Академия Наук СССР

Институт Этнографии

Военные игры русского народа и их отношение к эпохе военной демократии

Кандидатская диссертация аспиранта Н.П. Новосёлова

ОГЛАВЛЕНИЕ

Введение (Социально-политическое значение военных игр)

Глава I. Кулачные бои Новгорода по некоторым памятникам и фольклорным материалам

Глава II. Основные правила кулачного боя "стеною"

Глава III. Бытовая обстановка кулачных боев, их сроки и места сбора бойцов

Глава IV. Боевые порядки "стены" и процесс кулачного боя:

а) "зачин" или завязка боя

б) "стена", принципы построения, процесс боя

в) применение резерва и тактики клина

г) общие принципы тренировки кулачного бойца, прием поединка

д) описание процесса боя "стеною" в художественной литературе

г) безоружный бой как элемент вооруженной борьбы. Выводы

Глава V. Отражение военных игр в героическом эпосе

Глава VI. Связь военных игр с древнейшими военно-погребальными обычаями

Глава VII. Следы боевой организации эпохи военной демократии в русских народных играх

Краткая характеристика устных сообщений, полученных автором из народных уст и литературных пособий

Заключение

Список используемой литературы

Приложения

ВВЕДЕНИЕ

(Социально-политическая значимость военных игр).

Военные игры известны почти у всех народов земного шара и истоки их коренятся в глубокой древности. Большое развитие они получили в древней Греции и Риме. В меньшей мере наблюдаем мы распространение военных или боевых игр у народов с архаическими формами общественной организации. Но сколь ни далеко уходят в глубь истории корни этих игр, мы получаем о них известия не ранее становления классового общества. Военные отношения между племенами и народами все чаще начинают носить характер предприятий для целей грабежа, захвата ценностей, увода скота и т.д.

Естественно, что столь значительное общественно-культурное явление нашло свое выражение не только в форме организации общественных увеселений, но в фольклоре и даже верованиях. Отсюда и вынужденная распространенность настоящего исследования, совершенно необходимая при попытке определить исторические истоки и общественно-культурную значимость некоторых военных игр русского народа. Трудность анализа игр заключается в том, что их формирование и развитие, в конечном счете, связано не только с ходом и изменениями всего исторического процесса, но и с тем, что под воздействием различных социальных групп, местных этнографических условий, они получали своеобразную окраску и свои конкретные особенности.

Термин «военные игры» в применении к историческому прошлому может вызвать целый ряд неправильных представлений и ложных истолкований.

Неудобство такого термина на первый взгляд заключается в том, что в нем социологическая характеристика изучаемого явления сужается рамками чисто военного характера; и это затрудняет и само определение - понятия «военные игры». Если под таким названием обобщить все игры, в которых имеются элементы борьбы и различного рода спортивных состязаний, то очевидно, и целый ряд игр охотничьего характера пришлось бы назвать военными играми.

Однако, не все из них, связанные, например, с метанием копья и стрельбой из лука могут быть названы военными играми. Сложность анализа заключается еще и в том, что как нам известно, нет ни одной научной работы, которая бы исследовала русские игры именно в этом разрезе.

Старая этнографическая школа подходила к играм, главным образом, со стороны обряда, и рассматривала их, в большинстве случаев, как символическое выражение борьбы природных стихий (Анучин, Афанаcьев и др.)¹. Так, например, Веселовский в игре «Взятие снежного города» и Орест Миллер² в кулачных боях видели символическое выражение борьбы зимы с летом.

Лишь гимнастические игры Веселовский выделяет в особую группу игр оставшихся вне обряда³. Отсутствие попыток найти историческую базу, вызвавшую к жизни целый ряд игр вело зачастую к тому, что стадиально-различным явлениям приписывалось одинаковое значение.

Представители мифологической школы (Буслаев, Афанасьев, Квашнин, Самарин, Барсов), например, в образе Ярилы, в честь коего вплоть до 20 века устраивались кулачные бои, видели только мифическое существо, связанное с культом природы и стихий. Сторонники символического направления (Полевой, Забелин, Костомаров, Огоновский и др.) усматривали в нем также только некий символ борьбы природных начал⁴. «Этот праздник, пишет Костомаров, отправляется в честь света, изображаемого в смысле любовной плодотворной силы»⁵.

Указывая и на другое значение слова Ярило, а именно мужество, гнев, ярость, отвага - представители мифологической школы, символического и историко-литературного направления (Вяземский, Миллер, А.И. Веселовский), однако, просмотрели «позднейший двойственный характер богов» односторонне характеризуют их, как отражение естественных сил"⁶.

Буржуазные ученые либо делали упор на физиологической или биологической характеристике игр (Миллер, Спенсер, Гросс), либо рассматривали игру как «чистую забаву», затушевывая при этом разницу между трудом и игрой (Бюжер)⁷.

П. Лавров, определяя игры, как «область забав», связанных с религиозным творчеством и подчеркивая важность применения метода сравнительной психологии в объяснении игр животного и человека, не дает, однако правильного материалистического объяснения исторического процесса. Другие крупные исследователи, Тэйлор и Вундт⁸, совершенно справедливо указывая, что «игре обыкновенно приходится переживать то серьёзное занятие, которому оно служило подражанием, и что «игра есть дитя труда» не могут в силу своей идеалистической концепции последовательно развить этот тезис.

Критика Плехановым теорий Гросса и Бюжера, в общем, правильно трактует вопрос о происхождении игр из трудовых начал, но к самой проблеме Плеханов подходит «утилитарно», зачастую не учитывая всей сложности процессов обратного воздействия надстроек на формирование и развитие игр⁹.

Ратцель не отрицал, что «игры народов представляют ценное свидетельство их образа жизни и воззрений на жизнь», однако, считал, что многие из них порождены «беспечностью» и привычкой к «непроизводительной трате времени»¹⁰.

Из советских ученых, В.Френцев первый сделал попытку найти исторические корни некоторых военных игр древнего Египта. Сведения о них автор черпает в древнейших Египетских сказаниях, уходящих эпохе «становления классового общества в долине Нила, когда выделяется верхушка правителей отдельных округов из рабовладельческой знати совмещает в себе с функциями судьи и верховного жреца еще и функции военачальника»¹¹. Это было, когда в Египте складывались примитивные деспотические объединения с наличием еще большего количества свободных крестьян и сравнительно небольшим количеством рабов. Правитель, совмещал в себе функции военачальника, судьи и верховного жреца, не только полноправно распоряжается судьбой подчиненных, но обладает и «сверхъестественными» силами. В дальнейшем мы подробно остановимся на этом вопросе в Главе V.

В данной же главе, в порядке общей постановки вопроса о следах древнейшей военной организации в русской игре «бой на кулачки", мы привлекаем частично и некоторые материалы о кулачных боях древности¹².

Памятники материальной культуры и письменные свидетельства авторов древности показывают, что уже в сравнительно ранние эпохи - кулачные бои все более теряя свою связь с обрядом и культом, становятся действительным средством подготовки и тренировки пешего война. Кулачные бои были широко распространены не только в Греции и Риме, но и в странах Древнего Востока (Египет), у древних обитателей Италии (Этрусков), азиатских народов (Персия), в Грузии, древнем Китае и у ряда народов стран Запада. Характерно при этом, что кулачная борьба, как способ физической подготовки, достигает наивысшего расцвета в тех странах, где роль национальной пехоты (особенно легковооруженной) была особенно велика.

У греков кулачный бой - ? был частью всех атлетических соревнований. Практическое его применение в военном деле не подлежит сомнению.

Луначарский указывает, что кулачные бои в Греции, (как и другие виды физических упражнений) – «есть социальное, даже государственное установление... Дело шло о защите, от азиатских врагов. Это было десятилетиями только отделено от Марафона, Саламина¹³ и т.д. и греки прекрасно сознавали, что только при условии высокого развития в каждом гражданине его мужества, ловкости, находчивости и его гражданской и военной связи с остальными гражданами Греция может себя отстоять»¹⁴.

Легендарное происхождение этой игры греки связывают с преданиями военного характера. Знаменитый Геракл по греческой мифологии обучил кулачному бою сына Гермеса. Диоскур Полукс как кулачный боец, выходит на поединок против Амикоса, короля Дебрициев?, и Вергилий вспоминает этот эпизод при изображении чисто военных событий - захвата персидского полководца Дария, и Энтелуса - ученика Эрикса¹⁵. Мифические герои - воины Тидей и Алкидамас? были знаменитыми кулачными бойцами. Аполлон лично боролся на Олимпе против Ареса и получал жертвоприношения как боксер¹⁶.

Покорение Италии римлянами (900 г. до нашей эры) застает ее древних обитателей на стадии становления классового общества. В руках царей и аристократии сосредотачиваются громадные богатства, древняя Этрусия уже прошла цепь непрерывных войн с соседними народами находится в оживленной торговле с Финикией, Египтом, Карфагеном, Нижней Италией. Памятники Этрусского искусства этой эпохи уделяют большое место изображению различного вида военно-физических состязаний (особенно борьбе и кулачному бою). Связь кулачной борьбы с военным искусством здесь вскрывается в самом характере кулачного боя. Кулачные бойцы одновременно применяют оружие, и их борьба, как это можно проследить по свидетельствам некоторых римских писателей, (например Тига Ливия), «больше всего подходит к жестоким гладиаторским боям»¹⁷. Как указывает, тот же автор в первых римских играх в цирке использовались Этрусские бойцы¹⁸.

В древнем Египте, судя по раскопкам около деревушки Бенихассан, военно-физическому воспитанию бойца-пехотинца уделялось большое внимание. Египетское войско, как это можно судить по изображениям на стенах гробниц, обучалось самым различным видам борьбы, которые встречаются и у современных народов. При этом количество соревнующихся в сценах военных игр доходит до нескольких сот человек. «Кроме борьбы Египетские солдаты обучались и другим видам физических упражнений, как-то бегу, прыжкам и кулачному бою»¹⁹.

Древние традиции кулачных боев прошлых эпох сохраняет и Персия, где до 70-х г.г. XIX столетия они носили не только характер индивидуальных состязаний, но и коллективной военной игры.

По свидетельству Е.И. Чирикова - русского комиссара посредника по турецко-персидскому разграничению, - коллективные кулачные бои в Персии «завещанные им временами прошедшими, удержались и поныне» (70 г. XIX ст.)²⁰. Военный характер кулачной борьбы здесь также подтверждается наличием очень характерных приемов, в которых сочетаются безоружная схватка с применением оружия в процессе одного и того же боя.

В отличие от русских кулачных боев, регламентированных более строгими правилами, основные из которых, соблюдались повсеместно²¹, в Персии этой строгой регламентации не наблюдалось.

«Кулачный бой здесь длится иногда несколько дней и, в конце концов, превращается в кровавое побоище: пускались в ход деревянные мечи, палицы, каменья, кинжалы и много было раненых и убитых»²².

Письменные свидетельства восточных авторов, сохранившие упоминанья о кулачных боях у персов и ряде других народов, дают право предполагать о существовании с глубокой древности этого обычая. В «Насировых разрядах» Джузджани (род.в 1193 г., составил их в 1259-60 г.) пишется описание борьбы Хорезм шаха Мухаммеда со старшим сыном Чингиз-хана Джучи. После победы монголов (1218-1219 гг.), последние подвергли некоторую часть населения Хорезма своеобразной казни. Вот что передает Джузджани: «Когда город Хорезм взяли и народ из города вывели в степь, то он (Джучи) приказал отделить женщин, которые им (монголам) понравятся, а остальным сказать, чтобы они составили два отряда, раздеть их до гола и расставить вокруг их тюрко-монголов с обнаженными мечами.

Затем он сказал обоим отрядам: «В вашем городе хорошо дерутся на кулачках, так приказывается женщинам обоих отрядов вступить между собою в кулачный бой». Те мусульманские женщины с таким позором дрались между собой на кулачках, и часть дня избивали друг друга. Наконец (монголы) накинулись на них с мечами и всех умертвили - да будет доволен ими (убитыми женщинами) бог»²³.

Со слов профессора Н.В. Кюнера, китайский иероглиф фу-цюань (биться на кулачки) по смыслу передает народное название этой игры, а не позднейшего профессионального бокса. Слово боксер, связанное с национальным китайским движением начала 900 г., обозначается тем же иероглифом. По мнению Н.В.Кюнера, кулачные бои в Древнем Китае были распространенным народным обычаем еще в эпоху Конфуция (5 в. до нашей эры). Провинции Хунель и Дзинси, издревле выделялись этим видом военного спорта и, как известно, в боксерском движении, солдаты именно этих провинций отличались особенной смелостью и навыками в рукопашной борьбе – штыковых атаках.

Кулачные бои в Грузии²⁴ бытовали до конца XIX столетия, имея очень много сходных черт с русскими кулачными боями. Последние еще в начале нашего столетия сохраняли очень древнюю традиционную форму возрастного комплектования построения кулачных бойцов и боевой порядок. Даже краткая характеристика этой любопытной и своеобразной стороны быта народов указывает, что проблема военных игр не является такой уже простою и не заслуживающей внимания как это может показаться с первого взгляда.

Конкретный анализ правил и самого процесса кулачной борьбы может оказать существенную помощь в деле изучения ранних эпох военной жизни и военного искусства народов. Конечно, следует учесть, что здесь, как и во всякой народной игре, многое подверглось переосмыслению; целый ряд игровых элементов, отражающих реальные переживания народа сравнительно уже позднего времени, своеобразно переплетаются с их очень древними реликтами, выступающими часто лишь как декоративный фон нового содержания. Поэтому мы не можем в игре видеть лишь механическое воспроизведение сложных явлений социальной жизни, ее точную копию. Игра в своем развитии претерпевает целый ряд изменений, которые вносит творческая народная фантазия, в зависимости от изменений и усложнений социальной жизни. Но отмирание старого происходит не сразу, не в порядке его отбрасывания и замены новым, а как очень сложный процесс напластовывания нового на старое, переплетения, уживчивости, причудливого сочетания очень древних мотивов и элементов, с позднейшими современными. Следует особо подчеркнуть, что в общественных народных играх, среди которых военные игры занимают видное место, спортивные элементы в них обладают большой устойчивостью и конкретной целеустремленностью.

