Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
книга.doc
Скачиваний:
0
Добавлен:
01.07.2025
Размер:
1.23 Mб
Скачать

17. Демобилизация

А тут зима окончилась и вышел указ о демобилизации 23 и 24 годов рождения. Я от радости чуть не умер. Последовал приказ: «Военнослужащих из Московской, Ленинградской областей направить в подсобные хозяйства для сопровождения крупного скота в Россию в счёт репарации». Ком. полка как - то вечером позвал меня к себе домой, жена его Валя приготовила ужин. Мы сидели втроём. Командир снова завёл разговор о сверхсрочной службе. Пообещал 2 месяца отпуск, мол приедешь с женой, будешь жить как король. Я всё выслушал и снова отказался. На другой день он прислал своего адъютанта - лейтенанта, тот проверил все мои вещи, отобрал трофейный фотоаппарат, радиоприёмник, бабины с фотоплёнкой; не знаю, как, оставил отличный набор кистей, карандашей и акварель. Отобрал ключи от мастерской, кладовки, клуба, фотолаборатории, парткабинета и библиотеки. Я два дня ничего не делал, а затем утром меня посадили в машину и отвезли на сборный пункт в комендатуру. Полковник не вышел даже попрощаться. А я у него 2 года вкалывал не за страх, а за совесть. Обидно было очень, но радость предстоящего возвращения домой рассеяла обиду. Проводил меня писарь штаба Коля Новицкий. Мы с ним были большие друзья. Принёс талонов на питание, хорошо оформил документы. Он был с 25 года. Ему осталось служить ещё год. Нас отправили на сборный пункт в комендатуру.

В комендатуре собрали 49 человек из Московской и Ленинградской областей. Посадили в студбеккер и отвезли в деревню, где организовали 2 взвода. Я попал в 1 взвод. Поселились в доме у немцев в большой комнате. Постелили сена, покрыли плащ палатками, построили кухню на улице и стали жить. Лейтенанты – командиры взводов поселились от нас отдельно. Меня назначили старшим в группе. На другой день утром было 1 мая. Мы искупались в озере, позавтракали и пошли знакомиться с деревней. Оказалось, что это станция, куда должен прибыть эшелон для погрузки скота. Возле станции уже приготовлен был большой скирд прессованного сена в тюках, его мы должны были охранять. Немцы в это время жили очень бедно и научились у русских воровать. Я сам видел. Вечером во время моего дежурства на сене, прибыл на станцию вагон с картошкою, вагон открытый, в каких у нас возят уголь. Отцепили паровоз от состава, через некоторое время прибежали немки с мешками, тележками, забрались в вагон и стали насыпать в мешки картошку. Весь вагон был облеплен людьми, а в деревню везли, тащили мешки с картошкою. Такое продолжалось часа три. Уже вагон был наполовину пуст. Подъехал паровоз, подцепил состав, люди попрыгали, состав ушёл. Несколько человек остались собирать рассыпанные клубни. Ни полиции, ни наших солдат на станции не было. Вообще странно мы жили. Оружия у нас не было. У многих были финки или немецкие штыки. Гарнизона в деревне не было. Но мы жили спокойно, ни о каких диверсиях разговоров не было. Для немцев слово «Fesboten» - «запрещено», было законом. Итак, вечером 1 мая мы пошли все в ресторан. В деревне было такое заведение. Две большие комнаты, даже вернее два небольших зала, в одном столики и бар. Продавались пиво и шнапс-немецкая водка. Больше ничего. В другом зале побольше по стенам стояли скамейки, стулья у одной стены сцена небольшая. Со сцены играл оркестр: Труба, скрипка и аккордеон. Там проводились танцы. В этот вечер народу было очень много стар и млад. Немцы заказывали рюмочки шнапса и кружку пива и сидели часами над этой порцией хмельного. Мы же выпили по стакану водки, запили пивом и пошли в зал. Нас приветствовали аплодисментами. Видимо приятно было общаться молодёжи с нами, ровесниками русскими солдатами. Хотя пожилые тоже были приветливы. На такой праздник за два года службы в Германии я попал впервые. Мы приучены были к торжественным заседаниям на праздники, поэтому наши ребята стали меня просить провести торжественное собрание. Работая художником, я много общался с немцами по части приобретения материалов, да Женя и в совершенстве владел немецким. Поэтому я тоже мог поговорить на немецком языке, не столь бойко, но довольно сносно. Вышел на сцену поздравил всех с праздником, кстати немцы всегда 1 мая отмечали как праздник, даже при Гитлере. Пожелал немцам быстрее восстанавливать своё хозяйство, мирной жизни, а нашим ребятам, уже на русском языке пожелал успехов на Родине. Закончил своё выступление лозунгом: «Es lebe des Esste Mai!» Все хлопали, кричали браво. Начались танцы. Мы танцевали со всеми и пожилыми немками и с девушками. Было весело и свободно. Будто на колхозной вечеринке. В 12 часов ночи вечер закрыли. Оказалось, что этот ресторан работает ежедневно по вечерам. Мы, изнывая от безделья, ждали вечера, чтобы потанцевать, пообщаться с людьми. У немцев было принято во время танцев петь. Мы тоже научились петь их любимые песни «Роза Мунда», «Бела Мары» и др. Я уже их забыл. Танцевали и под «Катюшу».

