2.Интертекстуальность романа X. Кортасара «Игра в классики»

Хулио Кортасар (1914-1984) - аргентинский писатель .

В одном из первых сборников рассказов Кортасара - «Бестиарий» (1951), - написанном не без влияния Эдгара По, проявилась склонность писателя к фантастике. Это же стремление к таинственному, необъяснимому, органически слитому с правдоподобным характерно и для других его сборников - «Конец игры» (1956), «Секретное оружие» (1959), «Всех огней - огонь», «Кто-то там бродит...» (1978), «Некий Лукас» (1979).

Одним из главных методов художественного исследования у Кортасара становится бунт против «тирании» времени и пространства.

«Игра в классики» - это дикий коктейль сюрреализма и реализма, где реальность переплетается с вымыслом, а размышления медленно превращаются в реальность. Можно сказать, что «Игра в классики» - это своеобразный вид медитации: вы и сами не заметите, как отвлечетесь от чтения, углубившись в свои мысли. Именно вам предлагается сыграть в классики, читая книгу не по традиционному порядку от первой главы до последней, а «прыгая» от тринадцатой к сорок четвертой, а после возвращаясь к двадцать девятой. Кортасар сам прописал для вас маршрут, вам осталось только следовать инструкциям автора. «Сыграв в классики», вы убедитесь, насколько хрупкой и зыбкой может быть реальность и каким многосторонним и разнообразным может быть мир. Хулио Кортасара считают одним из наиболее ярких представителей магического реализма. Прочитав эту книгу, вы сами убедитесь, что мнения критиков отнюдь не голословны. «Игра в классики» напоминает детскую игрушку-калейдоскоп.

В описании трудовых будней интеллигента Орасио Оливейры по обе стороны Атлантики, в Париже и Буэнос-Айресе, его отношений с двумя равно желанными женщинами — француженкой Полой и уругвайкой Магой — и “заклятым другом” писателем Морелли (воображаемым alter ego Оливейры) можно узреть почти автобиографичную исповедь самого автора — аргентинца по сути, француза по форме. Но это было бы слишком просто. Кортасар, создавая самое сложное, зрелое и концептуальное из своих произведений, вряд ли желал свести умозрительное к видимому.

БИЛЕТ 27

1.Литература славянских стран в XX веке

На развитие славянских литератур оказывали влияние процессы в европейской культуре, модернистские школы, прежде всего сюрреализм, экспрессионизм и кубизм, усвоение ритмов джаза и экзотической американской культуры. Все это наслаивается на национальный опыт развития славянских культур на рубеже веков, на разные по проявлению в разных странах тенденции модерна, модернизма, авангардизма, всевозможные манифесты, школы и декларации.

Славянский модерн рубежа веков внутренне более дифференцирован по сравнению с западноевропейским модернизмом. Он имеет свои польскую, чешскую, словенскую, хорватскую национальные школы (Чешская модерна, "Молодая Польша", Словенская модерна). Эти школы сложились на рубеже веков и оказали влияние на последующее развитие как реализма, так и авангарда, интенсифицировали в литературе поиски новых форм и выразительных средств, внимание к индивидуальности творца. Первая половина века, особенно ее начало, - это своеобразный Ренессанс в развитии национальных культур славянских народов.

В чешской литературе проявили себя разные тенденции. Здесь и авангардистские школы, и пролетарская поэзия, и социалистически ориентированный роман, и легионерская и католическая литература. Первой реакцией поэтов на конец войны было освобождение от страха, провозглашение любви, гармонического существования народов.

Среди поэтов, непосредственно связанных с поколением модерны, прошедших через увлечение символизмом, был Франя ШРАМЕК (1877-1952) - автор поэтических сборников "Горькая жизнь, я все равно тебе рад" (1905), "Синий и красный" (1906), "Раны, розы" (1945). романы "Серебряный ветер" (1910), "Тело" (1919), пьеса "Месяц над рекой" (1922). Активная позиция в отстаивании национальной независимости, доходившая до анархизма и нигилизма, характерна для Виктора ДЫКА (1877-1931) - автора сборников "Бунтари" (1903), "Возлюбленная семи разбойников" (1906), поэтического цикла "Военная тетралогия" (1915-1922). Йозеф ГОРА, Ярослав СЕЙФЕРТ, Станислав Костка НЕЙМАН.

