Добавил:
Upload Опубликованный материал нарушает ваши авторские права? Сообщите нам.
Вуз: Предмет: Файл:
Курсовая работа-2014.docx
Скачиваний:
0
Добавлен:
01.07.2025
Размер:
79.96 Кб
Скачать

Раздел 3. Проект Уйгурской транснациональной коммуникативной сети

Еще одним ярким примером функционирования ТКС в современном мире является ТКС уйгурского национализма. К настоящему времени внутри сети образовалось такое межкультурное коммуникативное пространство, в котором взаимодействуют государства Центральной Азии. Как известно, в этом регионе всегда соприкасались интересы таких крупных мировых игроков, как США, КНР и Россия. И в ситуации глобального геополитического взаимодействия этих государств востребована тема нарушения прав национальных меньшинств в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) Китая.

В 1949 году китайская администрация аннулировала созданное в 1944 году при поддержке СССР государство Восточный Туркестан и объявила его территорию неотъемлемой частью КНР под названием Синьцзян. Из-за такой геополитической инициативы Китая в регионе поток уйгурских беженцев был выброшен в мир. Позднее, в 1960-1970-х гг. руководство КНР развернуло непримиримую борьбу с уйгурами-мусульманами в Синьцзяне, жестоко подавляло этническое сопротивление в этом районе. Эти действия спровоцировали массовый исход уйгуров в страны Южной Азии, Среднего и Ближнего Востока, а также миграцию части беженцев в западные государства.17

Долгое время уйгурская проблема оставалась на втором плане, так как реализация этого проекта была геополитически бесполезна. В последние десятилетия ситуация изменилась. С начала 21 века Запад стал активно разрабатывать уйгурский проект.

Современная постановка уйгурского вопроса сформировалась в процессе определения направлений коммуникативной активности уйгурской диаспоры, администрации КНР, правительств стран Азии и Запада, принявших уйгурских беженцев, а также разнообразных международных и этнических НГО. Интересы и векторы активности каждого из участников определяют характер преподнесения уйгурского вопроса мировому политическому сообществу и возможные пути и перспективы его решения.

В транснациональной коммуникации заинтересованных сторон содержание уйгурского вопроса изменяется в зависимости от динамики политической ситуации, расстановки сил в регионе, перспектив освоения энергетических и сырьевых ресурсов Центрально Азии и др. Но, в целом, суть проблемы достаточно проста: СУАР определен как потенциальный очаг этнорелигиозного насилия, чреватого террористическими актами и разрушением традиционной культуры этнических меньшинств.

Сейчас уйгурский вопрос активно актуализируется на транснациональном уровне. Т.е. этнические и этнорелигиозные столкновения происходят локально в СУАР, а их политическое и публичное обсуждение происходит за пределами КНР – в пространстве глобального международного дискурса о демократических свободах, правах человека и национальных меньшинств.

Теперь будет целесообразно рассмотреть основных участников ТКС уйгурского национализма.18

  1. обширная, рассеянная по всему миру уйгурская диаспора, включающая в себя анклавы уйгурских беженцев в Турции, Саудовской Аравии, ОАЭ, Пакистане, Иране, Афганистане, Египте, Австралии, в странах запада – в США, ФРГ, Бельгии, Швеции, Норвегии, Великобритании, а также на Тайване, в Японии и бывших республиках СССР – в Казахстане, Киргизии, Таджикистане и Узбекистане;

  2. администрация КНР и правительство в изгнании, функции которого выполняет Всемирный Уйгурский конгресс (ВУК);

  3. администрации государств, на территории которых проживают уйгурские беженцы;

  4. независимые гражданские организации (НГО) – международные уйгурские НГО, уйгурские этнические НГО и международные НГО в поддержку политического самоопределения Восточного Туркестана.

На современном этапе востребованность ТКС уйгурского национализма обусловлена несколькими составляющими ее политической конфликтности:

  • геополитические претензии уйгурского детерриторизированного этносообщества на культурную и национальную автономию в пределах территориальных границ КНР поддерживаются демократическим Западом;

  • международный дискурс об уйгурском вопросе носит экстремистский и правозащитный характер – «независимость Восточного Туркестана», «построение пантюркистского государства», «уйгурский народ в изгнании», «права уйгурского этноменьшинства», «культурный и религиозный геноцид в СУАР»;

  • многолетний опыт межэтнических столкновений и кровавых волнений в СУАР, которые повторяются регулярно, вызывают глобальный отклик и тем самым демонстрирует транснациональный потенциал конфликтности ТКС уйгурского национализма;

  • создание нового правозащитного формата уйгурского проекта.

