«Бахчисарайский фонтан»

Кульминация поэмотворчества «южного периода» — «Бахчисарайский фонтан». После «эпических» «Братьев разбойников» поэма эта знаменовала собой возвращение к редуцированному сюжету и выдвижение на первый план лирических и описательных моментов. «Бахчисарайский фонтан» — разросшееся лирическое стихотворение; «фабулы» как таковой здесь нет. «Крымская легенда» расчленяется на картины, принцип лирической композиционной вершинности и разорванности достигает своего предела. Организующие структурные принципы «Бахчисарайского фонтана» — структурные принципы малой формы.

Главенствующее место начинает принадлежать здесь фонетической организации текста. Д. Выгодский показал, что «громадное большинство» стихов поэмы построено на «определенной игре звуков и созвучий». Исследователь продемонстрировал, что игра звуками достигает здесь у Пушкина степени анаграмматичности: поэма строится на звукообразах г — р, з — р — (м), м — р, связанных соответственно с темами Гирея, Заремы и Марии¹¹⁴.

Подобные принципы организации стихового материала характерны скорее для лирических жанров, в которых нарративный момент отходит на второй план и возможность композиционного оперирования большими стиховыми блоками сведена на нет. И действительно, как мы уже видели, принципы гармонии мельчайших стиховых элементов были разработаны Пушкиным в малых формах — прежде всего в «Подражаниях древним». «Бахчисарайский фонтан» — транспозиция этих принципов в большую форму. В этом смысле можно говорить об окончательном усвоении Пушкиным принципов батюшковской стиховой гармонии — через посредство собственных «антологических опытов»¹¹⁵.

136

Сама коллизия (точнее, сама параллельная демонстрация двух женских образов) дается как реализация любовной фантазии. Происходит как бы расщепление эротического образа. Две героини — это две ипостаси элегической возлюбленной, о которой намеками говорится в эпилоге (эпилог — семантически центральное место в поэме, стягивающее в себе все ее «содержание» и a posteriori дающее мотивировку самой поэмы). Читателю предлагается вступить в литературную игру и угадать, какой из образов более адекватно выражает неназванную элегическую героиню эпилога.

Мария и Зарема представлены как вариации традиционных символов Любви Сакральной и Любви Профанной¹¹⁶. «Конфликта» как сюжетного компонента в «Бахчисарайском фонтане» нет; есть контрастное изображение элегической героини Батюшкова и адаптированной героини «восточных поэм» Байрона. Мария — квинтэссенция героинь элегий Батюшкова; в ее описании и в рассказе о ней соединились мотивы нескольких батюшковских сочинений — «инвариантный» для элегического портрета «Мой гений», «К другу» и даже «На смерть супруги Кокошкина».

Сравним (в качестве материала используем и рукописные варианты, которые иногда обнаруживают особенную близость батюшковским текстам):

Все в ней пленяло: тихий нрав, Движенья стройные, живые И очи темно-голубые.

Варианты:

Улыбка, очи голубые И кудри легкие, льняные.

Улыбка, локоны льняные И очи темно-голубые.

Ср. в «К другу»:

Нрав тихий ангела...

В «Моем гении»:

Я помню очи голубые, Я помню локоны златые.

137

В послании Тургеневу:

И кудри льняно-золотые...

Образ Марии был последней попыткой Пушкина объективировать элегическую героиню как героиню поэмы. Условный элегический портрет мотивировался здесь этнографически и конфессионально: героиня предстала полячкой и католичкой. Однако мотивировка оказалась недостаточной. Из «Моего гения» сделать героиню так и не удалось. И потому короткое поэмное бытие Марии закончилось неожиданной ранней смертью. Любовная элегия соединилась с элегией «тренической» — тоже батюшковской.

У Пушкина:

Промчались дни; Марии нет. Мгновенно сирота почила.

В «К другу»:

Она в страданиях почила...

Пушкин:

Она давно желанный свет Как новый ангел озарила...

В «К другу»:

...прямой сияет свет...

Ко гробу путь мой весь как солнцем озарен...

Пушкин:

Нет Марии нежной!

Батюшков («На смерть супруги Ф. Ф. К<окошки>на»):

Нет подруги нежной...

138

Смерть «Марии нежной» приобретала в поэме почти символический характер: с элегической героиней делать больше было нечего. В «Бахчисарайском фонтане» Пушкин умертвил и похоронил ее со всеми возможными почестями. Возродиться она могла уже только как пародическая героиня — что и произойдет в «Евгении Онегине», почти сразу же по завершении «Бахчисарайского фонтана». Но это уже особый сюжет.

Не менее интересную метаморфозу претерпевает элегический герой. Прежде всего, он расщепляется на двух персонажей, у каждого из которых «уныние», «разочарование» и «охлаждение» получают особую мотивировку. Первый герой — это хан Гирей, чье равнодушие к красотам Заремы и вообще к чувственным наслаждениям мотивируется обреченной на безответность влюбленностью в Марию.

Но, равнодушный и жестокий, Гирей презрел твои красы И ночи хладные часы Проводит мрачный, одинокий С тех пор, как польская княжна В его гарем заключена.

Нетрудно заметить, что описание «равнодушного» Гирея представляет собой откровенную вариацию стихов из элегии «Я пережил свои мечтанья» (генетически связанной с «Кавказским пленником») и из «Братьев разбойников». В поэму переходят не только развернутые там элегические мотивы, но и ключевые — рифмующиеся — слова, служащие как бы знаками элегического состояния («Под бурями судьбы жестокой... Живу печальный, одинокой...»; «Влачусь угрюмый, одинокий, // Окаменел мой дух жестокий...»). Из замкнутого круга элегической топики оказывалось невозможно вырваться даже посредством введения новой мотивировки элегического состояния.

Видимо, ощущая это, Пушкин предпринимает попытку еще более смелого обновления мотивировки элегизма. Элегическим героем — не в меньшей, а пожалуй, и в большей степени, чем Гирей, — оказывается страж гарема, евнух:

Его душа любви не просит... Ему известен женский нрав; Он испытал, сколь он лукав

139

И на свободе и в неволе: Взор нежный, слез упрек немой Не властны над его душой: Он им уже не верит боле.

Все атрибуты «охлажденности», «разочарованности» и горького любовного опыта здесь налицо. Но почти комическая двусмысленность ситуации заключается в том, что все эти атрибуты принадлежат... скопцу. Игра с элегическими мотивировками не только дошла здесь до пародийного предела, но, пожалуй, и перешла его¹¹⁷. Она свидетельствовала о том, что попытки обновить традиционный элегический модус внутри «большой» поэтической формы продолжаться дальше не могли.

Результаты южных пушкинских опытов в жанре поэмы оказались достаточно неожиданными. Намереваясь дать новую «большую форму», Пушкин в итоге окончательно утвердился в том, что большая форма с лирическим материалом трудно совместима: «сюжет» решительно подавлялся лирикой. От Пушкина ждали монументальной «поэмы» с героическим сюжетом — он давал квазипоэмы, «отрывки», в которых самым важным оказывались эксперименты с поэтической (прежде всего лирической) традицией. Квазибайроническая оболочка скрывала литературную игру. В этом смысле южные поэмы — органичный этап творчества Пушкина, необходимый мостик между «Русланом и Людмилой» и «Евгением Онегиным».

140

Глава третья РОМАН О СТИХАХ: СУДЬБЫ ПОЭТИЧЕСКИХ ЖАНРОВ В «ЕВГЕНИИ ОНЕГИНЕ»