С хозяевами жили дружно. Семья у них была большая, но ни одного мужчины. Только женщины среднего возраста. 2 или 3 сестры, у одной дочь с маленьким ребёнком переселилась из Восточной Пруссии. Чья - то бабушка, совсем пожилая женщина и наконец 3 девушки, разного возраста, одна была очень красивая и стройная девушка. Звали её непривычным для нашего слуха именем Эрика. Наши ребята пытались за девицами ухаживать, приглашали их в ресторан. Они весело соглашались танцевать, но ни один из нас не мог похвалиться победой. Женщины по очереди помогали нам готовить пищу, мы были закормлены, поэтому еды хватало на нас и на наших хозяев.

Через некоторое время мы обнаружили, что в 12 км от нас есть город Вольдек. Городишко. Там даже не было комендатуры и гарнизона. На станции мы стащили ручную дрезину и вечерами стали ездить в этот Вольдек. Там был кинотеатр, карусели и, конечно ресторан. Как только мы приезжали, возле нас собиралась молодёжь. У нас были деньги – марки, которые нельзя было обменять на наши рубли. Поэтому мы их не жалели. А цены на кино, карусель, пиво и водку, для нас были смехотворные. У немцев не было работы, следовательно и денег. Через несколько приездов мы перезнакомились со всеми молодыми людьми городка. И они радовались нашему приезду. Однажды поздно вечером вернувшись из Вольдека мы обнаружили на станции эшелон из вагонов для скота. После двухнедельного исчезновения дрезина снова была возвращена на место. Утром началась погрузка скота. В этот день я был дежурным по кухне и на погрузку я не попал. Только после обеда я пошёл на станцию, и мне показали мой вагон. Я открыл его и тут же закрыл. По вагону ходили 8 штук рогатых коров. Потом пришли немцы поставили загородительные брусья, привязали к ним коров мордой к середине вагона, хвостами к стенке, 4 коровы с одной стороны, 4 с другой. Посередине место для сена и 250 литровых бочек для воды. Сена я натаскал очень много, напоил коров, натаскал воды в бочку 28 литровыми молочными бидонами. Дали мне ведро термос солдатский 25 литров. Сепаратор. Лопату, вилы. Я перетащил свои вещи в вагон. Ночью эшелон покинул станцию. Вечером мы простились с хозяевами, отдали им все свои оставшиеся марки, запасы еды. Они даже прослезились. Мы прожили у них 1,5 месяца с первого мая 1947 года по 15-16 июня. Уже привыкли друг к другу. Никто из нас ничего плохого им не делал, не обижали. За эти 1,5 месяца я сдружился с солдатом Лёвкой Вешневским – москвичом. Он чем - то напоминал мне Лёву Лебедева, характер был бесшабашный, любил выпить, но в меру. Мы ходили с ним на рыбалку, бродили по окрестностям деревни, по лесам. Он был весёлый озорной здорово ругался матом, но как то без злобы, вроде и не ругался. Больше особой дружбы у меня ни с кем ни сложилось, хотя отношения были хорошие со всеми. У них были другие интересы. Играли в карты под деньги. Мне это было совсем не по душе. Наконец после 1,5 месячного безделия мы поехали. Эшелон имел 42 вагона. В 40 вагонах коровы, вернее тёлки. 