Во всех своих разновидностях военно-спортивные игры сохраняют много социального полезного в силу своей специфики. Конкретная задача игры – победа в состязании требует и совершенно конкретного ее осуществления. Только наличие навыков и способностей, нужных в игре может привести к победе. Отсюда появляется необходимость предварительной тренировки физических или умственных способностей играющих. В качестве характерной особенности военных и вообще спортивных игр выступает в них разграничение отдельных процессов (начало, ход игры, завершение) и регламентация (утверждение определенных правил; вытекающих из конкретной целеустремленности - состязанием добиться победы). Не случайно, поэтому, что играм этого рода свойственна наибольшая организованность. В них сильнее, например, чем в играх орнаментально-драматических (семейных), удерживаются и закрепляются свойственные их происхождению приёмы и способы борьбы. Кроме того, в военных играх часто значительно полно проявляется связь реальных народных переживаний с конкретными военно-политическими событиями. Например, в игре Уральских казаков - "иканцы"²⁵, грузинской "ксеноба"²⁶, русской "орешек", эта связь довольно ясно проявляется. Игра в "иканцы" воспроизводит битву 1872 г., в которой погибло много казаков. Игроки делились на две партии, при чем одна носила многозначительное название "кокаидцев". Борьба велась за крепость и заканчивалась ее штурмом. Глядя на эту игру, многие из зрителей плакали, особенно те из них, кто имел родственников, погибших в настоящей битве. "Ксеноба" у грузин связывалась с эпохой турецко-персидской войны, а сам касни "олицетворял побежденного врага"²⁷.

У осетин она по преданию устраивалась в честь победы над фараоном, погибшем якобы в Черном море. Известное историческое событие – взятие крепости "Орешек" (бывший Блиссельбург, теперь Петрокрепость) нашло свое отражение в игре с тем же наименованием, в которой победители, завладев крепостью в рукопашном бою с противником, кричали "наш город Орешек"²⁸.

В 40-х годах XIX века в Екатеринодаре (ныне Краснодар) имела довольно широкое распространение казачья игра "взятие крепости". Принимали в ней участие вооруженные казачьи части, делившиеся на партии. Одна партия брала крепость штурмом, другая ее защищала. После падения крепости устраивался парад.²⁹

Естественно, что способы и приёмы борьбы, отраженные в этих играх, были близки конкретной обстановке и условиям, в которых они сами возникали. Так как в играх военного характера отразились реальные переживания народа, как непосредственного участника событий, а сама война, с появлением классов становится относительно постоянным явлением в жизни общества, то, естественно, что играм этого рода свойственна наибольшая устойчивость.

Почти постоянная связь с относительно однообразным явлением – войной, в которой издревле рукопашная борьба являлась неотъемлемой частью процесса вооруженной борьбы, ведет к тому, что целый ряд очень древних игровых элементов не теряет своего практического значения и в более поздние эпохи; так, например, в кулачных боях мы не находим связи с одним каким-нибудь определенным военным событием.

Будучи весьма древней, как и сама война – коллективная военная игра (бой на кулачки) прошла вместе с ней очень длинный путь развития, впитала в себя многообразие сравнительно однообразных по форме приёмов борьбы. Но в то же время, она в значительной степени сохранила и свою древнюю основу, характерную для периода возникновения самой войны, т.е. эпохи военной демократии. Таким образом, война, как социальное явление, служит реальным основанием возникновения и развития этой игры.

Этим объясняется и длительность ее бытования, в отличии от ряда игр, возникновение которых было связано с переходящими, менее постоянными явлениями общественной жизни.

В целом ряде местных игр, особенно детских, мы находим подражание и воспроизведение производственных процессов сельскохозяйственных работ, профессий, домашней работы, свидетелями которых дети становятся с ранних лет.

Играм этого рода свойственна спокойная подражательность, зачастую безотчетная копировка. В свое время статус сельских властей вызывал игры в старосту, урядника, старшину. При чём у играющих появлялись глиняные медали на груди, настоящее перо за ухом. Наконец игра в церковь и причт (звон, возгласы, пение и т.д.)

В эпоху крепостного права имели место распространение игры в "паны", в "бизунные чины", в "пригон", в "никрути" и т.д.³⁰ Однако с падением крепостничества они погибли, так же, как погибли и многие игры, связанные со старым способом ведения сельского хозяйства и условиями быта.

Все это указывает на тесную связь игр с самой общественной жизнью, в зависимости от перемен которой, изменялись или исчезали и прежние игры. И в этом отношении русские кулачные бои, как военная игра, занимают особое, специфическое место.

По мере развития и усложнения социальной жизни, приёмов ведения войны, изменения тактики – целый ряд игровых элементов уже не соответствующих своему первоначальному назначению, постепенно вырождается, или рационализируется, превращаясь в спорт. В последнем случае игра теряет свою связь с конкретной политической или военной обстановкой. Но в ней зачастую не пропадают спортивные элементы, необходимые и в новых условиях, когда сила и ловкость играют по прежнему не маловажную роль.

Русские кулачные бои являют собой яркий пример не только весьма целесообразного удержания целого ряда приёмов, необходимых в рукопашной схватке, но и сохранения очень древних форм и способов этой борьбы. Не случайно, что сам народ, понимая серьезность своей игры, никогда не относился к ней, как к обычной забаве. В обиходе кулачная борьба ("стенка на стенку") – игра эта, кроме того, носила общее название "маленькой войны", "войнишки"¹, что подчеркивает ее связь с настоящей войною. В связи с усложнением и развитием военного искусства, сложный комплекс всех элементов рукопашной борьбы подвергается дифференциации. В подготовке бойцов уже выделяются специальные приёмы, связанные со спецификой оружия (копье, топор, меч, пика и т.д.). В кулачной же борьбе, мы находим совокупность целого ряда элементов, способствующих многостороннему развитию боевых качеств. Натренированный кулачный боец, удлиняя кулак – вооружаясь палицей, копьем, топором, мечём, наконец ножом, мог в большей мере противостоять противнику не прошедшему этой длительной школы физической подготовки. Развиваемые в кулачной борьбе – сила удара, его меткость, ловкость (уменье во время увернуться от опасного удара), выносливость, смелость в сближении с противником – оказывались неоценимыми качествами и в вооруженном бою.

В кулачных боях, с одной стороны мы находим отражение очень древнего военного быта народов, приёмы и тактику вооруженной и безоружной борьбы периода родового строя, когда бой вела толпа под руководством старшего в роде или лучше вооруженного, при чём бой иногда сводился к поединку без применения оружия.

В них мы находим пережитки военного искусства племенных дружин, выступающих в очень характерной форме возрастного комплектования их, следы боевых порядков Святослава и, наконец, следы трехлинейного построения, характерного для нашей русской пехоты 12-13 веков.

По крайней мере, в традиционной русской игре "стена на стену" мы находим три боевых линии, вводимых в бой постепенно, по мере надобности, с соблюдением возрастного деления каждой борющейся партии. Маневренность и гибкость боевых единиц в кулачной борьбе обеспечивалось, кроме того, маневром резерва.

Не менее двух линий боевых порядков обнаруживается и в грузинских кулачных боях, где маневр резерва также находит применение. Все это указывает уже на сравнительно высокую ступень военного искусства, нашедшего своеобразное отражение в одной из древних и любимых народных игр.

Как известно, трёх линейное построение древнерусской пехоты выступает в принципе расчленения полков на передовой, большой полк с полками правой и левой руки и засаду т.е. резерв³². Такое же назначение имел и древний римский манипул. Их знает и швейцарская пехота 14 века (авангард, главные силы, арьергард). Применение Эпаминондом? в период Пелопенесской войны ударных колонн из легкой пехоты, для борьбы на флангах противника, использование впоследствии, в более развитом виде, ударных групп такого же назначения Александром Македонским (4 в.до нашей эры) и Ганибалом (3 в.до нашей эры) в виде манёвра резерва, характерного с древнейших времен и для русского военного искусства – находят своё отражение в тактике кулачных боёв, где в специфической игровой форме, он также применяется для нанесения удара по флангу. Длительное бытование (почти до наших дней) в игре "стенка на стенку" (при наличии в ней целого ряда военных элементов) сомкнутого строя боевых порядков и очень древних приёмов борьбы, требующих от бойцов не только индивидуальной постоянной тренировки, но и высокой степени сознательности, любви и страсти к военному делу, является прекрасным примером того, что русский народ всегда был активной, действенной силой в защите своей земли, в очень незначительной мере прибегал к помощи наёмных армий. Рано пробуждавшееся чувство единства русской земли, а позднее и национального самосознания, явилось громадным моральным фактором, способствующим выработке в народе-воине целого ряда ценных боевых качеств, не известных наёмным армиям стран классической древности и большинству армий запада.

Как известно, в странах классической древности широкое применение наёмников в бою снова привело к замене манипул малоподвижными флангами, а с введением ручного огнестрельного оружия в западных армиях к парадной муштре (классическим образцом которой явилась прусская пехота)³³. Отказ от всеобщей воинской повинности, изменение национального состава армий, все большее обособление социальных верхов общества от народных масс и привлечение, в связи с этим в ряды войск наёмников, которым было чуждо чувство патриотического долга, – привели к упадку в этих странах национального искусства и воинственности нации в целом.

В народной среде искусственно заглушались старые боевые традиции. Все большее отстранение широких слоёв народных масс от активного и непосредственного участия в защите своей земли, тяжелые формы социального гнёта накладывали свой отпечаток и на характер массовых увеселений. Например, в отношении Итальянских республик, где армия комплектовалась из наёмников. Макиавелли прямо указывает на связь упадка воинственности с отсутствием в широком народном быту и армии военной тренировки: "Мы не хотим обучаться дома, – пишет Макиавелли, – и не можем это делать в лагере, ибо наши войска состоят из чужих подданных и нельзя их заставить проходить какое-нибудь обучение, которого они не хотят. Привело же это к тому, что сначала исчезло обучение, а затем пошло общее расстройство военных сил и теперь, как королевство, так и республики, особенно итальянские находятся в состоянии полного ничтожества"³⁴.

Причины упадка итальянского военного искусства коренились в социально-экономических условиях, а не в характере армии. Ее плохие качества явились порождением этих условий и, следовательно, отражали внутренние язвы общественного развития.

В этой же связи, например, стоят позднейшие попытки французской военщины воскресить старинные крестьянские игры, как один из способов тренировки и подготовки

Солдат³⁵.

Ухудшение национального состава французской армии, вскоре после Наполеоновских войн и в связи с этим снижение боевых качеств пехоты (40-50 г.г. XIX в.), для которой уже характерно нежелание доходить до рукопашной схватки, и в тоже время возросшая роль штыкового боя, как действительного средства в завершении атаки, толкают французское военное командование включить народные кулачные и палочные бои в систему военно-педагогического воспитания войск. Это было связано с тем, что с конца 60-х годов усиление милитаристических тенденций европейских держав заставляют и Францию значительно увеличить кадры армии, которые пополняются в основном за счет французского крестьянства. Характерно, что народные военные игры в солдатской среде пользуются особенно большими симпатиями. В них многое еще сохраняется от древних военных обычаев. Так, например, после кулачного боя бойцы обнимались и целовались, ради доказательства того, что никто не сердится друг на друга.

В.Мейнеке свидетельствует, что французский солдат в отличие от прусака обычно выражал свою веру в штык такими словами: "Quand on a en Prusse des fusils а

aiguille, nous avons en France des baionnettes aiguille" (т.е. в Пруссии есть игольные ружья, а у нас, во Франции – игольные штыки)³⁶.

Указанный автор, офицер прусской армии, язвительно подчеркивает, что подвижные крестьянские игры, в частности кулачные и палочные бои, примененные для индивидуальной подготовки солдат французской армии в отличие от метода обучения солдат прусской пехоты в сомкнутом строю, находятся в связи с общими стремлениями французов привить своей пехоте навыки штыкового боя. "Наша прусская маршировка, пишет Мейнеке, французам не под стать, проворный, живой французский солдатик был бы стеснён ею там, где нужно броситься вперёд со всею свойственной ему стремительностью"³⁷. Однако в сражении при С.Прива, в первый период Франко-Прусской войны, французы доказали преимущество своей системы индивидуальной подготовки стрелка-пехотинца с навыками рукопашной борьбы. Ротные колонны немцев оказались настолько хорошей мишенью, что за два часа битвы из строя выбыло более трети людей. После чего рукопашная схватка французских солдат натренированных, по язвительному замечанию Мейнеке, на кулачных и палочных боях, окончательно завершила разгром пяти отборных немецких полков. Как известно, немцы затем сразу же отказались от сомкнутых боевых порядков и перешли к построению густой стрелковой цепью. При этом не немецкое командование выдумало этот строй, а сами солдаты, оказавшиеся разумнее своих офицеров³⁸.

Подтверждением тому, что в некоторых военных кругах царской России, кулачные бои также связывались с древнейшими народными традициями военного характера, может служить целый ряд фактов. Так, например, в 1851 г. в связи с одним несчастным случаем, происшедшим во время кулачных боев в г. Тифлисе, Николай I пытался было запретить бой, но военный министр генерал Чернышёв в своём отношении от 22 февраля 1851 г. встал на защиту этого обычая, свидетельствуя, что слухи о якобы имевших место несчастных случаях сильно преувеличены. Он писал: "По тщательному тогда разысканию по домам, не было ни лечившихся, ни жалующихся, кроме того одного, который восемь дней оставался дома, чтобы лечиться от ушиба; на девятый день он вышел совершенно здоровым и теперь готов был бы с радостью участвовать

опять в боях, если бы таковые теперь были позволены.³⁹"

Далее ссылаясь на бывшего командующего кавказской армией - Цицианева, который не только разрешил кулачные бои, но и сам на них присутствовал и поощрял видных кулачных бойцов. Чернышев также считает, что "тамаши", похожие (в некоторых отношениях) на русские кулачные бои, с самых древних времен... составляли обычай увеселительный и радостный... свойственный народу воинственному, в котором личная смелость и молодечество всегда были в общем уважении и нужны в общем мнении для поддержания необходимого воинственного духа... В тамашах сих всегда участвовали люди не только всех сословий, князья, дворяне, купечество и старики наравне с молодыми, но всегда многие из русской молодёжи принимали участие вместе с грузинами... Совершенное запрещение тамашей, не только внутри, но и вне города, сильно опечалит всех здешних жителей, привыкших из рода в род к этому любимому веселью, которое имеет столь сильную связь с характером народным и личной храбростью, свойственною грузинам, и которая делает их столь способными для войны вообще, для защиты границ своих, и возбуждает ту готовность, с которою они спешат по первому призыву, участвовать с нашими войсками везде, где неприятель оказывается"⁴⁰. На это послание Чернышева, последовала собственноручная резолюция Николая I: " За городом (кулачные бои Н.Н.) дозволить, но с тем, чтобы кроме рук, других орудий в драке не употреблять и всегда под надзором полиции и кончались по данному от оной знаку, когда слишком разгорячатся"⁴¹. Попытки использовать военные народные игры, как один из методов способствующих выработке у солдат навыков рукопашного боя, мы встречаем и значительно позднее в русской армии. Так, в 1900 годах для обучения нижних чинов, воспитанников военно-учебных заведений и "потешных" выпускаются специальные руководства, куда включаются такие русские народные игры как "стена на стену", "взятие снежного города", "перерыв" (видоизмененная "стена" кулачного боя) и другие⁴². Задачей указанных игр ставится – привить навыки смелого сближения с противником на рукопашную схватку. Использование древних традиций кулачных боёв "стена на стену", как средства военной тренировки имело, видимо, и некоторые реальные основания и, именно, для нашей русской пехоты.