Далее следует обратить внимание на то, какие действия предпринимают участники ТКС уйгурского национализма для удовлетворения собственных интересов.

Так, администрация КНР представляет правительство страны исхода в системе ТКС. Она занимает непримиримую позицию по отношению к уйгурским беженцам, их религиозно-идеологическим и политическим лидерам, разнообразным НГО, борющимся за политическое и культурное самоопределение Синьцзяна. Китай расценивает СУАР как неотъемлемую часть страны, где и речи быть не может о признании суверенитета Восточного Туркестана.

Китайская администрация вкладывает огромные средства в развитие СУАР, создает современные системы начального и среднего образования, где уйгурский язык используется наравне с китайским, отстраивает мечети, развивает экономический потенциал этого региона. Шаги КНР по развитию СУАР прежде всего обусловлены интересами внутренней политики, нацеленной на преодоление социально-экономической отсталости западных регионов страны.

В свою очередь, коренное население региона интерпретирует действия правительства КНР как уничтожение традиционных устоев культуры и разрушение природной среды традиционного обитания. Ведь для реализации поставленных задач уйгурского меньшинства недостаточно, поэтому активно привлекаются трудовые ресурсы ханьского этноса, что неизбежно влечет за собой нарастание межэтнической напряженности.19

Если при решении тибетской проблемы руководство Китая вынужденно вовлечено в транснациональный дискурс, то уйгурский вопрос оно активно актуализирует в межгосударственных контактах со странами исламского Востока и Запада, где существуют анклавы беженцев. КНР успешно использует риторику глобальной публичности о необходимости международной борьбы с исламским экстремизмом в своих целях. Так, в 2002 году Пекин сумел получить согласие США и ООН квалифицировать главные НГО уйгурских эмигрантов в качестве террористических сообществ.

В результате, страны Запада, и прежде всего США, участвующие в ТКС уйгурского национализма в силу исторически сложившихся геополитических интересов к Синьцзяну, имеющему протяженную границу со странами Центральной Азии, стали заложниками собственной политики. В 1990-е годы, особенно после распада СССР и провозглашения борьбы против глобального терроризма, уйгурский проект стал казаться странам Запада обреченным.

После распада СССР в мире изменилась расстановка сил, и, соответственно, изменились и позиции государств по уйгурскому вопросу. Например, вновь возникшие республики СНГ – Казахстан, Киргизия, Узбекистан, – всегда охотно принимавшие уйгурских мигрантов и располагающие многотысячными анклавами уйгурской диаспоры на своих территориях, стали руководствоваться во внутриполитической ситуации с нацменьшинствами интересами стратегического партнерства с КНР. В свою очередь, такие страны исламского мира, как Саудовская Аравия, Египет, Иран, Афганистан, безразличные ранее к судьбам уйгурского народа, активизировали свой интерес к уйгурам-мусульманам.

Исламский терроризм, провозглашенный США в конце 1990-х годов новым «врагом» демократии и мира в глобальном масштабе, также сильно ударило по уйгурскому проекту, потому что Китай смог добиться признания того, что головные организации уйгурского транснационального движения являются международными террористическими сообществами.20

Несмотря на все сложности, Запад смог реанимировать уйгурский проект. Для этого он преодолел главные причины неуспеха этого проекта. Уйгурский проект в течение десятилетий находился на периферии интересов Запада, кровавые волнения в СУАР долгое время не находили должного отклика в СМИ, а анклавы беженцев, по большому счету, были предоставлены сами себе и правительствам принимающих государств и действовали без связи друг с другом, вне единого руководства, планирования и общих целей. Лишь в начале 2000-х проект уйгурской ТКС вновь попадает под пристальное внимание Запада. Проблемы самоопределения Восточного Туркестана актуализируются, и появляется идея создать единый политический орган для анклавов уйгурской диаспоры.