6 дойных коров было только в моём вагоне, да ещё одна стельная и одна нетельная. Работы было очень много. Вычистить навоз и выбросить на ходу поезда. Накормить коров сеном и комбикормом, напоить. Коровы были очень продуктивные – красной немецкой породы. Каждая давала в условиях сухого корма и неволю воды, по 20 литров молока в день. Руки отваливались от воды. На остановках с двумя молочными бидонами в руках к колонке, наберёшь воду и прёшь 50 литров. Потом бидон поднять в высокий товарный вагон, вылить в бочку, или разлить в вёдра коровам. Я сам пил молоко с удовольствием и кроме хлеба из вагона кухни ничего почти не брал. Делал сливки. Квасил простоквашу. Ребята бегали ко мне с котелками за молоком. Сначала я раздавал его просто так, а потом стал торговать. Бидон воды – котелок молока. Мне стало легче, а ребята не обижались. Им было проще: молодняк пил меньше, ел меньше. Ребята имели возможность загорать на крыше вагона. Мы научились бегать по крыше вагонов на ходу поезда, вылезать и влезать в вагон. На станциях ближе к границе были толпы эвакуированных женщин с детьми, их выселяли из Восточной Пруссии. Я просил немок подоить коров. Они с радостью брали свои вёдра и доили. Молоко брали себе. В такие дни я наслаждался отдыхом. Тревожно было ехать ночами по Польше. Поляки совершали теракты на железных дорогах. На станциях нас охраняли солдаты. У нас оружия не было, кроме ножей - финок или штыков. Ехали очень медленно. Много остановок было, чтобы напоить скот, получить комбикорм, пищу для себя. Наконец ночью приехали в г. Инстенбург, теперь Черняховок. Здесь надо было перегрузить скот в наши вагоны с широкой колеёй. Вагоны разбиты, кое как забиты досками. Нас встречала делегация из Петрозаводска. На каждый вагон по девице. В Инстенбурге ночью отелилась корова. Родился бычок, я дал ему кличку «Турист». Составили приходный акт - включили кличку. Девчушка из Петрозаводска пришла ко мне, когда скот уже был перегружен. Маленькая, худенькая и вся как подсолнечник рыжая, в веснушках, но держалась строго. В руках у неё всё играло. Корову я доил больше часу, она 10-15 минут. Ночью всех девчат собирали в отдельный вагон, где они и спали. Не доверяли солдатам. А днём ехали и работали вместе. Разговаривали о жизни. Она работала в совхозе скотницей, окончила 7 классов. Жизнь у них была тяжёлая, голодная. Мы расстались в Ленинграде, вместо солдат пришли по одной женщине старшего возраста. Так они 2 женщины на вагон и повезли скот до Петрозаводска. А мы прибыли на московский вокзал в Ленинграде. Я простудился в худом вагоне. Сильнейшая ангина. Нас из Московской области осталось всего 12 человек. Через мед. комнату комендант вокзала оформил нам билеты до Москвы. Утром с температурой под 39, я с Лёвкой приехал к нему домой. Мать его ещё не ушла на работу. Дома ещё были 2 сестры. Сбегали в аптеку, купили красного стрептоцида и к вечеру я уже был здоров. Вечером мы с Лёвой поехали к Жениному дяде. Взяли с собой водки. Деньги были получены в сберкассе по талонам за награды. Тогда за них платили деньги. Отменил оплату Хрущёв «по просьбе трудящихс». Федя встретил нас очень хорошо, пригласил в свой театр на спектакль «Учитель танцев». На другой день я приехал в Узловую днём. Это было 10 июля 1947 года. Снова оставил чемодан в камере хранения и пешком пошёл в Дубовку. Около Торбеевки меня застал ливень с грозой. Я добежал до первого дома и переждал дождь на крылечке. Вышла старушка, спросила откуда я и куда иду. Вынесла кружку кваса. Туча ушла, дождь кончился. Но грязь была ужасная. Чернозём раскис. Я разулся. Сапоги повесил через плечо и босой по лужам под ярким солнцем пошёл дальше. Я шёл по полевой дороге и пел. Меня распирала радость. Я живой и здоровый, молодой, всё впереди. Погода чудесная. С тех пор я стал суеверным: проливной дождь к счастью, к удаче.

Перед Дубовкой вымыл в луже ноги, обулся и с шинелью через руку подошёл к школе. Вокруг травка зелёная. Я вернулся домой, чтобы начать новую жизнь. Какую я не знал. Но знал, что добьюсь того, что захочу.