Национальный характер армии, преимущественно по своему составу крестьянской, мог, конечно, в большей мере содействовать выработке у бойца таким путём навыков рукопашного боя.

В русской народной среде кулачные бои находили широкое распространение еще и в XX веке.

Таким образом, приёмы рукопашной борьбы приобретались еще задолго до призыва на военную службу, где они только отшлифовывались в более целеустремленном направлении. Кулачный боец, вооружаясь ружьем и штыком, оказывался более приспособленным к рукопашному бою, чем солдат не прошедший этой тренировки.

Как известно в эпоху господства наёмных армий замена пики штыком на рубеже XVII - XVIII веков, явившаяся, несомненно, революцией пехотном деле (Энгельс), казалось, должна была упростить обучение солдат, способствовать проявлению их личной дисциплины в бою, а на самом деле она привела к тому, что военное обучение на Западе становится еще более сложным. "Никому, кроме служившего всю жизнь солдата, не удалось бы достичь при ней хотя бы малейшего успеха⁴³."

"Чрезмерное увеличение огнестрельных действий пехоты и отказ в большинстве случаев от холодного оружия в разрешении наступательных задач явились следствием того, что "рукопашный бой не допускает общего механического управления, а дух времени содействовал такому управлению⁴⁴."

Пассивно оборонительное применение штыка в Западных армиях было связано с низкими боевыми качествами наёмной пехоты. Если сомкнутые массы легко поддавались общему, механическому управлению в применении ружейного огня, то в рукопашном бою это было невозможно. При вступлении в рукопашный бой, сомкнутый строй рассыпался,

каждый боец оказывался предоставленным своей собственной инициативе. Кроме личных воинских качеств – боевой выучке, физической силы и ловкости, требовалась высокая сознательность, высокий моральный дух, патриотическое чувство которыми наёмные армии не могли обладать в той мере, в какой обладали национальные армии и народные ополчения.

Наемничество в той форме, как оно практиковалось в западных армиях и странах классической древности, никогда не было характерным явлением нашей русской действительности.

Древний Новгород, приглашая к себе на службу варяжские дружины⁴⁵, был заинтересован не в увеличении своих войск, а главным образом в улучшении их выучки, вооружения.

Начиная с Ярослава и эти частные задачи в использовании отдельных наемных отрядов отпадают.

Как известно из летописных данных, Святослав в больших походах обходился без варяжских дружин.

О славянском войске этого периода мы имеем целый ряд свидетельств, характеризующих его в основном как народное ополчение.

Лев Дьякон Калойский прямо указывает о боях Святослава: "Сей народ, отважен до безумия, храбр и силен... никогда живые не сдаются неприятелям⁴⁶."

Автор "Записка греческого топарка" называет вооруженные силы славян X века "могучим большим войском и надменной силой в боях⁴⁷."

В течении XI и XII в.в. Киевская Русь подвергается нападениям со стороны половцев. Хан Боняк в 1096 г. непосредственно угрожает Киеву. Борьба с половцами требовала большого количества конного войска, которого не всегда было достаточно. Подтверждением этому может служить известное место летописи под 1068 г., когда после одного из поражений народные массы требуют от князя оружие и коней, чтобы продолжать борьбу с врагом⁴⁸.

Свободное сельское и городское население, т.е. народная масса, выступает как действенная сила, болеющая за будущее русской земли.

Следует учесть, что в этот период власть уже отделилась от народа, период военной демократии ушел в прошлое. И не смотря на усиливающийся социальный гнёт, внутренняя борьба не затемняет народное сознание, когда речь идёт о судьбах Руси - о необходимости отстоять её самостоятельность.

"Сознание единства русской земли"⁴⁹, присущее уже в этот период народным массам, позволило Владимиру Мономаху сравнительно легко успокоить волнение в Киеве в 1113 г. Несмотря на начавшийся распад Киевского государства, необходимость укрепить обороноспособность страны ведёт, до известной степени, к попыткам сплотить все классы населения, задержать процесс феодального дробления⁵⁰. И в этих сложных условиях, часто вооружаясь самостоятельно, не всегда рассчитывая на княжеское оружие, народные пехотные ополчения ведут тяжелую борьбу со степной конницей⁵¹. Требовалось величайшее мужество, сила, ловкость, смекалка, чтобы противостоять напору кочевников. Навыки, приобретаемые в народных играх, в которых кулачные бои занимали видное место, несомненно, оказывали положительное влияние. Летописи, избегая народного слова "кулачки", однако, для этого времени отмечают большое значение в быту славянских народов массовых игр. "Видимь бо игрища утолчена, и людий много множество, яко упихати начнут друг друга, позоры деюще от беса замышленного⁵²."

Не трудно догадаться, что под словами "упихати друг друга" - летописец имеет в виду - "бой на кулачки".

"Своеобразный воинский устав Мономаха"⁵³ его поучение дает ясное представление о громадной роли в этот период пешего войска.

Свойственная древним славянам тактика, рассчитанная на уничтожение живой силы противника, опять находит свое применение в борьбе с половцами⁵⁴. Народные ополчения

являются действенной силой в деле обороны русской земли.

Использование Киевским государством тюркских вспомогательных военных отрядов скорее носит характер "общих военных предприятий"⁵⁵ или поселения кочевников в качестве федератов.

Киевское государство располагало достаточными и боеспособными людскими резервами. Важно было обучить эти резервы конному строю, а "вспомогательные военные отряды тюрков были конные, их вооружение было привезено из Азии⁵⁶." Исключительно велика была роль пеших народных ополчений в сражении Батыева нашествия. Здесь проявились необычайное мужество, непревзойденная сила сопротивления, не будь политической в этом распыленности русских сил, татарским ханам не пришлось бы властвовать над Русью⁵⁷".

Даже в эпоху феодальной раздробленности, в отличии от Запада, где в основном используются только наемные дружины и войско составленное из вассалов подвассалов, русские князья не смотря на наличие своих сильных дружин вынуждены были "не раз обращаться к народным массам⁵⁸."

В борьбе со шведами в 1240 г., с немцами в 1242 г., с татарами в 1380 г., не наемные армии, а широкие народные массы решали судьбу русской земли.

В XIV и XV в.в. процесс объединения феодальных княжеств идет рука об руку с "освобождением от татарского ига"⁵⁹, и в этом случае "образовании централизованных государств, способных удержать напор нашествия"⁶⁰, диктовало необходимость рекрутировать "воев" из крестьянской среды.

Поэтому не случайно, что с XIV по XVI в.в. борьба за создание целостного государства в сложных условиях постоянной опасности внешнего вторжения Московское государство сочетает с "широкой пропагандой идей национального единства Руси".

Только опираясь на широкое демократические массы городского и сельского населения, учитывая национальные интересы русского народа оно смогло успешно завершить задачу "воссоединение русских земель"⁶¹. В течении XV-XVI вв. войны Московского государства с Литвой и Польшей, с Казанским ханством и Крымом и на северо-западе с немцами за исконно русские земли, требовали исключительно большое количество вооруженных сил. Народные ополчения ("посохи"), в которые входили крестьяне от "сохи", составляя целую рать, играли не маловажную роль даже и при наличии поместного войска. Только после покорения Казанского царства, Иван IV частично использует татарских мурз. Обширная территория русского государства и непрерывные войны вызывали необходимость иметь огромную армию, которая по разноречивым показаниям иностранцев XVI века, колебалась от 150 до 300 тысяч человек⁶².

Входившие в состав русского войска иноземцы причислялись к конным частям и почти не принимали участия в пехоте.

К XV-XVI вв. особенно возрастает значение и сила русской конницы. По тем же разноречивым сведениям иностранцев "великий Московский князь мог собрать до 200 или 300 тысяч конников". Но русская пехота, и в этот период не теряет своих боевых качеств.

Мы не можем доверять иностранцам, зачастую из своих политических соображений, исказивших действительную картину русской жизни. Но, некоторые из них, в донесениях своему правительству вынуждены были говорить правду. Так, например, переводчик при русском посольстве Иоанн Фабр в 1526 г. сообщал инфанту испанскому - Фердинанду: "Русские с большим искусством производят и выдерживают нападения, действуют огнестрельным оружием и расставляют удивительной величины строй⁶³".

Другой иностранец - Михалон-Литвин⁶⁴ - современник эпохи Грозного, прямо утверждает, что военному искусству врагов русские противопоставляют своё высокое военное искусство.

В этот период "лучшая (русская Н.Н.) пехота состоит из стрельцов и казаков"⁶⁵, а не иностранных полков. Таким образом, целое войско с древности составляли исконные русские трудовые массы - стрельцы, пешие городовые казаки, "даточные" и "охочие" люди.

При крутых поворотах истории народные ополчения всегда оказывались решающей силой.

Попытка Бориса Годунова привлечь наемных солдат и иностранных офицеров с организацией из них отдельных полков, окончилась неудачей.

В интервенции 1612 г. иноземные полки оказались слишком ненадежными в деле защиты Московской земли. Потребовались усилия всего русского народа во главе с пламенными патриотами - Мининым и Пожарским, чтобы окончательно разгромить интервентов.

Не создавая больше из иностранцев отдельных полков, московские государи ограничились лишь приглашением офицеров для обучения "солдатскому строю". Но и в этих случаях русские князья и цари не проявляли к ним особенного доверия, стараясь использовать у них только то, что могло способствовать развитию передовой русской военной нации, особенно литературу, которую привозили с собой иностранные военные специалисты.

Так, в царствовании Василия Шуйского была переведена русскими "Воинская книга", "Устав ратных пушечных дел" и др.⁶⁶ Не отрицая решающего значения в войнах

экономического фактора, военной техники и наряду ними моральных качеств бойца, мы, однако, не можем недооценивать и громадной роли физической культуры народных масс. При более или менее равном техническом оснащении армии, скорее могла добиться победы та из них, которая располагала более стойкими и физически натренированными солдатами. Это было понятно и для иностранцев XVI-XVII веков, которые с завистью, а чаще с ненавистью, следя за ростом и укреплением мощи Московского государства, вынуждены были отметить связь военных успехов России с физической выносливостью и воинскими качествами русских. Как писал Б.О.Ключевский, "незнакомый или малознакомый с историей народа, чуждый ему по понятиям и привычкам иностранец не мог дать верного объяснения многих явлений русской жизни, часто не мог даже беспристрастно оценить их⁶⁷".

Но, несмотря на узость и однобокость характеристики иностранцами русской народной жизни и свойственную им тенденцию показать в невыгодном свете "Московских варваров", они, однако, не могли в военных вопросах дезориентировать своё правительство; это было бы им не выгодно. Поэтому их свидетельства в этой области, носят более или менее достоверный характер. Так, например, английский путешественник и агент английского "общества купцов" - Ченслор, проживая в Москве с 1553 по 1554 год издал книгу "О великом и могущественном царе русском", в которой он писал: "Нет под солнцем людей, столь привычных к суровой жизни, как русские. Никакой холод их не смущает, хотя им приходится проводить в поле по два месяца в такое время, когда стоят морозы и снега выпадает более, чем на ярд.

Я спрашиваю вас, много ли нашлось среди наших хвастливых воинов таких, которые бы могли пробыть с ними в поле хотя бы только месяц⁶⁸".

По мнению Ченслора если бы русский государь в такой же мере владел всеми плодами "цивилизации" как страны Запада, то "принимая во внимание выносливость его народа",.. "двум самым лучшим могущественным христианским государствам было бы не под силу бороться с ним"⁶⁹.2/

Другой автор - офицер польской армии Гваньини, проживший в Москве в эпоху Ивана IV, в своих заметках предупреждал иностранцев: "Сражающиеся с москвитянами должны умеючи действовать оружием, чтобы не попасть в руки их; ибо они весьма крепки плечами, руками и всем телом. Они столь сильны, что без всякого оружия, надеясь на одну силу свою, часто отваживаются сражаться со свирепыми и неукротимыми медведями и, схвативши их за уши, дотоле утомляют их, доколе они последние не упадут на землю"⁷⁰.

Большую военную выучку и ловкость русских в бою отмечает австрийский дипломат С. Герберштейн, дважды проживавший в Москве (1517-1526 гг.) и широко использовавший в своих записках непосредственные беседы с москвичами, благодаря хорошему знанию русского языка.

"Обыкновенное оружие у них, пишет Герберштейн, составляют лук, стрелы, топор, и палка, наподобие булавы, которая по-русски называется кистень... Хотя они вместе и одновременно держат в руках узду, лук, саблю, стрелу и плеть, однако, ловко и без всякого затруднения умеют пользоваться ими"⁷¹.

Изучая русский народный быт, и часто лично наблюдая кулачные бои в г. Москве, Герберштейн с особенной силой подчеркивает, в своих записках, военный характер этой народной игры.

"Вся молодежь, отмечает Герберштейн, упражняется в разнообразных играх и притом весьма близких к воинской службе, состязается в беге взапуски, борется в кулачном бою и ездит в конском ристании⁷²..." "Юноши наравне с подростками сходятся обычно по праздничным дням в городе на обширном и известном всем месте. Они созываются вместе неким свистом, который является как бы условным знаком; созванные, они тотчас сбегаются вместе и вступают в рукопашный бой: начинают они борьбу кулаками... Всякий кто победит больше народу, дольше других останется на месте сражения и весьма храбро выносит удары, получает особую похвалу в сравнении с прочими и считается славным победителем. Этот род состязания, заключает автор, установлен для того, чтобы юноши привыкли сносить побои и терпеть

какие угодно удары"⁷³.

Путешественник XVII века Петрей де Эрлезунда с1608 по 1611 гг., проживавший в Москве посланника от шведского короля Карла IX писал: «Русские обыкновенно высокие, крепкие, дородные и статные молодцы…»⁷⁴

Английский капитан Ричард Джемс, прибывший в 1618-19 гг. в Москву, в составе английского посольства и затем проживавший до августа 1620 г. в Старых Холмогорах, являлся свидетелем русских кулачных боёв на тогдашнем крайнем севере. В своей записной книжке, которая, по мнению В.А. Ларина не предназначалась для публикации, а представляла собою документ сугубо личного порядка, – Р. Джемс даёт очень ценное свидетельство о характере этой народной игры в начале XVII в. Он указывает, что в кулачном бою участвуют, начиная с юношей «кто помоложе» и кончая «бородатыми». Цель борьбы, по заявлению Джемса, «постоять за честь своих церквей». В последнем случае, автор записок делает, обычную для иностранцев ошибку. Неглубокое знание русского быта явилось следствием того, что Джемс смешивает понятие борьбы «между сёлами» (почти каждое село имело церковь) с понятием борьбы за честь своих церквей – в идеологическом смысле. Церковь отрицательно относилась к кулачным боям и, следовательно, не могла служить знаменем борьбы.