При анализе перспектив дальнейшего западного участия в развитии уйгурского проекта в 2004-2005 гг. было предложено отстроить уйгурскую диаспору по аналогии с транснациональной сетью тибетского буддизма, во главе с таким же влиятельным лидером, как Далай-лама XIV.

Долгое время выстраивание ТКС уйгурского национализма наталкивалось на ряд непреодолимых барьеров, а именно: невозможность выдвижения единого для всех уйгурских анклавов религиозного лидера, невозможность создания правительства в изгнании, невозможность идеологической солидаризации уйгурских и западных НГО в их борьбе за независимый Восточный Туркестан.

Стало ясно, ТКС уйгурского национализма для его успешного функционирования необходимо воссоздать в совершенно ином формате. Ключевые пункты нового уйгурского проекта следующие:

  • создание фигуры «духовного» лидера уйгурской глобальной диаспоры;

  • активизация виртуального и СМИ-пространства под новый разворот уйгурского вопроса;

  • координация деятельности тибетских и уйгурских НГО.

Реформирование уйгурской ТКС осуществляется по примеру уже существующей сети тибетского буддизма. В последние годы происходит спешное строительство трех важных компонентов – единой диаспоры, правительства в изгнании и разнообразных НГО за политическое самоопределение. Как показал опыт тибетского движения, только при условии скоординированной активности этих трех компонентов, этнопроект геополитического манипулирования будет успешно работать.

В 2004 году западные спонсоры уйгурского проекта способствовали возникновению двух уйгурских НГО – «Правительства в изгнании Восточно-Туркестанской Республики» (ПИВТР) в Вашингтоне и «Всемирного уйгурского конгресса» (ВУК) в Мюнхене. Первая организация представляла интересы радикально настроенной части уйгурской диаспоры, в то время как вторая сделала ставку на изменение идеологии движения в целом. ВУК объединил силы нескольких других НГО и в качестве основной цели провозгласил борьбу за демократию и этнокультурное самоопределение уйгуров.

В течение двух лет происходила открытая конфронтация ВУК и ПИВТР, которая закончилась расформированием второго. Затем, страны Запада развернули серьезную презентацию ВУК через СМИ в качестве этнической диаспорной организации, приемлемой в пространстве глобального дискурса о демократических свободах и правах человека. Фактически, ВУК принял на себя функции правительства в изгнании.21

Следующим важным шагов в реформировании ТКС уйгурского национализма стал поиск духовного лидера, способного представлять уйгурское детерриторизованное этносообщество на глобальных публичных аренах. Главные задачи этого лидера состояли в установлении связей между раскиданными по миру уйгурскими анклавами, основании НГО за этнокультурное самоопределение уйгуров. Этот же лидер должен был стать и главой ВУК.

На роль такого лидера США избрали Рабию Кадыр – бывшую политическую узницу «тоталитарного» Китая, мать одиннадцати детей, проживавшую в иммиграции в Америке. Несколько лет США потратили на подготовку и выдвижение этой женщины как духовного лидера уйгурского движения. Р.Кадыр была обучена английскому языку, западные спонсоры создали ей имидж «матери всего уйгурского народа», борющегося за права и свободы этноменьшинства, финансировали ее международные турне с целью знакомства с правительствами тех стран, где осели уйгурские беженцы.22

В пространстве межкультурных коммуникаций Рабии Кадыр воплотила образ многострадальной матери-героини, мусульманки, вышедшей из народа и ставшей голосом этого народа на публичных трибунах глобальной международной общественности.23

Уже в 2009 году Рабия стала часто появляться на всех крупных правозащитных мероприятиях и конференциях вместе с Далай-ламой XIV, что говорит о сходных целях, которые стремятся достичь уйгуры и тибетцы.24 Создание ТКС уйгурского национализма в обновленном формате было успешно завершено.

В последние годы наблюдается явная тенденция к консолидации векторов активности тибетского и уйгурского движения. На первый взгляд эта тенденция кажется органически сформировавшейся. На самом же деле, оперирование проблемами Тибета и Синьцзяна является важными инструментом программы дестабилизации КНР и его стратегических партнеров.

После достаточно подробного рассмотрения ТКС тибетского буддизма и ТКС уйгурского национализма необходимо показать, что они являются важными инструментами управления этнорелигиозными конфликтами в современном глобальном пространстве.