У меня вообще всё происходит с какими то отклонениями от нормы. Всё какие то истории приключаются. По закону я должен в течении 3-х дней стать в военкомате на воинский учёт. Я отправился пешком в Узловую, пришёл в военкомат во 2-ую часть, где ставят на учёт. Сидит лейтенант, я представился, как положено и протянул проходное свидетельство – документ, в котором записано всё о моей службе со дня призыва в армию до демобилизации. Этот документ единственный, больше ничего нет, красноармейскую книжку оставляют в части при демобилизации. Меня демобилизовали 30 апреля 1947 года. А становиться на учёт пришёл 12 июля. Кроме того, когда я в вагоне с коровами чистил пол от навоза, повесил гимнастёрку на гвоздь, вбитый в створку вагонных дверей. На ходу дверь открывалась и гимнастёрка на гвозде всё ближе и ближе приближалась к коровьей морде. Корова ухватила сначала один рукав и стала его жевать, затем уже во рту у неё вся гимнастёрка, второй рукав торчит изо рта. В это время я оглянулся. Ухватил рукав и вытянул из коровьего рта гимнастёрку. Сразу же в карман. А там мокрое измятое проходное свидетельство и комсомольский билет. Я всё расправил и положил сушить на солнышке. Документы высохли, но чернила расплылись и всё что написано, прочитать можно было с большим трудом. Вот эту то бумагу я протянул лейтенанту. Он сначала прочитал число, когда я убыл из части, и посмотрел на календарь. «Где вы были с 1 мая по 12 июля». Я стал объяснять, что сопровождал эшелон со скотом в Россию из Германии. Хорошо, что остался билет от Ленинграда до Москвы. И предъявил билет в доказательство. Тогда он спрашивает, почему у вас документы в таком виде, вы что, жевали их что ли. Я говорю, что я не жевал, а жевала корова. Он выслушал меня и повёл к военкому: «Вот товарищ подполковник, явился на 2 месяца позднее, сопровождал коров и документы говорит, корова изжевала» - и протягивает военкому моё проходное свидетельство. Тот взглянул на бумаги и как заорёт. «Кто мотоциклы пригнал, кто машину, а этот догадался корову из Германии домой привёз. Никаких документов на корову не оформлять». Лейтенант стал объяснять, что я коров в Союз привёз, поэтому и задержался. А что со свидетельством делать, когда он в нём почти ничего прочитать не может. Военком спросил. «Писать умеешь?» Отвечаю «Конечно».

«Вот пусть он сам себе военный билет и заполняет, а вы, лейтенант проследите». Такое резюме военком сделал, и мы вышли. Лейтенант показал где что надо писать в военном билете, дал тушь, перо. Я сел и выписал красивым шрифтом себе военный билет. Жаль, что эти билеты старого образца, заменили на новые лет через 10, а то была бы память о том смешном событии. На все крупные трофеи в то время военкомат давал справку, что данная вещь принадлежит демобилизованному. А коров военком в числе трофеев не встречал. Дали мне предписание в картбюро для получения карточек на хлеб и продукты. В этом бюро была большая очередь гражданских. Я стал в хвосте. Вдруг слышу: «Сержант иди сюда». Смотрю у самого окошка стоит старшина и машет мне рукой. Я подошёл. Он мои бумаги сунул в окно: «Оформи моему другу». И назвал имя девицы. Вышли мы вместе. Познакомились. Он Черноплёхов Николай, родом из Узловой. Мы с ним зашли в пивную. Выпили за дружбу. Потом я часто с ним встречался. Но умер он рано, лет 50 - ти. Спился.

В тот же день я пошёл в горком комсомола стать на учёт. Там меня уговорили работать воспитателем в ФЗО, которое было на Дубовке и прилежащих шахтах.

Паспорт мне Дубовская милиция не дала, потребовалось свидетельство о рождении. Мы с мамой послали письмо в Успенскую церковь в Малоярославец. И о чудо. Ровно через неделю получаю копию свидетельства, выписанное из книги регистрации крещений за 1924 год. Церковный архив сохранили, хотя и были бои и оккупация города.

Вот так священники. А на работу меня принял без паспорта старший мастер. Секретарь Варя написали приказ, и я на другой день пошёл на работу. Моя группа жила в пос. Шахты №10 (км 2,5 от Дубовки).