Речь здесь идёт об определенной территории, месте борьбы. Различные села выступают как, представители различных партий кулачных бойцов.

Ценно для нас в свидетельстве Джемса также то, что он с особой силой подчеркивает отсутствие в игре «вражды или ссоры»⁷⁵; игра носит явно спортивный характер и преследует чисто тактические цели – вытеснить противника с определенной территории, расстроить его боевые порядки, нарушить построение «стены».

Курляндский дворянин Яков Рейтенфельс проживавший в Москве с 1670 по 1672 гг. сообщал в своих отчетах герцогу Тосканскому: «Упражнениями в верховой езде и стрельбе из лука они (русские) занимаются весьма усердно,… в известные времена года молодёжь из простонародья устраивает кулачные бои и борьбу…

Мальчики играют заостренными кусками железа, норовя попасть в лежащее на земле кольцо,… или быстро бегать по снегу на лыжах»⁷⁶.

Следствием физической закалки, пишет Рейтенфельс, являются знаменитые, закалённые тела, а мужчины, хоть и не великаны по росту, но хорошо и крепко сложенные, из которых иные совершенно безоружные вступают в борьбу с медведем⁷⁷. Указанный автор ставит в прямую связь физическую закалённость русских, приобретенную в быту – играх, увеселениях, с их отвагою в вооруженной борьбе с врагами: «Поистине они, нисколько не став менее отважными, и по сию пору… усердно поддерживают войною свою прежнюю славу»⁷⁸.

Создавая регулярную армию, потребовавшую привлечения в её ряды широких крестьянских масс, Петр I в большей мере, чем его предшественники, сознавал громадное значение физической закалки народа, приобретаемой еще в быту – в различного рода военных играх и увеселениях. Народные военно-спортивные игры в этот период не только не запрещаются, но по существу поощряются самим правительством «кулачные и палочные бои, борьба, плавание, хороводы, качели, катание на салазках с гор, игры, ярко окрашенные в различные национальные окраски, и другие формы народных развлечений осужденные в своё время… указами светской власти, на протяжении многих веков, преследуемые церковью, теперь вновь получили право на жизнь и право гражданства»⁷⁹.

Несомненно, основную роль в Петровских победах играла новая военная техника и тактика, введенная Петром и им все время совершенствуемая. Но стойкие физические качества бойца имели так же не маловажное значение в борьбе с внешними врагами. Однако, нововведения Петра, в этой области, не носили характера специальных указов, которые бы способствовали внедрению новых методов физического воспитания в среду угнетённого крепостного крестьянства и городских ремесленников. Реформы Петра были направлены к укреплению «национального государства помещиков и торговцев»⁸⁰ и их тяжесть падала в основном на плечи крестьянства. Естественно, что в этих условиях народные игры еще не могли приобрести официального признания как общегосударственное достояние.

Стойкие физические качества русский народ приобретал веками в упорной борьбе с природой, феодалами и иноземными врагами.

Жизнь русского народа была суровой и столь же тяжелой и при Петре, но заслуга последнего в развитии физической культуры народных масс заключается в том, что он в самобытных и древних народных развлечениях первый увидел государственный смысл.

Смелость и выносливость русского солдата в Азовских походах, в Северной войне со шведами, служили убедительными примерами тому, что положительные качества бойца – воина не сваливались с неба, а были выкованы всем ходом жизни и быта народных масс.

Организатор «потешных» военизированных игр понимал, что не только армия накаляет и принуждает воина к тяготам походной жизни, но и весь уклад быта народа.

Поэтому не случайно, что народные забавы и игры, особенно кулачные бои, в эпоху Петра достигают широкого размаха, не преследуемые больше, как это имело место в до- Петровской Руси. Кулачные бои, наоборот, поощряются самим правительством.

В 1726г., 21 июля, был издан указ за № 4939 подписанный, правда, Екатериной I, но отражающий ещё Петровские традиции. Речь в нем идёт о кулачных боях в Санкт-Петербурге и их регламентации.

С формальной стороны указ делает известную уступку господствующему церковному воззрению на кулачные бои и несколько осуждает их, ссылаясь, правда, уже не на идейную их подоплеку, а на отдельные ненормативные случаи, когда в игре применяются запрещённые приёмы борьбы. Но в целом указ направлен к тому, чтобы поддержать в народе старинную военную игру, придав ей наибольшую организованность и безопасность. Будучи актом государственного значения, указ признаёт русский кулачный бой народной забавой.

Военные тенденции этого документа, проявляются в попытке организовать бойцов по армейскому принципу. Кулачным бойцам предлагается организоваться по десяткам, пятидесяткам и сотням, во главе которых должны стать выборные, как командный состав. Последние ответственны за своих бойцов и должны следить, чтобы в процессе боя не допускались запрещенные сводом народных правил приёмы. Указ этот настолько любопытен, что считаем необходимым, привести его полностью:

«Понеже Ея Императорскому Величеству учинилось известно, что в кулачных боях, которые бывают на Адмиралтейской стороне на лугу, позади двора графа господина Апраксина и на Аптекарском острову и в прочих местах во многолюдстве, от которых боев случается иногда, что многие ножи вынув, за другими бойцами гоняются, а иные, в рукавицах положа ядра и каменья, и кистени, бьют многих без милости смертельными побоями, от которых боёв есть и не без смертных убойств, которое убийство между подлыми и в убойство и в грех не вменяют, так же и песком в глаза бросают; чего ради ныне Великая Государыня Императрица, для охранения народа, указала: по именному своему Императорского Величества указу, тем кулачным боям при Санкт-Петербурге без позволения главной полицмейстерской канцелярии не быть, а с теми, кто те кулачные бои будут без позволения иметь, то те люди будут наказаны, смотря по состоянию вины и дела, а кто впредь к таким кулачным боям, для увеселения будет иметь желание, то им выбрав меж собой сотских, пятидесятских и десятских, являться в главной полицмейстерской канцелярии, где их имена записывать и для бою показывать указные места полиции. Но только и в тех местах оным боям быть под присмотром тех сотских и прочих, чтоб им означенных предерзостей отнюдь не чинить, и за ними смотреть им в такой силе, что им каждого десятку или сотни осмотреть, чтобы у них ни какого оружия и прочих инструментов ни под каким видом к увечному бою не было, как ныне показано, да и во время того бою и драк между собою б не чинили, и кто упадёт, лежачих ни кого не били б; а если же напротив того вышеописанного будет поступлено, то как с теми соцкими и пяти и десяцкими, также и с бойцами поступать против вышеописанного ж, чего надсматривать и от главной полицмейстерской канцелярии; и для того при Санкт-Петербурге публиковать й у приказу приказать, дабы неведением не отговаривались».

Дня июля 21, - 1736 г.⁸¹

Как следует из приведённого правительственного указа, русский кулачный бой определяется как военная игра-забава. Указ лишь приспособляется к народным традициям игры. Деление бойцов по десяткам и сотням было в практике кулачных боёв и до издания Указа.

В боях Орловской области и г. Керчь еще в начале XIX в. старшие «стены» носили название десятских. В некоторых женско-мужских хороводных играх даже девушка, возглавлявшая игру, называлась десятским или десятником.

Как следует из некоторых материалов, «бои», как военная игра, были распространены не только среди мужчин. Со слов О.В. Кудревой (1870 г. рожд.) она 17-18 – летней девушкой выходила в «стенке» на кулачный бой против девушек Сергиеской слободы, (Великолуцкий район, Великолуцкой области), «когда наша стена проигрывала, сообщает Кудрева О.В. – я скрывала от матери свои синяки». По словам Кудревой, обычно, перед началом боя стеною, устраивалось единоборство между «старшими» стеной. Поединщиками выдвигались девушки самые лучшие кулачные бойцы, – их называли «десятскими»⁸². В селе Окатная Маза Саратовской области ещё в начале 20-х гг. XX столетия, ввиде забавы, сохранялся специальный женский кулачный бой. В отличии от мужских кулачных боёв, зачинщиками в них выступали не дети, а взрослые женщины. Зачин носил характер поединка между чемпионами противоположных партий⁸³. В масленичной игре терских казаков (80 гг.XIX ст.) «взятие города» - девушки и женщины, на возвышенном месте, выстраивались «в две стены», возглавляемые старшими из числа девушек⁸⁴.

Стенки, отделенные друг от друга интервалом в 20-25 метров, образовывали как бы две боевые линии пешей рати.

Казаки, после джигитовки, приступали к штурму города. «Пехота вела бой с кавалерией; с помощью хворостин отгоняла людей, сохраняя одновременно сомкнутый строй стены. Игра носила довольно опасный характер. Разгорячённые лошади, несмотря на побои, иногда прорывались сквозь ряды защищающих город. Следовало проявить достаточную ловкость, чтобы во время увернуться от лошадиных копыт.

В игре сибирских казаков – «взятие снежного городка», женская молодежь, подростки и замужние женщины выполняли ту же функцию пешей рати⁸⁵.

В народном быту женский хоровод или группа девушек, выступающих в шереножном

построении часто носили название стены или стенки⁸⁶.

Сохранение древней военной терминологии (десяцкий, стенка) в целом ряде хороводных женских игр, видимо, отражает очень древние военные традиции и находит своё историческое объяснение.

Как известно, участие женщин в древне-славянских ополчениях было засвидетельствовано греческими авторами X века. Так, например, после битвы под Доростолом греки с удивлением рассматривали трупы воинов-женщин из Святославовой рати⁸⁷.

Своеобразие исторического пути развития и становления русского государства, национальный характер армии, участие всего народа в исторических битвах Руси – накладывали свой отпечаток и на характер древних военных народных игр. Эти обстоятельства сыграли реальную роль в длительном бытовании кулачных боёв и в позднейшее время.

Особенного расцвета, как в сельской местности, так и в крупных городских центрах они достигают в конце XVIII в. и держатся до 90-х гг. XIX столетия.

Эпоха Суворовских войн⁸⁸ и борьба с Наполеоновским нашествием, очевидно, сыграли в этом не маловажную роль.

При Екатерине II кулачные бои носили столь открытый характер, что известные Екатерининские фавориты – братья Орловы и граф Растопчин пытаются возглавить эту народную забаву, как бы сделать её государственным установлением.

По их указаниям изготавливаются возами и затем раздаются бесплатно боевые рукавицы. Кулачные бойцы поощряются ценными подарками, для крепостных крестьян, в одном из имений Орловых (Ропше, под Петербургом), организуется специальный манеж, где производится тренировка бойцов. Орловы не только присутствуют на боях, но и лично принимают участие в состязаниях⁸⁹.

Насколько серьезной была попытка Орловых унифицировать русские кулачные бои с целью придать им некий государственный смысл, может служить тот факт, что придворному оружейнику Лебедеву было приказано сделать звезду, которая бы могла служить наградой лучшим кулачным бойцам⁹⁰. Правда, в литературе не сохранились упоминания о дальнейшей судьбе этого своеобразного начинания, но весьма характерна в нём сама тенденция.

Любопытно так же и то обстоятельство, что Орловы рассматривают кулачную забаву, как один из методов общения с широкими народными массами, любящими эту игру и высоко оценивающими стойкие качества кулачного бойца.

В придворной среде и господствующих кругах тогдашнего общества не наблюдалось тяготения к этим видам народной физической культуры. Наоборот, на страсть Орловых к кулачным боям смотрели как на чудачество или, по выражению Дашковой, как на «неистовую вакханалию»⁹¹.

В роли покровителей народной игры «на кулачки» Орловы выступают не только в Санкт-Петербурге и Москве, но и непосредственно в крепостной крестьянской среде (в имении Ропша и смежных с ним деревень). Как известно, Орловым были свойственны тогда некоторые либеральные тенденции и в области политической. Например, они, довольно смело для своего времени, ставят вопрос о необходимости уничтожения крепостной зависимости и передачи земли в наследственную аренду. Орловы не без успеха выступают в роли покровителей наук и искусств, оказывают значительное и положительное влияние на судьбу Фонвизина, Кулибина. Ломоносов, Державин и др. посвящают Орловым стихи (именно стихи, а не панегирики). В разгар чумы в Москве в 1770г., один из них, Григорий Орлов – лично посещает больницы и принимает участие в ликвидации заразы. Орловы пытаются ввести целый ряд реформ способствующих развитию сельского хозяйства капиталистической, а не крепостнической экономики: улучшается агротехника, разводятся новые породы лошадей (Орловские), знаменитые породы скота (Уреновские) и т.д.

Начав в 1749 г. Службу солдатом в Семеновском полку и получив незадолго до битвы при Дорнсдорфе (1750 г.) чин капитана пехоты, Григорий Орлов проявил исключительную стойкость: трижды раненый, он продолжал сражаться с храбростью, что сыграло, в начале, большую роль в его известности. В этой связи не лишним будет заметить, что Григорий Орлов особенно ценил коллективный кулачный бой – «стена на стену», как военную игру. По сообщению Ровинского и других авторов⁹². Григорий Орлов, часто присутствуя на кулачных боях, живо интересовался ходом сражения, применяемой при этом народной смекалкой и военной хитростью.

Орловы обладали исключительной физической силой. Один из них – Алексей – ударом сабли отсекал голову быка, одной рукой останавливал шестерку лошадей и т.п.⁹³

Отзываясь положительно об Орловых и ценя их увлечение народной военной игрой, Державин и сам относился положительно к кулачным боям, видел в них широкое проявление молодечества, веселье, богатырскую силу народа. Русскому Кулачному бою Державин посвятил специальные строки⁹⁴.

Историк Карамзин в древних русских народных забавах и играх усматривал проявление реальных переживаний народа и, в частности, в кулачных боях и борьбе – отражение активного, действительного участия в битвах с врагами.

«Народные игры и потехи, пишет Карамзин, доныне единообразные в землях славянских; борьба, кулачный бой, беганье взапуски остались так же памятником их древних забав, представляющих нам образ войны и силы⁹⁵». С.М. Соловьёв с особенной силой поддерживает крупное значение кулачных боёв в увеселениях русского народа⁹⁶.

Встречающиеся в литературе упоминания о русских кулачных боях, как явлении отрицательном, отражающем якобы «убогость и дикость России», навеяны, в значительной степени чуждыми влияниями западничества. Здесь сказалось и недостаточно глубокое знание русского народного быта, смешение игры с обиходной пьяной дракой и т.д.

Это часто вело к огульному осуждению древне-славянской народной забавы, отрицанию глубоких исторических корней, связывающих ее жизнью и бытом народа⁹⁷.

Длительное господство Гриммовско-Буслаевской «мифологической» школы с её «метереологической» и «солярной» - теориями, мешало найти правильный ключ к пониманию таких явлений культурно-общественной жизни, как народные игры.

