовал от них смысла, понятно выраженного, как это требуется от всякого дела, и ничего общего с набожностью не было в его чувстве преемственности по отношению к высшим силам земли и неба, которым он поклонялся как своих велики предшественникам»[78].
Понятно, почему Гордон и Юрий Живаго увлечены идеями книг Николая Николаевича. Он пишет их и публикует в Швейцарии. В этих книгах отрицается смерть и провозглашается бессмертие.
Наконец, последние строки романа – это строки стихотворения Юрия Живаго «Гефсиманский сад». Они, конечно, провозглашают бессмертие. Воскресший Христос снова открывает историю человечества, и время отсчитывается, по Пастернаку, от Христа и его воскресения. Последний аккорд романа, таким образом, мажорный, несмотря на всю трагичность времени, в котором живут Юрий Живаго и его возлюбленная Лара:
Но книга жизни подошла к странице,
Которая дороже всех святынь.
Сейчас должно написанное сбыться,
Пускай же сбудется оно. Аминь.
Ты видишь, ход веков подобен притче
И может загореться на ходу.
Во имя страшного ее величья
Я в добровольных муках в гроб сойду.
Я в гроб сойду и в третий день восстану,
И, как сплавляют по реке плоты,
Ко мне на суд, как баржи каравана,
Столетья поплывут из темноты[79].