2. «Художественный синтез» в творчестве X. Л. Борхеса

Х.Л. Борхес (1899-1986) – крупный аргентинский писатель, юность провел в Европе, сблизился с кружком поэтов-ультраистов. Выходит первый сборник сихов, 1925 – проза, «Всеобщая история бесчестия» (1935). Принимал активное участие в общественно-политической жизни страны, выступает против диктатора, за что и сам, и его семья подвергаются репрессиям. Последнее десятиление – время славы, в 70-е - культ Борхеса. Его личная жизнь проходит в книгах и творчестве.

Эстетика Борхеса в немалой степени определяется тем, что он потерял зрение (как эстетика Марселя Пруста определялась его неизлечимой болезнью) - но, по его признанию, он "заменил видимый мир слышимым миром древнеанглийского языка", затем "миром скандинавской литературы" и далее двигался по ступеням познания, открытия "всех культур" как объективной ценности, а не средства для "игры". Борхес мечтал вместить "все идеи в одной голове", все бытие - в двух-трех сантиметрах пространства. Отсюда универсализм этого писателя-библиотекаря и его своеобразная фантастика.

Борхес напоминает другого латиноамериканца, Гарсиа Маркеса, мечтавшего о создании "тотального романа, который вмещает все". В большинстве рассказов целый лабиринт сцеплений. Итог- создание стройного образа реальности, который включает в себя весь мир, она усовершенствована воображением.

У Борхеса выделяют философские рассказы, где игры с временем и пространством, и рассказы с аргентинской романтикой. Но это чисто тематическое разграничение, принципы построения одинаковые. Художник делает свое искусство из реальности, создает маску из собственного лица. Мир – хаос случайностей, но художник находит точку, находясь в которой он преобразует мир в порядок, ощущает таинственные соответствия. Культура – лабиринт, отход от прямой линии, ведущей от рождения к смерти, уводящий от страха. Но лабиринт всегда приводит к страху, в центре его минотавр. И обманщики всегда только обманщики, они будут изобличены. В детективе творческое начало принадлежит преступнику. все таинственные происшествия причиной имеют корысть и жестокость, но развенчание не абсолютно. Развенчание и утверждение культуры не абсолютно, не надо ждать от них того, что они дать не могут, но нужно быть благодарным за то, что они дать смогут.

Борхес не утрачивал своей поэтической целостности и лиризма, в них нашли отражение история и жизнь аргентинской столицы и провинции. Борхес принес в Аргентину авангардизм.

Для писателей, примыкавших к Борхесу и признававших его авторитет, характерно подчеркнуто субъективное видение мира, склонность к иррациональной фантастике, часто – недооценка национальных моментов, политизм, а иногда и реакционность общественных взглядов, защита тезиса об интуитивности художественного творчества.

БИЛЕТ 14

1. Эстетические установки «нового романа» и «театра абсурда»

Характерное для «нового романа», для романа «новейшего» высвобождение означающего до крайности, до полной свободы от означаемого - следовательно, от всякой структурализации, от всякой «эмпиричности, систематичности». Возникает и еще одно понятие, также впрямую зависящее от «игры» и «децентрации», - понятие «следа» как «беспроигрышной игры», замены «наличных элементов» в царстве «абсолютной случайности» и «генетической неопределенности».

Театр абсурда. Это была концептуальная драматургия, реализующая идеи абсурдистской философии. Реальность, бытие представлялась как хаос. Для абсурдистов доминантным качеством бытия была не сжатость, а распад. Второе значительное отличие от предыдущей драмы – в отношении к человеку. Человек в абсурдистском мире – олицетворение пассивности и беспомощности. Он ничего не может осознать, кроме своей беспомощности. Он лишен свободы выбора. Абсурдисты развивали свою концепцию драмы – антидраму. Ещё в 30ые годы Антонеи Арто говорил о своей перспективе театра: отказ от изображения характера человека, театр переходит к тотальному изображению человека. Все герои драмы абсурда – тотальные люди. События тоже нуждаются в рассмотрении с точки зрения того, что они являются результатом неких ситуаций, созданных автором, в рамках которых открывается картина мира. Драма абсурда – это не рассуждение об абсурде, а демонстрация абсурдности.

В основе, в исходном пункте модернизма лежит идея «абсурдного мира», мира без Бога, без смысла, поэтому модернистское искусство не конкретно-историческое по своей методологии, о реальности в нем не «сообщается в газетах», если воспользоваться образом, созданным Шоу. Реальность модернизма мифологична в своей сути, какой бы, «житейски-повседневной» она ни представлялась, в какой бы степени она ни питалась достоверной «трагичностью человеческого существования». Абсурд замыкает миф на себе самом, а миф удерживает констатацию абсурда от грозящего ей распада, отождествления с абсурдом, что в конце концов все же произошло на стадии «абсурдного театра» и постмодернистского «антиромана».

Яркий пример – Хармс, Альбер Камю.