Попытка О.Миллера обосновать происхождение целого ряда русских игр из космогонических представлений – борьбы природных стихий (зимы с летом), как известно, не вызвала каких-либо возражений со стороны Веселовского. Последний, например, в игре «Взятие снежного городка» усматривал символическое выражение такой же борьбы природных стихий, что видел Миллер в кулачных боях.

В политическом отношении мифологическая школа своеобразно смыкалась с либеральным западничеством, типичным представителем которого в 40-50 г.г. выступает А.П. Милюков. Даже в русских былинах и сказках он находил отражение «бесплодия, грубости и бедности умственной жизни» русского народа⁹⁸.

Эти взгляды, в известной мере, нашли отклик и в работе тогдашнего русского географического общества. Выступив с обширной программой сбора этнографических материалов, оно, однако, с самого начала отнеслось отрицательно к широко распространённому в те годы обычаю кулачных боёв. В рукописях учёного архива мы встречаем, например, такую характеристику этой народной игры: «Господствующие пороки в сём народе суть: кулачный бой и гулянье по ночам, соединённые с развратом». Речь идет здесь о кулачных боях и некоторых обрядовых народных играх Горьковской области в 50 г.г. XIX в.⁹⁹

Характерно, что в последующие годы русское географическое общество не предпринимает каких-либо серьезных попыток к изучению этого любопытного явления народной жизни.

«Историческая школа» во главе с В.Миллером, исходя из тезиса аристократического происхождения русского былинного эпоса, тем самым отрицала творческую роль народных масс в формировании народных игр и сложении устной поэзии. Народ здесь выступает лишь как пассивный «хранитель» созданного господствующими классами.

Пытаясь с этих позиций найти внешнее сходство сюжета с конкретным историческим фактом, представители этой школы, естественно, не могли дать правильное историческое обоснование явлениям широкой народной жизни.

Отсюда вытекала другая крайность этой школы – всё, что создано непосредственно народом, уходит к временам далекой первобытности. В историческое время народ уже не мог быть активной действенной силой. Историческая школа оказывалась здесь, по существу, в плену той же мифологической теории.

Но в русской художественной литературе XIX в. и устном народном творчестве образ кулачного бойца выступает, как символ богатырской силы, мужества, стойких моральных и физических качеств народа.

Считаем необходимым, остановиться на одном из писем Пушкина к Вяземскому, весьма любопытном с точки зрения характеристики великим поэтом народных воззрений, связанных с обычаем кулачных боёв. Пушкин, упрекая Вяземского за его известную полемику с Коченовским, образно сравнивает последнего с жестоким и нечестным кулачным бойцом – недостойным противником, который, будучи побеждён в равном бою, пытается отомстить за поражение, прибегая к жульническим приёмам борьбы. «Бранюсь с тобой, пишет Пушкин, - за одно послание к Коченовскому: как мог ты сойти в арену вместе с этим хилым кулачным бойцом – ты сбил его с ног, но он облил бесславный твой венец кровью, желчью и сивухой»¹⁰⁰.

По народным воззрениям в кулачном бою не должно быть места проявлению злобы или мести. Боец, сбитый с ног в честном бою, должен был после боя считать себя побежденным.

Только с достойным противником следует вступать в бой.

Олицетворением мужественности и большой силы воли выступает, например, у Горького образ кочегара из «Клима Самгина», сравниваемый с кулачным бойцом. Перед лицом стреляющих солдат он стоит, пишет Горький, в позе кулачного бойца, ожидающего противника»¹⁰¹.

Как характерное и своеобразное явление русской жизни, кулачные бои привлекают внимание многих наших крупных художников и писателей. Сумароков посвящает им стихотворение «кулачный бой»¹⁰². В.Н. Майков слагает целую поэму о кулачном бойце Елисее¹⁰³. Лермонтов создал песню «О купце Калашникове». У Лескова они нашли отражение в рассказе «Грабеж».

Какое большое значение в народной жизни играли искусство кулачного боя и сила кулачного бойца, видно из целого ряда поговорок:

У солдата кулак костяной.

Нечем бить, так кулаком.

У него в кулаке пуд.

У него пудовый кулак.

Кулак не сласть, а без него ни пасть.

Велик кулак, да плечо узко (слаб, нет сил).¹⁰⁴

Первая из приведённых поговорок включает в себя явно военные элементы, связывая хорошее качество кулачного бойца с бойцом воином вообще.

Вторая подчеркивает роль искусства кулачного боя в условиях, когда как к крайнему средству, приходится прибегать к безоружной борьбе.

Третья и четвертая восхваляют в целом силу кулачного бойца.

Пятая отмечает, что кулак, хотя не является самым действенным средством борьбы, но, тем не менее, без него не обойдешься.

В известном собрании народных картинок Ровинского А.Д. мы находим ряд рисунков с подписями, характеризующими отношение народа к этой забаве. Рисунок №269 изображает двух борцов¹⁰⁵. Один из них крестьянин – в треуголке и в форменном казакине. Обращаясь к военному, крестьянин говорит: «Очень ты, господин военный, поступаешь и своим поступком меня устраиваешь. Ведай я и сам, что ты хороший борец». На что следует ответ военного:

«Слышишь ли, старик, за меня берися, да то лишь чесно борися».

В данном лубке искусство кулачного боя определяется, как воинское качество, присущее не только военным людям, но и простому крестьянству. С другой стороны в нём отражается наличие регламентации в кулачных боях; это не драка, а честная борьба.

Рисунок №270 с подписью: «Добрые молодцы, кулачные бойцы» изображает обоих бойцов в колпаках, один из них в лаптях, второй надел на одну ногу бурак. Как следует дальше из текста, бойцы по своему социальному положению рабочие фабрики. Перед началом боя поединщики вступают в словесное соревнование, каждый в адрес другого отпускает шутки, остроты, язвительные замечания – «Эй, брат Парамошка, худо ты шутишь надо мной, кадыком Ермошкой; хотяб ты вор изодрал мою рожу, только не замял бы мою одежду; знаешь ли ты сам, что у нашего брата фабричного для блох не держится много платин лишнова, ведь у меня, брат Ермака, не сшибешь валенного колпака; хоть на ногах у меня бураки, а в руках крепки кулаки! – Не стращай, брат кадык Ермак, и на мне такой же валенный колпак. Я вижу, охлебался ты молока преснова, оттого у тебя портки позади треснули».

Судя по рисунку №268, выступающие на бой – лица интеллигентные – в камзолах и шапках. Надпись гласит: «Удалые молодцы – добрые борцы». «А хто кого поборит не в схватку, тому два ица в смятку».

Лубок отражает одно из основных правил кулачного боя: «Биться только кулаками, не прибегая к борьбе в «схватку» или «обнимку».

Известный для своего времени этнограф , автор книги «Быт русского народа», А. Терещенко, отмечал: «Кулачная потеха на Руси известна со времени её самобытности… Идти на кулачный бой, это значило потешиться или провести время в полном разгуле, и это составляло особый род военного упражнения, которое приучало молодых людей к «смертоносной битве»¹⁰⁶.

Н.И. Костомаров хотя и находил кулачный бой слишком суровой школой физического воспитания, однако, в историческом аспекте, оправдывает это явление народной жизни, считая что « на них (кулачных боях Н.Н.) русские приучались быть неустрашимыми и храбрыми на войне»¹⁰⁷.

Военный характер этой игры Костомаров подчеркивает наличием в кулачных боях XVI-XVII вв. музыки: «тут же били в накры и бубны… для возбуждения охоты»¹⁰⁸. Как известно, этот род ударных инструментов применялся в славянском войске с очень древних времен¹⁰⁹.

В Грузии еще в XIX веке бои проходили под звуки зурны, исполнявшей военную победную песню «короглу». Перед началом боя трубили в «чаротото», чтобыло призывным сигналом для вступления в бой¹¹⁰.

Зачастую к месту соревнований – «стенки» являлись со своими знаменами, знаменосцы удерживали их в процессе боя, ревностно оберегаемые самой сильной группой бойцов¹¹¹.

А.Д. Ровинский, которого нельзя упрекать в незнании народного быта писал: «Несмотря на все запрещения производить кулачные бои они все-таки производятся зачастую и в наше время (XIX-XX вв.), да особенной опасности в них для народного здравия и нравственности, с деревенской точки зрения не видится: до смертных случаев, при честных условиях боя, никогда не доходит, кому не под силу, тот под ноги (т.е. умышленно) падает, а «лежачего не бьют» и кончается себе бой тем, что молодцы на добром морозце друг другу бока нагреют, да носы подрумянят»¹¹².

По свидетельству А.А. Лебедева, единственного автора, сделавшего попытку некоторым образом обобщить отрывочные сведения о русских кулачных боях: «Это совсем не была драка, ссора или вражда или что-либо подобное… В боях существовали свои правила и условия, очевидно, установившиеся с глубокой древности и традиционно исполнявшиеся на всех кулачных боях – повсеместно… «Стенка на стенку» представляла уже нечто стройное, где различались стороны – своя и чужая, где слава о победе распространилась далеко… Соревнование, конечно, было большое»¹¹³.

И.Е. Суриков с особенной любовью отзывался об этой игре, как её активный участник в свои детские годы: кулачные бои, помню, на Енисее устраивались. И мы, мальчишками, дрались… Мы всегда себе Фермопильское ущелье представляли: спартанцев и персов. Я Леонидом Спартанским всегда был»¹¹⁴.

Подтверждением большой роли боёв в увеселениях русского народа и их сравнительно широкое распространение в некоторых областях Советского Союза еще и в начале 20 века, может служить документ, исходящий от героя Советского Союза В.Н. Чкалова. Воспоминания о своих детских годах, проведенных на Волге, в селе Васильевский Затон Горьковской области, В.Н. Чкалов с особенной любовью описывает народные игры, оказавшие, несомненно, не маловажное значение в выработке у него целого ряда стойких физических качеств. В.Н. Чкалов определенно указывает, что в этих играх им приобреталась смелость, ловкость и сила.

«Любили мы, пишет В.Н. Чкалов,…нырять под плотами. Да не просто, а стараться проплыть под водой как можно дольше. А чтобы не сбиться со счета, мы, проплывая каждую пару бревен, выпускали ртом пузырьки воздуха. Это называлось сигнализация. Игра нелегкая, она требовала ловкости, смелости и знания подводных течений… В то время у нас в Васильеве еще жив был обычай – драться «стенкой». Бились на кулачках большие, бились и ребята. Я был представителем самой сильной в селе группы ребят. И «городские» и «базарские» ребята никогда не выдерживали наших кулаков…»¹¹⁵.

Русский народ за многовековую историю существования создал культуру всемирно-исторического значения.

Глубоко осознавая ее национальное достоинство, он в длительной и суровой борьбе с многочисленными внешними и внутренними врагами, отстаивал свою самостоятельность. Нужны были величайшее упорство, крепкая закалка, богатырская сила и мужество, чтобы выстоять в этой трудной борьбе.

Если в элементарной среде народа «бой на кулачки» представлял собою военно-спортивную игру, регламентированную целым сводом неписанных народных правил, призванных оберегать здоровье соревнующихся и не превращать игру в обиходную драку, то в борьбе с угнетателями, кулачный бой, часто сохраняя лишь форму забавы, как легального средства для организованного выступления, превращается затем в действенное орудие борьбы с соответственным применением оружия и приёмов, рассчитанных уже не на игру, а на настоящую битву.

Так, по крайней мере, представляются нам знаменитые бои на Волховском мосту, которые нашли свое отражение в русском былинном эпосе и исторических памятниках.

Таким образом «в условиях всё усиливающегося классового гнета, военная народная игра не теряла своей первоначальной функции тренировки и закалки бойца. И в этом смысле на определенном историческом этапе, народные массы правильно разрешали выдвинутый позднее Суворовым боевой принцип подготовки воина: «Тяжело в учении – легко в бою».

Новгородские кулачные бои выступают впервые в истории, очевидно, как социальное явление – внутригородской общинной борьбы в которой древние традиции народоправства достигают своего расцвета и особенной силы¹¹⁶.

Многое в этой борьбе еще связано с пережитками родового строя. Не следует забывать, что кулачные бои несли в себе юридические функции народного обычая «поля» - «божьего суда», закрепленного впоследствии так называемыми судными грамотами.

Естественно, что в более позднее время, в условиях классового общества, сталкивающиеся интересы различных социальных групп часто неизбежно придавали социальную окраску и самой игре¹¹⁷. Изучение этой стороны вопроса потребовало бы дополнительного исследования не только в этнографическом разрезе, но и в плане анализа народных движений с древнейших времен. Только при этом условии можно вскрыть социальный характер столкновений, выступавших, иногда, в форме кулачного боя. В этих случаях, регламентированная очень древними народными обычаями и правилами, она, как игра, неизбежно выливалась в вооруженное столкновение с применением более солидных средств, чем голые кулаки. Но и в условиях классового общества русский кулачный бой «стена на стену» сохранял в себе следы многих любопытных этнографических явлений, связанных, несомненно, с древним военным бытом русского народа.

В данном исследовании мы не ставим перед собой широких задач опосредствовать изучаемое явление во всех его связях.

Наша цель значительно уже; мы делаем попытку, на основе некоторых историко-этнографических материалов вскрыть в народной игре следы древнейшей военной организации и уловить ее связь с древнерусским военным искусством.

Настоящая работа, по своему характеру является первой попыткой дать обоснование военным играм русского народа.

Глава 1-ая.

Кулачные бои Новгорода по некоторым памятникам и фольклорным материалам.

В период Новгородской летописи 1/ под 1216 г. описываются события, связанные с именем Мстислава, вовлекшего Новгород в дела северо-восточных княжеств.

Перед боем князя Мстислава с зятем его Ярославом, княжеские войны выразили желание биться в пешем порядке.

«Княже, не хочем померети на конях, и яко отчи наши билися на кулачьской пеши».

Мстислав с радостью согласился: «Новгородцы же, съседавъше с конь и порты съметавъше, брони, сапоги съметавъше, поскочина; а Мстислав поехал за ними на конных; и съступился полк Новгородский с Ярослава полком».

В Новгородской летописи это первое наиболее яркое место, в котором проявляется «интерес Новгородского летописания к общерусским событиям». 2/ Летописец, выступая с «критикой междоусобиц» 3/ русской земли, проявляет известную долю симпатий к прежним патриархальным отношениям:

«Оле страшно чудо и дивно братье: Пойдете сынова на отца, брат на брат, раб на господина, господин на раб».

Родственные отношения зятя и тестя, видимо, служат здесь одной из причин подобного риторического отступления.

Однако обратим сначала внимание на некоторые существенные для нас моменты, связанные со словом «кулачьской».

Имеющиеся в летописях разночтения этого слова вызывают необходимость остановиться на нем подробнее.