В общежитии, которое занимало половину барака были комнаты, там стояли железные койки застеленные грязным постельным бельём. Одна комната была отведена под умывальник. Учащиеся ФЗО ходили 4 дня в неделю на шахту, где работали по специальности (проходчик, врубовщик, электро слесарь, крепильщик и т.д.) Вылезали из шахты чумазые, кое - как умывались (бани не было) и шли обедать. Кормили их по тем временам прилично. Обед: первое, второе с мясом и компот. В дни практики они получали по 50 граммов шпика, это дополнительный паёк за подземную работу. После обеда они еле - еле могли добраться до койки и ложились спать. Вечером их вели на ужин. После ужина иногда удавалось почитать им газету или какую - нибудь книгу. Тогда много стало выходить новой литературы. Помню мы с мамой читали запоем. «Злата Прага»-Олеся Гончара, «Кавалер золотой звезды»-Бабаевского, «Иван Иванович»-Серебряковой, « они сражались за Родину»-Шолохова и др.

Я пытался привить любовь к литературе, политике. Из дома перетаскал тряпочки, пуговицы и нитки для воротничков и одежды. Ребята были из Курской, Липецкой, Воронежской областей, из колхозов. Они скучали по дому, шахтёрами быть не хотели, но их мобилизовали через военкомат. За уход с работы и отъезд домой судили. Давали принудительные работы, заключали в тюрьму сроком до 2-х лет.

Времена были жестокие, трудовую дисциплину поддерживали силой закона. Но и карточки были у шахтёров 1 категории, зарплата высокая. Через несколько дней в ФЗО приняли физрука Потапова Валентина, моего ровесника. Он демобилизовался из Порт -Артура. Вдвоём мы оборудовали спорт площадку, натянули волейбольную сетку, достали несколько мячей. Ребята стали немного приобщаться к культуре. Меня раздражала грязь в общежитии. Но мер никто никаких не принимал.

Оказывается директор ФЗО получил в Москве на базе постельное бельё, мыло, одеяла и др. предметы быта и вместе с шофёром и машиной сбежал. Его искали, но найти не смогли. Валентин был хороший парень, он жил в Сычёвке, это между Дубовкой и 8 - ой шахтой. Человек местный, он знал многих людей в деревнях Высоцкое и Ламки. После обеда приглашал с собой навестить знакомых в этих деревнях. Там нас хорошо встречали, особенно девушки, ведь женихов было мало. Мы знакомились, пели песни и уходили домой. В один день нас у его родных покормили творогом с мёдом. Я такой вкусной еды давно не пробовал. Незаметно объелся. В кустах возле Сычёвки я почувствовал себя плохо, лёг на травку и проспал до вечера. Домой еле пришёл. Отравился. В выходной лень меня пригласили в лес Александра Николаевна – молодая учительница начальных классов. С ней была её ученица-переросток. Мы рвали землянику, а учительница всё рассказывала про свою жизнь, про учеников, про книги. Она не умела молчать. Была она толстая с короткими ручками, лицо круглое всё в каких то красных пятнах. Жиденькие волосики на голове. Жила она тоже при школе, в одной комнате с Марией. Та в это время была в институте на сессии в Туле.

Проработал я в ФЗО две недели. И меня так же легко уволили как и приняли. Сестра звала меня к себе в гости в Донбасс. К этому времени я получил паспорт. Прописался. Меня, боясь что в Донбассе на ком нибудь женят, одного не отпустили. Так, незаметно, подали идею взять с собой девочку Матрены Ивановны Валю. Я согласился. И мы поехали. Поезд Москва-Дебальцево останавливался у нас в Узловой. Мы сели на этот поезд. У меня билет бесплатный – как орденоносцу. Вале за пол - цены. Доехали до станции Варварполье, это город Первомайск. Вылезли из вагона. Никто нас не встретил. Мы обратились в милицию спросили как попасть в посёлок Карбонит, где жила Наталка. Пешком поднялись на высокую гору. Жара. На мне шерстяная гимнастёрка, суконные штаны – галифе, сапоги. На перекрёстке дорог попался шофёр, который ехал в Карбонит. Он нас и привёз к самому дому сестры. Отдельный коттедж - финский домик. Полисадник, цветы. Кругом всё выгорело. Сушь. Так мы попали с Валей в Донбасс. Ваня, муж Натальи, встретил нас хорошо. Он был главным механиком шахты «Карбонит». Сестра работала заведующей детским садиком. Через неделю мы уезжали. Наталка тоже ехала с нами. Она захотела жить в Подмосковье. Ваня пока оставался, его не отпускали с работы. Он достал машину, погрузили Наташины мягкие вещи. Доехали до станции Тапасная. Я взял билеты и со всякими пересадками доехали до Узловой. Мама предложила мне работать в школе учителем рисования и черчения и быть военруком.