Духовную атмосферу развития сербской литературы в этот период определяет осмысление уроков войны и русской революции, размежевание эстетических программ. Продолжают существовать символизм в Сербии, импрессионизм и натурализм в Словении и Хорватии, ощутимо и направление экспрессионизма, однако они находятся в продуктивном взаимодействии с реализмом, в котором углубляется социально-аналитическое начало. Основу литературного процесса составляет поэзия, малые жанры и драматургия; заметных успехов достигает и жанр романа. Отон ЖУПАНЧИЧ, Иван ЦАНКАР, Милош ЦРНЯНСКИЙ, Бранислав НУШИЧ.

В "межвоенное двадцатилетие" в польской поэзии заметны три группировки: "скамандригы", экспрессионисты и футуристы (и их разновидность - формисты). Скамандриты (группа поэтов, объединившихся в 1920 году вокруг журнала "Скамандр") выступали за культ жизни, повседневность и разговорный язык, за человека с улицы в качестве героя произведений. В этом был отзвук полемики с "культом Искусства", торжественностью и возвышенностью некоторых предшествовавших тенденций. К группе принадлежали первоначально Ю. Тувим, Я. Лехонь, Я. Ивашкевич. Программно им противостояли футуристы и экспрессионисты. Однако в творчестве каждый значительный художник был, разумеется, гораздо богаче отдельных группировок и программ, а произведения, опубликованные в первые десятилетия нашего века, не всегда были самыми характерными для творческой индивидуальности того или иного художника в целом. Леопольд СТАФФ, Болеслав ЛЕСЬМЯН, Ярослав ИВАШКЕВИЧ, Владислав БРОНЕВСКОЙ. 2. Проблематика гениальности, «жизни в искусстве» и «народности» творчества в романе Т. Манна «Лотта в Веймаре»

В 1939 г. выходит роман «Лотта в Веймаре», описывающий взаимоотношения постаревшего Гёте и его юношеской любви Шарлотты Кестнер, ставшей прототипом героини «Страданий юного Вертера», встретившейся с поэтом снова спустя много лет.

Особое значение образа Лотты в романе состоит в утверждении ею своего человеческого достоинства. В этом отношении она неизмеримо выше веймарцев, превратившихся в свиту Гете. Она - мать одиннадцати детей. Это и в самом деле, а не только в ее представлении ставит ее выше Фридерики Брион, оказавшейся способной только на горестные воспоминания о покинувшем ее Гете. Лотта гордится собой, полнотой своей жизни, прожитой, как она пишет Гете, по мере отпущенных ей сил. Финальная встреча Лотты с Гете дана в романтизированном, полутаинственном, чуть ироническом освещении. Возвращаясь домой после спектакля, Лотта вдруг видит рядом с собой во мгле кареты фигуру Гете, освещенную тревожным мерцающим светом. Они говорят то на Вы, то на ты, говорят о самом главном, и перед Лоттой вырисовывается не только величие, но и трагизм жизни Гете, творчество которого трактуется как трагически-радостный долг перед человечеством, как самосожжение, а перед Гете предстает достоинство Лотты, материнство которой - тоже творчество и самоотдача.

Путь Лотты и Гете к встрече показан как путь к истине через препятствия, через нагромождения фальши; их отделяют друг от друга не только атмосфера Веймара, визиты мисс Гэзл, коллекционирующей портреты знаменитостей, или Римера, уязвленного собственной неполноценностью, или Адели Шопенгауэр, сестры известного философа,    хозяйки    аристократического литературно-художественного салона, но и события истории, немецкий национализм, реакционная политика германских государств.

Томас Манн уделяет целую главу в романе рассказу Адели о борьбе немецких государств против Наполеона и о «патриотическом» подъеме в немецких дворянских и бюргерских кругах. Он подчеркивает одиночество Гете в те годы и вкладывает в его уста фразу, звучащую как прямое пророчество: «Надо предвидеть последствия своих деяний. Ваши же деяния наполняют меня ужасом, ибо покуда они еще благородное, еще невинное предвосхищение того ужасного, что однажды приведет немцев к омерзительнейшим бесчинствам, от которых вы сами, если бы они могли дойти до вашего слуха, перевернулись бы в гробу».

Гете и Лотта, гений и обыкновенная женщина, сближены в финале как живая и здоровая основа нации. Они стоят рядом, и в этом есть высокий смысл, связанный с антифашистской направленностью романа.

БИЛЕТ 28