1/ Новгородская Летопись, изд.1886 г.

2/ История русской литературы, 1220-1580 г.г., под редакцией академика А.С. Орлова, т.II, ч.1, стр. 301, М.Л., 1945 г.

3/ Д.С. Лихачев, «Русские летописи», Л-д, 1947 г., стр.96

В основном тексте 5-ой Новгородской летописи, 1/ в отличии от 1-ой летописи, обнаруживаются уже некоторые следы своеобразной ? ; слово «кулачьской» заменено здесь близким по значению словом «кулакша». Однако, в Логодинском и Академическом списке этой же летописи оно встречается в более прямом значении – боя на кулачках /«на кулачке пеши»/.

В Новгородской первой летописи младшего извода, в соответствующих списках /Археографическом, Академическом и Толстовском/ это место читается – «на колачской пеша». Софийская 2/, 4-ая Новгородская и Тверская 3/ летописи еще в большей мере искажают этот термин /в первой, он обозначен словом колагша, в двух последних колакша/, видимо, приспособляя его к названию реального географического пункта – реке Колагде /на территории нынешней Владимирской области/ 4/, с которой другие летописные сообщения связывали ряд междоусобных битв русских князей еще до событий 1216 г. 5/ Мы не отрицаем возможности сохранения в некоторых названиях небольших русских рек термина – кулачки, кулак, связанных с традициями кулачных боев у берегов рек и на льду – в зимнее время.

Однако, свидетельства 1-ой Новгородской летописи и упомянутых вариантов 5-й Новгородской, где встречаются эти термины скорее в значении кулачного боя, а не обозначении географического пункта,

1/ П.С.Р.Л. изд. 1917 г., год 1216.

2/ П.С.Р.Л., т.5, изд.2-ое, 1925 г., Л-д, год1216

3/ П.С.Р.Л., т.15, изд.1863 г., СПБ, год 1216

4/ Н.Семенов, Географический статистический словарь Российской Империи 1863 г.,см. Колагна.

5/ См. главу №3 лист 134. Места сбора кулачных бойцов.

дает нам право предполагать, что здесь мы имеем дело непосредственно с глубокими традициями древнего новгородского быта.

Наличие же в других летописях слова «Кулачки» сравнивающих его с названием реки, является косвенным подтверждением широкого распространения и большой роли кулачных боев, как очень древней забавы – не только в жизни новгородцев, но и всего русского народа. При этом не следует забывать, что русские кулачные бои часто играли юридическую функцию «божьего суда», которым разрешались внутренние племенные тяжбы и споры. 1/

Во всяком случае, в отрывке из 1-ой Новгородской летописи кулачный бой связывается с пешим строем.

Связь кулачного боя с пешим строем подчеркивается и в Никоновской летописи, но в описании уже других событий:

«Ане и вся земля Половецкая придет к сим, то во истину всех тех седла намечем и кулаками побьем». 2/

Выражение «седла намечем», видимо следует понимать, как борьбу с конным войском, а «кулаками побьем», как рукопашную схватку с пешими.

Встречающееся же в 1-й Новгородской летописи сравнение «как отцы наши бились на кулачьской» - указывает на давность подобного рода битв.

Из сказанного нельзя, однако, делать тех выводов, которые например, делает М. Семевский. 3/ Последний считает, что борьба

1/ Глава лист 382, 383-384

2/ П.С.Р.Л., IX-XI, 1216 г.

3/ М Семевский, Заметки о Великих Луках, СПБ, 1857 г., стр.19.

происходила действительно на кулачках. Как свидетельствуют летописи, Липецкая битва пеших сочеталась с применением конных «старых» дружин. При вступлении в бой пеших «Мстислав поехал за ними на конных». 1/ т.е. со своей дружиной.

4-ая Новгородская летопись уточняет это место указанием, что так же, как и у Новгородцев, у смолян только «молодые полезова с коней», т.е. молодая дружина.

Полки Мстислава бились, конечно, как и полки Ярославовы не голыми кулаками, а оружием, не то, что кулачный бой здесь отождествляется с рукопашной схваткой – пешим строем, не вызывает сомнений.

Упоминания о том, что пешая рать древних славян перед боем сбрасывает с себя верхнюю одежду, мы встречаем в событиях описанных в летописях под 1046 г. Из древних авторов нам известно об этом от Прокопия: «большинство из них /славян/ идет на врагов со щитами и дротиками в руках, панцирей же они никогда не надевают, иные же не носят ни рубашек, ни плащей, а одни только штаны… и в таком виде идут на сражение с врагами» /Готская война/. Указания Прокопия относятся к VI в., т.е. к тому времени, когда славяне одерживали победы над Восточной Римской Империей, следовательно, их вооружение и тактика соответствовали уровню их военной организации. В VI в. у древних славян решала сражение исключительно пешая рать. И только в X веке, по свидетельсву летописей, Святослав впервые в более или менее массовом масштабе применяет бой на конях при защите Доростала, но непривычные еще в бою, взятые от сохи лошади плохо повинуются конникам.

1/ 1-я Новгородская летопись, там же.

По свидетельству Видукинда /т.I, стр.36/ цитирую по Гильфердингу/соч. т.IV стр.351/, правда, относящемуся к балтийским славянам /но, тем не менее, характерному и для восточных славян/ в битве под Левчином «пехоты же было у славян бесчисленное множество, а конницы весьма мало». Таким образом, еще и в X веке решающую роль в сражениях играла пехота. Поражение Святослава в Дунайской Болгарии по существу связано с недостатком конницы. Но к XII в. обстановка резко изменилась. Конная рать у восточных славян становится значительной силой и самостоятельно решает уже и наступательные задачи.

из самой Новгородской летописи мы знаем, что воины Мстислава и Ярослава сидят на конях. однако битву у Липец, по свидетельству Новгородской летописи, решает не конная рать, а пешие войны. Чем же, все таки, объяснить обоюдное желание воинов Мстислава и Ярослава биться пешими так же, как когда то отцы в пешем порядке бились на кулачках? Нам кажется, что здесь дело в глубоких традициях. Летописец подходит к ссоре между Мстиславом и Ярославом, как к внутриплеменному конфликту, разрешение которого более уместно не обычной войной с враждебными народами на русской земле, а способами, которыми по неписанным законам обычного права, разрешали отцы свои споры и тяжбы. тогда, в этом свете становиться понятной ссылка летописных Новгородцев на кулачные бои древности.

Народы вышли на военную арену международных битв с традициями и навыками, приемами и тактикой периода межплеменных сражений и междоусобиц, и еще долгое время в сражениях народов проявляются характерные черты племенного военного быта. Даже в названиях княжеских дружин Киевского периода еще длительное время сохраняются термины, связанные в прошлом с возрастным

принципом комплектования племенных дружин – «молодшей» и «старшей». Целый ряд спорных вопросов, затрагивающих интересы различных соседних племен, не обязательно всегда разрешался массовыми схватками и оружием. Нам известны поединки, как один из методов разрешения племенных противоречий, и долгое время уже в битвах народов они применяются как военный прием. И если 1-ая Новгородская летопись только в порядке метафорического сравнения упоминает кулачные бои отцов, как один из приемов серьезной борьбы прошлого, то наши северные народные былины сохраняют и отражают их реальное бытование в самих битвах.

Русские богатыри, как это запечатлено в былинах, зачастую добиваются окончательной победы над противником не военным оружием, а кулачным состязанием. 1/

Последние, как это можно видеть, из былины о Василии Буслаеве видимо, и в указанное время еще не теряют своих военно-юридических функций, но в основном являются уже средством увеселения. Народная игра в новгородское время регламентируется целым сводом правил, направленных к предотвращению случаев увечий и смертельных исходов. 2/ Кроме кулачных боев, большой популярностью в народе, в это же время, пользуется другая военная игра – палочный бой. Он так же является и средством увеселения, и несет в себе юридическую функцию поединка; в сообщениях судных грамот упоминаются дубины, как один из видов оружия при разрешении тяжбы на «поле». Кроме летописных данных, подтверждающих большое значение кулачных и палочных боев в народных увеселениях древних Новгородцев, мы имеем другое, для нас очень ценное свидетельство. В 1270 году новгородцами был подписан договор

1/ См. главу № 5 лист 242.

2/ См. главу № 2 лист 113. /Правила кулачных боев/.

с немецкими городами и Готландом об условиях торговли и проживания немецких купцов в Новгороде.

В своем проекте /postulant/ договора немцы выдвинули в начале целый ряд «сложных и невыгодных для новгородцев условий». 1/ Так, например, они требовали предоставления им права судить русских /без вмешательства новгородского тиуна/; клеймить и наказывать за незначительное воровство вплоть до предания смертной казни. 2/ Для взыскания долга с гостя предлагалось обращаться не к собственным властям, а к немецкому ольдермену /начальнику немецкого двора в Новгороде/.

На ряду с целым рядом подобных требований, в этом же проекте делалась попытка запретить новгородцам устройство увеселений и народных забав около мест проживания немецких купцов. Как было сказано в проекте: «между дворами немецкими, на улице не должна быть терпима неистовая забава, в коей люди бьются дрекольем, дабы русские и гости не имели повода к ссорам». 3/

С. Фортинский в своей работе «Приморские вендские города» 4/ комментирует это место в том смысле, что «немцы желали, чтобы подле их дворов не собирались кулачные бои».

Это утверждение С. Фортинского не противоречит свидетельствам историческим. В некоторых памятниках XII века обрядовым, кулачным и палочным боям иногда дается общее определение –

1/ И. Андреевский, О договоре Новгорода с немецкими городами и Готландом, заключенным в 1270 г. СПБ, 1855 г., стр.14.

2/ Карамзин. История Государства Российского, т.3. По мнению Карамзина, подобное наказание противоречило русским законам, по которым вор мог откупиться деньгами. /прим.244/.

3/ И.Андреевский Указан. сочин. стр. 28.

4/ Киев, 1877 г., стр.371.

«бой дрекольем». Так, например, в послании митрополита Кирилла в Ростов и Новгород от 1274 г. читаем: «Узнал я, что еще держаться бесовского обычая трехклятых эллин: в божественные праздники со свистом, кличем и воплем скаредные пьяницы, бьются дрекольем»… 1/

С. Соловьев относит это свидетельство так же и к бою кулачному.

Новгородские бои, как народная забава, иногда упоминаются в летописях без указания способов борьбы: «В каждое лето на мосту люди собираются, и раздевшись на двое играюще убиваются». 2/ Как известно по исследованию Костомарова, 3/ кулачные бои у нас вплоть до 17 века сочетались с палочными боями. Наличие последних известно и по сохранившимся заговорам 17 века. 4/ В них на ряду с заговорами не кулачный бой встречаются и заговоры от «боя древянного».

Во всяком случае, сами немцы, выдвигая против русских строгий перечень наказаний за малейшее нарушение немецкого спокойствия /даже оскорбление словом/, не называют новгородские «бои дрекольем» дракой, а считают их все-таки забавой, за которую, при всей своей педантичности, видимо, не решаются потребовать наказаний.

Подтверждением тому, что новгородские бои были действительно обычаем, широко распространенным и популярным в народе, может служить отношение новгородцев к проекту немецкого договора.

1/ С Соловьев, История России, кн.1, стр.1270

2/ П.С.Р.Л., т.II, стр.259

3/ Н.И. Костомаров, «Очерки быта и нравов великороссов 16-17 вв.», СПБ, 1860 г., стр.128.

4/ Срезневский И.И. Описание рукописей Олонецкого края, СПБ, 1913 г., стр.505, 510.

В пункте XII второго договора, к которому относились и немецкие предложения проекта о ликвидации русских увеселений в черте жительства иностранных купцов, мы уже не встречаем упоминаний о запрете народных игр. Этот пункт в договоре 1270 года сформулирован следующим образом: «если кто-нибудь придет в немецкий двор с обнаженным оружием и там кого-либо ранит, с намерением похитить товар, или в Готландский двор, и будет схвачен , то его предать суду и судить по пошлине» /т.е. по обычаю Н.П./.

И. Андреевский указывает, что немцы выдвинули свой проект «после 1209 г.».

Следовательно, не исключено, что до 1270 г. он не был принимаем новгородцами из за нежелания последних отступать от своих традиционных порядков и обычаев.

Отказ новгородцев включить в международный торговый договор немецкие пункты о прекращении военных игр, даже в пределах очень незначительной территории г. Новгорода, где проживали только немецкие купцы, указывает, какую большую роль в жизни новгородского общества 13 века играли народные увеселения и забавы /особенно кулачные и палочные бои/.

Последние генетически были связаны со старыми языческими представлениями.

В позднейших редакциях первоначальной летописи 1/ под 988 г. сохранилось сказание о крещении новгородцев. Правда, о самом крещении в нем ничего нет, но как следствие принятия новгородцами христианства описывается свержение языческого Перуна.

1/ П.С.Р.Л. том VII /Воскресенская летопись/, стр.313.

Вот это сказание: «Привел в Новгород епископ Яоаким, и требища разрушил и Перуна посек и приказал /стащить/ и бросить в Волхов. Обвязав веревками, его волокли по навозу /по калу/ и били палками и пихали, и в то время вошел в Перуна бес и начал он кричать: «О горе, ох мне, достался немилостивым сим рукам». Когда двинули его в Волхов то, плывя сквозь великий мост, он бросил на него свою палицу и сказал: «этим будут поминать меня новгородские дети», - безумные, и ныне бияся ей, утеху творят бесам». 1/

Далее летописец передает очень любопытную подробность, связанную с дальнейшей судьбой идола. Плывущего Перуна первым увидел «пидьблянник», который «рано на реку выйде, хотя горнецы /горшки/ везти в город».

Речь идет следовательно о ремесленнике – горшечнике. Летописное его название «пидьблянник», очевидно, связано с местом жительства – рекой Пидьбой впадающей в Волхов в 6 километрах ниже Новгорода. Как известно, при впадении реки Пидьбы в Волхов мы имеем в настоящее время очень богатые и высокие, по качеству, залежи глины. Она используется горшечниками деревни Кречно и кирпично-черепичными заводами, расположенными на этой территории. 2/ Этот казалось бы с первого взгляда, мелкий факт имеет, однако, существенное значение для определения той среды, с которой летописец связывает свое предание.

Если в представлении крестьянской массы Новгородской земли

1/ Разумеется страсть новгородцев к кулачным и палочным боям, о которых встречаются упоминания в Актах Исторических, т.1, стр.89. См. Голубинский, История русской церкви, Москва, 1901 г. стр.174.

2/ Н.Г. Порфиридов, Древний Новгород, изд. АН СССР 1947 г. стр.59.

Перун не получает военных функций дружественного бога оставаясь владыкой грома и молний, то в городской ремесленной среде он, видимо, их начинает приобретать. Городская жизнь ремесленников Новгорода богаче, тревожнее и сложнее, чем жизнь сельского люда – «людья», простой «чади».

Уже в XI веке Новгород является крупным ремесленным и торговым центром, развитие которого идет общеевропейским путем феодальных стран Европы – Чехии, Германии, Польши и др. Он – княжеская резиденция и одновременно ее религиозный оплот. Идеи государственного сепаратизма 1/ свойственны слоям городского ремесленного населения, которое заключает договоры с князьями в целях сохранения вечевого строя и политической самостоятельности Новгорода.

Активная и успешная борьба ремесленного городского населения в XII-XIII в.в. против аристократии направлена на сохранение вольного Новгорода, по типу вольных городов республик. В этот период Новгород связан с Золотой Ордой, Востоком и особенно с Западом – Ригой, Висби, Ревелем, Любеком. Охрана торговых путей, затрагивала интересы не только новгородского купечества, но и ремесленной среды. «Уличане» участвуют в военном оборонительном строительстве. Самоуправляющиеся ремесленные концы города имеют свою военную организацию. Следует вообще заметить, что наши летописи для раннего времени очень скупы в характеристике жизни ремесленников и смердов и поэтому даже косвенные указания в этом направлении для нас представляют большой интерес. Характерно, что, начиная с конца XII в. и до второй половины

1/ Акад. Б.Д. Греков, Новгород и Русь, Вестник Акад. Наук СССР, 1942 г., №4.

XIII в., упоминание новгородских профессий летописи связывают с чисто военными событиями Новгорода. Ремесленники выступают, как активная военная сила, участвующая непосредственно в защите своей земли.

Так, например, в 1200 г., после победы над Литвой упоминается Страшка-Серебренник, в 1216 г., в Липецкой битве – Антон Котельник и Иванка-Опонник

/войлочник/, в 1234 г. убиты в сражении с Литвой Гаврила-Щитник и Нежила-Серебренник; в 1240 г. при описании победы над шведом на Неве упомянут Дрочило сын кожевника. В 1230 г. Станила – иконный писарь принимает участие в погребении новгородцев и т.д. 1/Длительная борьба за самостоятельность Новгородской земли, и знаменитые, носившие широкий характер в XIII веке, походы новгородцев против немецких «псов рыцарей»: не могли обойтись без народных ополчений. */ Очевидно, еще и раньше, в X-XI в.в., ремесленный люд Новгорода являлся активной военной силой и занимал в княжеских дружинах старшее положение по сравнению с «простой чадью». Ремесленники выступают как прогрессивная сила и в идеологических движениях городского бюргерского типа, характерного вообще для европейского средневековья. Подтверждением этому могут служить ереси стригольников и жидовствующих, нашедших свое широкое распространение в Новгороде.

Так же, как и на Западе, ремесленники «проходили одинаковый путь развития, и их связь с церковью не могла воспрепятствовать, им стать /впоследствии Н.П./ одной из сил, призванных расшатывать устои церковной идеологии. 2/

Несомненно, для раннего периода Новгородской городской жизни официальная княжеская религия и господствующие формы церковной идеологии в начале не были чужды и для ремесленной среды.

1/ Н.Г. Порфиридов. Указан. сочин., стр. 60

2/ Там же стр. 185.

*/ См. В. Мавродин, Ледовое побоище, Госполитиздат, 1941 г., стр.6-7.

Процесс феодализации усложнял политическую структуру древнерусского общества. Религия, являясь одной из форм господствующей идеологии того времени, должна была освятить новые феодальные порядки; этого требовало и международное положение Новгорода, включившегося активно в общий поток европейской цивилизации. Первая попытка Владимира объединить языческий пантеон, сделать культ Перуна государственной дружинной религией, как известно, находит отклик и в Новгороде, где так же имеется известная социальная среда, принимающая эти новшества.

«И пришед Добрыня Ноугороду, поставил кумира над рекою Волховом, и жряху ему людье Ноугородьскии». 1/

Первая Новгородская летопись поясняет более подробно: «Перуна кумир». Несомненно, для основной массы Новгородского населения, Перун был чужим богом, богом Киевской княжеской дружины. Велес был понятнее и ближе народу. Перун навязывается силой, с ним связывалось военное могущество княжеской дружины. Он мог быть неприемлем новгородцами идейно, но, оставаясь чужим, он все же олицетворял в себе военную силу княжеской дружины и, видимо, в дружинной новгородской среде с ним связывались военные функции покровителя Киевских дружинников.

Вот почему, расставаясь легко с Киевским богом войны, поставленным некогда Владимиром в Новгороде, новгородцы все же связывают о нем, и после принятия христианства борьбу, вооруженные столкновения на знаменитом волховском мосту.

При этом характерно, что именно в религиозных представлениях

1/ Повесть временных лет, по Лаврентьевскому списку, изд. 1910 г. стр.79.

ремесленной среды новгородского общества, сверженный Перун, превращаясь в нечисть, однако, не теряет целого ряда своих прежних качеств, присущих ему при жизни /т.е. в пору его могущества Н.П./.

Е.В. Аничков совершенно правильно, давал отпор попыткам механического перенесения функций скандинавского Тора на славянского Перуна, отождествляемого таким образом с германским богом войны, якобы нашедшим почву в религиозных представлениях широких народных масс, однако, находит, что в русском дружинном быту Перун приобретает черты, характерные и для германского бога – Тора.

«Попытка Рожнецкого, 4/ - пишет Аничков, найти у нас германского Тора и германизировать Перуна оказалась весьма неудачной. Однако, клятва оружием, несомненно, германская. Кое-что германское должно быть и в дружинном быту: схожее наслоилось на схожее». 2/ Мы, конечно, не можем согласиться с утверждением автора, что в Киевском дружинном быту было «кое-что германское» и на эти «схожие» элементы, якобы, могли наслаиваться чуждые для русских, заимствованные от иностранцев – обычаи. Но несомненно то, что древний славянский Перун – бог грома и молний, в Киевский период, под воздействием новых исторических сил, приобретает военные функции дружинного бога. Клятва оружием не явилась слепым подражанием германцам, как утверждает Аничков, а была следствием закономерных процессов феодализации Руси,

1/ St. Rjnicki. «Peraun und Thor».

Отзыв К.Ф. Тианера в изд. отд. рус. яз. и слов Ак.Наук VII /1902 г./, книга III/

2/ Е.В. Аничков, Язычество и древняя Русь, СПБ, 1914 г., ч.II, стр. 275.

очень рано включившейся в общий поток европейской цивилизации.

Только «сходные» экономические процессы могли быть базой для возникновения «сходных» идеологических представлений. И в этом смысле вполне закономерно наличие некоторых общих черт славянского Перуна с германским Тором. Как отмечает академик В.Д. Греков, «Германцы, славяне, арабы, армяне и другие народы средневековья, перешедшие от первобытнообщинного строя к феодализму, не переживали рабовладельческого строя, хотя все они прекрасно знали рабство, как одну из форм эксплуатации человека». 1/ В условиях слабой экономической связи между сельскими общинами государственная власть, «благодаря захватническим войнам», стала «у всех переселившихся германцев постоянным учреждением и реальной силой». 2/ «Аналогичный этап в своем развитии переживали и восточные славяне». 3/ Религия, как одна из форм идеологии, должна была осветить и оправдать эти «захватнические войны». Вот почему и германский Тор, и языческий Перун в руках аристократической верхушки феодализирующегося общества приобретают божественные функции покровителей военной политики «варварских государств».

Но в отличие от Германии процесс феодализации у восточных славян протекал более интенсивно, значительно обгоняя темпы Западно-Европейских стран. Переход к христианству, как к более передовой форме идеологии феодального общества помешал славянскому Перуну приобрести те классические военные атрибуты, которые характерны и для германского Тора, и для Руевита

1/ Б.Д. Греков, Киевская Русь, 1944 г., М-Л.,стр.67.

2/ К. Марко и Ф. Энгельс, Сочин. т.XVI, ч.I, стр.392-393.

3/ Б.Д. Греков, указан. сочин., стр.67.

западных славян. Судьба Перуна с появлением новых богов была общей для всех богов, терявших свое могущество в новых исторических условиях, они превращались в нечисть. Как известно, славянская теогония чертей сложилась из религиозных древнеславянских представлений о божествах и духах, /в том числе леших, водяных, домовых и т.д./, когда-то могущественных, но со временем оттесненных христианскими богами. Так, например, древнеславянское божество – Велес – в древнечешских памятниках выступает как бес или черт. 1/

Бес входит и в Перуна летописных новгородцев. Во многих славянских языках для слова «черт», сохраняется одно и тоже название.

Так, например, в польском - czart, верхне-мужицком – czert, нижне-мужицком – cart, украинском черт, черт, белорусском – чорт, русском черт. Кроме того, другое его название – враг, у словенцев – vrag, в болгарском, сербском, польском – zlodi, hugic, у украинцев, кроме того, - кадук, лыхо, болотьянин, дыдько и т.д. У западных славян он так же известен, как spititus, spirek, raraiek, diblik, pikulik и т.д. Общераспространенный у всех славян названием для черта служат так же – дьявол и бес. 2/

Под воздействием христианства и новых исторических сил, подготовивших почву для его появления, старые языческие боги претерпевают своеобразную трансформацию; они превращаются в нечисть. Сфера их деятельности и их прежнее могущество ограничиваются. В большинстве случаев они приобретают функции

1/ Академик Н.С. Державин, Славяне в древности, изд. А.Н. СССР 1946 г. стр.145.

2/ Там же стр.157.

злых сил, приносящих вред людям. Подобные представления связываются и с умершими не естественной смертью. «Если усопшие предки, /похороненные по христианскому обычаю/ покровительствуют своим живым потомкам и помогают им в жизни, то заложные? покойники, наоборот, чаще всего вредят людям». 1/ Характерно при этом, что народное представление наделяет их, так же как и старых языческих богов, божьей физической осязаемостью, материальностью.

По общераспространенному народному поверью, черти, лешие, русалки, водяные и т.п. сохраняют за собой в большей мере обычные человеческие потребности, чем позднее покойники-предки.

Сверженный и избитый Перун летописных новгородцев, будучи ограничен в своих действиях новыми историческими силами и более могущественными христианскими богами, в религиозных представлениях новгородцев сохраняет свои воинственные качества. Некогда могущественный творец молний, бог войны, покровитель дружинников, низведенный сейчас в рядовой состав нечистой силы, он выступает и теперь, правда, в отрицательной, но еще грозной роли злого начала. Подобно тому, как в культе заложник покойников 2/ усопшие не только сохраняют за собой свойственные живым людям потребности, но и приобретают магическую силу, так же и старые языческие боги, превращаясь в чертей, леших, русалок, водяных, не теряют свои магические свойства и способности. И не случайно, поэтому, что в народных представлениях – черт, как универсальный образ нечистой силы, выступает, например, в роли кулачного бойца и любителя различных народных игр. 3/

1/ Д.К. Зеленин. Очерки русской мифологии. Петроград. 1916 г., стр. 1-111.

2/ Д.К. Зеленин. Очерки русской мифологии. Петроград. 1916 г., стр. 26.

3/ Максимов «Нечистая, неведомая и крестная сила» СПБ. 1903 г., стр. 85-91.

Этот образ настолько прочно оседает в народном сознании, что он с течением времени отшлифовывается в ряде пословиц и поговорок: «Еще черти на кулачки не бились» /Даль. Пословицы русского народа. М. 1862 г., стр. 1030/. «Встал он /мещанин/, еще черти на кулачки не бились, и говорит: «Ах, как бы мне не опоздать». 1/ «Еще черти на кулачки не бились, как смотришь, глухарь уже на току». 2/

В собранных И.И.Железновым с 1824-1863 г.г. «Сказаньях Уральских казаков» 3/ имеется место, где в беседе черта с казаком, попавшим после материнского проклятья в «дьявольское обчество» /общество/, и в тоже время вынужденного «слоняться по земле», черт передает, что «пляски и всякие игрища» они устраивают – «весь Великий пост, все осложники, все те дни, в кои люди постятся и молятся». Народная пословица: «Много в черте силы, да воли ему нет», славянам уже с христианством указывает на подчиненную роль черта, ограниченного в своих действиях вмешательством более могущественного божества, однако, подчеркивание в нем силы отражает и языческие представления о его

былой мощи.

По общераспространенному народному поверью черти, лешие, русалки, водяные и т.д. являются так же заложными покойниками. Таким образом, в культе заложных покойников мы имеем своеобразную консервацию старых языческих представлений. Нечистые покойники, как и старые языческие боги, /оттесненные временем и новыми богами/ приобретают здесь большую физическую осязаемость

1/ Левитов. Война. т.I, стр.295.

2 Там же

3/ Уральцы т.III. СПБ., 1910 г., стр. 288-330.

и материальность. Удержание в дальнейшем целого ряда народных игр в погребальном обряде /даже после того, как христианские воззрения нашли сравнительно широкое распространение в народной массе/, несомненно, связано с культом заложных покойников. 1/

Если усопшие предки /похороненные дедовским обычаям/ покровительствуют и помогают своим живым потомкам, то умершие неестественной смертью чаще вредят им. В отличии от предков, пребывающих где-то в отдалении от родных мест, они наоборот живут рядом с живыми и могут скорее причинить людям несчастье. Характерно при этом, что эта категория умерших, требует к себе особого отношения. Им нужно угодить в больше мере, чем предкам-родителям, почитавшим от старости или болезни. При поминовении нечистых покойников следует учитывать не только возраст и прежнее общественное положение, но часто и профессию усопшего. Как мы указываем ниже, в честь убитых в битве 1897 г. устюжан и вятичей совершались не только поминальный пир, но и военные игры, сопровождаемые кулачными боями. У северо-американских индейцев шаман при камлании выделяет «духи храбрых людей, убитых на войне» в особую группу духов – «киеков». 2/ Выделение подобных покойников в особые группы «по способу их захоронения», в отличие от умерших естественной смертью, свойственно многим народам земного шара. Они встречаются у финнов, вотяков, мордвы, казанских татар, якутов, чуваш, бурят, монголов, поляков, литовцев, сербов,

1/ См. главу 3 лист 145-146./Места сбора бойцов/

2/ Сын Отечества, том XI, 1839 г., отд. 3, стр.57. ст. Вениаминова.

англичан, у народов Индии /колов/, североамериканских индейцев и др. 1/

Известные в народе способы захоронения этой категории на меже и на перекрестках дорог, позднее связываются с представлением о том, что предки отнесутся отрицательно к помещению «нечистых» вместе с ними. Но нормы этого воззрения у славян, очевидно, уходят к языческой практике захоронения на «на столпах при путях».

По линии кулачных боев это подтверждается не только поминальными обрядами, сопровождаемыми кулачными боями, но и характером дошедших до нас заговоров.

В этом отношении представляют большую ценность заговоры собранные В.И.Срезневским в Соловецком крае. 2/ Один из таких заговоров считаю необходимым привести полностью /№104/.

«Се яз, раб /ы/ хом /у по/ сему белому свету, по воды и по земли, молодость свою мычю и царство держу ради кулачного бою, призываю к себе на помощь из лесу леших, из воды водяных: и вы, из леса лешие, из воды водяные, подите ко мне на помощь противо моего супостата, кулачного бойца /м/ своими кулаками. И вы, из леса лешие, из воды водяные, возьмите /у/ се /м/ мертвеца, камень и положите моему супостату, кулачному бойцу /м/ на руки или на ноги или на голову: коя есть сему мертвецу тяжело от времени и от камени, стоя бы тяжело было моему супостату кулачному бойцу /м/ против меня рук поднять, чтоб

1/ «Очерки русской мифологии», Д.К. Зеленин Петр.1916 г.,стр.50-55.

2/ Срезневский В.Н. Описание рукописей и книг, собранных в Олонецком крае СПБ.1913 г.,стр.505.

у моего супостата, кулачного бойца, руки и ноги ослабли и в глазах слепота от моего приговора до моего отговору. Пришед к могили да сонми кафтан до приговора слова ряд да поклонися мертвому до земли, а сам зри на север, да в другой ряд приговор тож, поклонися, а в третий пригвор да накланися да возьми креп /щепоть земли Н.П./ не велик, да положи в порки или да в рукав»…

Заговор носит явно языческий характер. Его связь с культом покойников, похороненных не по христианскому обычаю, прослеживается в 2-х направлениях: по линии мертвеца, которому «тяжело от земли и камени», и по линии леших и водяных. Мертвец хотя и находится в полном распоряжении леших и водяных, но и сам обладает магической силой. Как это видно из приведенного заговора, леший может снять с мертвого тяжелый камень, переложив его на руки, на ноги или на голову кулачного бойца – «супостата». Характер народного воззрения на лешего, как на нечистого покойника, прекрасно вскрыт в исследовании Д.К.Зеленина. 1/

Воззрение на лешего, как на сильного борца – великана, проявляются по целому ряду материалов. Так, например, в одном из Вятских заговоров на дружбу с лешим, крестьяне называют лесовика – великаном. 3/ В стадиальном плане фигура лесовика здесь уже связана с историческими силами общества. По линии

1/ Зеленин Д.К., «Очерки русской мифологии» СПБ. 1916 г., стр.36-40.

2/ Историч. корни русской волшебной сказки. Л-д. 1946 г.стр.95.

3/ Заговоры собранные Майковым. Записки Русского Географического Общества по отделению Этнография, т.2, СПБ. 1869 г., стр. 577.

обряда вся сила заговора заключалась в использовании магических свойств предмета. Через щепоть земли, очевидно, с могилы кулачного бойца заговаривающий приходит с ним в соприкосновение. Боевые и в тоже время магические свойства первого должны перейти к последнему. Словесная форма заговора здесь выступает лишь как пояснение обрядового действия, слово обряд находится в тесной взаимозависимости. В славянской мифологии леший выступает в образе высокого, сильного, крепкого и здорового 1/ мужчины, одетого в кожух.

В зависимости от обстоятельств, он может стать маленького роста, например, на полях скрыться с головой в траву и т.д. Подобное перевоплощение свойственно и водяному. У русских он чаще всего выступает в виде лысого старика, у словенцев он известен в образе «красивого парня или охотника, то в образе мужчины с длинными усами, то в образе большого деда… с красной шапкой на голове». 2/ У чехов и у сербов – Лужичан – водяной так же представляется в образе храброго мужчины, с ястребиным носом, но с выбитым правым глазом, из которого течет кровь. 3/ У вепсов представление о лешем, как лесном великане и сильном борце, бытовало до недавнего времени. С лешим можно было войти в сделку, добиться от него помощи в случае несчастья и даже заставить его сделать худое тому человеку, который причинил вред хозяину.

Наряду с лешим, роль помощников в представлении вепсов могут играть чертики или, как их еще называют, «шишаки».

1/ Н.С.Державин. Указан. сочинение, стр.150.

2/ Там же стр.151.

3/ Там же.

По словам стариков, «шишаки» помогают при косьбе, полотьбе и прочих сельскохозяйственных работах. Но особенно неоценимы их услуги в борьбе с врагом-супостатом.

Захар Шумилов из деревни Латеничи, Капшинского района Лен. области, рассказывал, что его сосед владевший 4-мя чертиками-«шишаками», однако, не получает от них иной пользы кроме как в праздничных драках или дружеских состязаниях /борьбе/. По сообщению Т.Е. Милютина /дер. Шондавичи, Владимирского района, Лен. области/ кулачные бои стеною среди вепсов были широким бытовым явлением вплоть до 1914 г. 1/

Как известно из русской мифологии, в Заонежье чертей называли «лембоями». Лембой, живущий в лесу, в свою очередь, именовался шишко или подкустонник, а живущий в воде – водяным. 2/ Последнее указывает на большое сходство демонологических представлений вепсов с древнеславянской теогонией.

Г. Куликовский, исследовавший Олонецкое наречие в его бытовом и этнографическом применении, дает любопытные детали народных воззрений в олонецком крае, связанных с представлениями о леших: «У леших в каждой земле, как и у людей, есть свои воеводы, цари; Мусана-лес является царем только над русскими лешими. Когда между различными царствами возникает война, войну ведут между собой и лешие этих царств. Сходится война леших и зверей воюющих царств, и дерутся между собой до тех пор, пока война людская не прекратится. По народной примете перед войной всегда бывает передвижение зверей /например белок/. Народ объясняет это тем, что лешие готовятся к войне, формируют свои войска. 3/

Таким образом, в Олонецком заговоре на кулачный бой магическая сила заговорной формулы связана с развитым представлением

1/ Из сообщ. Н.Н. Волкова. 1947 г.

2/ Зеленин Д.К.Очерки русской мифологии. Петроград. 1916 г. стр.24.

3/ Куликовский. Словарь Областного Олонецкого наречия, 1898 г., стр.61.

о царстве леших, как царстве, где действуют уже исторические силы. Это подтверждается еще и тем, что в Олонецком же «заклинании леса», характеризующем так же как и заговор на кулачный бой, обстановку общественной жизни России 16-17 в., крестьянин. выговаривая заклятье Мусаилу на лесовика, который сделал ему лихо, угрожает, что если царь лесовиков не избавит его от лиха, то будет послана грамотка царю в Москву и царь «пришлет два приказа московских стрельцов… и вырубят они лес в пень». 1/

Право магически сильного здесь явно переплетается уже с правом социально более сильного.

Взгляд на умершего, как на имеющего сверхъестественную силу, способную оказать помощь в борьбе, одолеть недруга или приобрести власть над людьми, в Сборнике Срезневского прослеживается, кроме того, по заговорам №5 и №121. /Заговор 5/.

Чтобы справиться с недругом, следует пойти на «могилу того, кто умер без покаяния, имея в руках куриное яйцо и топор с привязанным к нему огнивом; пришедши на могилу, нужно просить у мертвеца разрешения взять земли с его могилы, причем мертвеца необходимо назвать по имени; а имени не знаешь, назови его Иваном». 2/

Яйцо служит подарком за взятую землю. Оно зарывается в могилу у ног мертвеца со словами: «А от меня тебе гостинец – белая лебедь». Вредоносная помощь мертвого выделяется в последующем заклинании от обычной доброй помощи родителей предков: «А стань ты ко мне в пособь – со отцом и матерью, с родом и племенем и со всеми родители».

1/ Куликовский, Словарь Областного Олонецкого наречия. 1898 г.стр.61.

2/ VII, №4 Прага 1929 г., стр.934-935.

Взгляд, по которому помощь предка становится недостаточной в борьбе, битвах, боях и должна быть закреплена еще и помощью со стороны покойника нечистого-чужака, умершего неестественной смертью, очевидно, является позднейшим наслоением.

Подобное воззрение могло возникнуть в условиях все усиливающегося ослабления родовых связей, разложения первобытнообщинных отношений. Возросшая роль войн и межплеменных столкновений, усложнение взаимоотношений между племенами и народами, попадание ряда слабых племен в зависимость от более сильного чужого племени – находит свое отражение в религиозной идеологии и ритуально-магических действиях. В борьбе племен и народов, сопровождающейся заключением военных союзов с племенами и народами, до этого чуждыми и враждебными, делает недостаточным применение магической силы предка – покровителя отдельного рода. Без злой силы чужака, в данном случае покровителя чужого сильного племени, нельзя уже обойтись в этой сложной борьбе. Отсюда не случайно, что целый ряд заговоров, направленных к ослаблению противника, приобретает новые общественные атрибуты и отражает изменения, происшедшие в социальной жизни предков.«Фантастические образы, в которых сначала отражались только таинственные силы природы, теперь приобретают общественные атрибуты и становятся представителями таких сил». 1/

Заговор /№121/ на «власть над людьми» может служить характерным примером подобной трансформации. В этом заговоре мы имеем еще более яркое представление о чужих умерших, как силе, способной предоставить власть над противником. Характерно, что в нем выделяется в особую группу категории убитых,

1/ Энгельс, Анти-Дюринг. раздел V, стр.230, М.1933г.

2/ См. Срезневский /в указанной работе/.

как обладающих большой магической силой, чем остальные покойники.

«Станьте, умершие, разбудите убитых; станьте убитые, разбудите усопших; станьте усопшие, разбудите с древа павших; станьте с древа падшие, разбудите заблудших; станьте заблудшие, разбудите некрещеных /преимущественно детей Н.П./; станьте некрещеные, разбудите безымянных». 1/

В словах «станьте умершие» мы, очевидно, имеем лишь обращение в целом к нечистым покойникам. Именно с убитых начинается перечисление остальных категорий мертвецов: от них зависит пробуждение усопших и последующая «мобилизация» остальных магических сил.

Убитые, несомненно, играют основную роль. С них, по существу, начинается заговор и от них зависит магическое воздействие на остальные категории умерших.

Убитых в боях, в кулачной борьбе, несомненно, обладают большей силой в магическом воздействии на противника, чем просто некрещеные, падшие с дерева, безымянные или заблудшие. Как видно из заговора, мертвые должны непосредственно воздействовать на врага: «И вы того раба /имя противника/ возьмите… на свои руки, да возьмите себе ум и память, не дайте ему в ночи спать, ни в день дела делать,… держите вы его, докулева яз к вам не буду с обедом и с белым лебедем; а от меня вам белая лебедь /яйцо/ за службу».

1/ Там же. Срезневский.

Слова заговора произносятся в таинственной обстановке леса, в сумерки, без употребления крестного знамени, при наличии осины, муравейника и т.д. В отличие от оберега /№39/ 1/ на свадебный поезд, где помощь должны оказать свои предки: «станьте вы, деды и бабы, и весь род мой, князя новобрачного поберегите, и вам здесь 10 пирогов», в вышеперечисленных заговорах умершие являются чужими, неизвестными покойниками и приравниваются к нечистой силе наряду с бесом, лешим, водяным, злым духом, колдунами и т.д.

Иную картину являют заговоры 13 в., извлеченные П.Аристовым из раскольничьей рукописи Саратовской губернии. По сравнению с Олонецкими заговорами 17 века различие в них сказывается не только в исчезновении из заговора обрядовых действий, но и в изменении самой словесной формулы. На первый план выступает магическая сила слова, произносимого с крестным знамением, в чистом поле, в восточной стороне, у Окиян-моря. Заговор не имеет обращения к сверхъестественным силам, а использует только образ:

«И на том святом Окияне-море стоит, стар, матер муж, а у того святого Окияна-моря сырой дуб крековястый и рубит тот старый, матер муж своим булатным топором сырой дуб, и как с того сырого дуба щепа летит, такожде бы от меня /имя рек/ валился на сыру землю борец добрый молодец по всякий день и по всякий час». 2/ Заговор потерял уже свою связь с погребальным культом, заговаривающий готовится к борьбе не с супостатом как в Оловецком заговоре, а с борцом – добрым молодцем.

1/ Там же Срезневский.

2/ Майков. Указан. сочинение, стр.577.

Спортивный характер предстоящего кулачного состязания выступает в качестве основного мотива. В нем почти совершенно исчезает прежняя культовая сторона. Второй заговор, записанный Ф. Барыковым в Тульской губернии, носит лаконический характер, и в нем так же отсутствуют ритуально-магические действия: «Рука сильного содержен, своей рукой владать».1/

1/ Майков, Там же стр.558.

Однако, даже с утратой обрядового действия, в сознании лиц, пользующихся заговорной формулой, очевидно, не пропадают те синкретические элементы, которые выступали прежде в явной форме, при перечислении самых обрядовых действий. Если слова «на кулачный бой» мы встречаем еще в заговорах XIX века, то о палочных боях имеются упоминания лишь в заговорах XVII века. Позднее этого времени они не встречаются.

На заседании Московского общества любителей древней письменности от 13 марта 1908 года имело место сообщение П.Г. Васенко о найденной им приписке в Никоновском списке «Степной книги», где якобы, говорится о сожжении в 1652 г. Никоном дубинок «которыми бились новгородцы». 1/

О широком распространении палочных боев в древней Руси свидетельствуют заговоры – от «боя древянного». В этом отношении любопытен заговор 17 века, приводимый Срезневским в «Описании рукописей Олонецкого края»/стр.499/. Вот его содержание:

«Как не имел в себе камень ни щепоти, ни болезни, ни в костях, ни в мозгах, ни во всех суставах, так бы аз, раб божий не имел бы в себе щепоти, ни болезни, ни в костях, ни в мозгах. ни во всех суставах от бою древляного, от вязу, от дубу, от вереску, от черемухи, от рябины, от сосны, от березы, от плеща, от ели, от ольхи, от липы, от клену и от всякого древа, что есть на сем свете всякое древе и железа и камени и до гробной доски во веки веков».

До нас не дошли заговоры от боя древяного более раннего времени /до 17 века/, но летописные упоминания связывающие

1/ Журнал Русская Старина, июль 1913 г., стр.103.

Новгородские палочные бои с культом Перуна и позднее /13-17веков/.

Обличительные послания митрополитов, называющих обрядовую народную игру – «бой дрекольем», указывают на глубокую древность русских народных игр. Видимо, до 17 века, народная игра «бой дрекольем» не была резко дифференцирована от кулачного боя. Палочный и кулачный бой как бы совмещали в себе приемы вооруженной и безоружной борьбы – в одном и том же игровом процессе. То, что встречалось в настоящих битвах, находило свое отражение и в игре.

У целого ряда народов классической древности мы находим в таком же сочетании кулачный и палочный бой. Кулачные бойцы часто выступают вооруженные палками, замененными впоследствии металлическими цестами /ceste/ 1/

1/ См. главу 2 лист 90.