Раздел 3. Проект Уйгурской транснациональной коммуникативной сети

Еще одним ярким примером функционирования ТКС в современном мире является ТКС уйгурского национализма. К настоящему времени внутри сети образовалось такое межкультурное коммуникативное пространство, в котором взаимодействуют государства Центральной Азии. Как известно, в этом регионе всегда соприкасались интересы таких крупных мировых игроков, как США, КНР и Россия. И в ситуации глобального геополитического взаимодействия этих государств востребована тема нарушения прав национальных меньшинств в Синьцзян-Уйгурском автономном районе (СУАР) Китая.

В 1949 году китайская администрация аннулировала созданное в 1944 году при поддержке СССР государство Восточный Туркестан и объявила его территорию неотъемлемой частью КНР под названием Синьцзян. Из-за такой геополитической инициативы Китая в регионе поток уйгурских беженцев был выброшен в мир. Позднее, в 1960-1970-х гг. руководство КНР развернуло непримиримую борьбу с уйгурами-мусульманами в Синьцзяне, жестоко подавляло этническое сопротивление в этом районе. Эти действия спровоцировали массовый исход уйгуров в страны Южной Азии, Среднего и Ближнего Востока, а также миграцию части беженцев в западные государства.¹⁷

Долгое время уйгурская проблема оставалась на втором плане, так как реализация этого проекта была геополитически бесполезна. В последние десятилетия ситуация изменилась. С начала 21 века Запад стал активно разрабатывать уйгурский проект.

Современная постановка уйгурского вопроса сформировалась в процессе определения направлений коммуникативной активности уйгурской диаспоры, администрации КНР, правительств стран Азии и Запада, принявших уйгурских беженцев, а также разнообразных международных и этнических НГО. Интересы и векторы активности каждого из участников определяют характер преподнесения уйгурского вопроса мировому политическому сообществу и возможные пути и перспективы его решения.

В транснациональной коммуникации заинтересованных сторон содержание уйгурского вопроса изменяется в зависимости от динамики политической ситуации, расстановки сил в регионе, перспектив освоения энергетических и сырьевых ресурсов Центрально Азии и др. Но, в целом, суть проблемы достаточно проста: СУАР определен как потенциальный очаг этнорелигиозного насилия, чреватого террористическими актами и разрушением традиционной культуры этнических меньшинств.

Сейчас уйгурский вопрос активно актуализируется на транснациональном уровне. Т.е. этнические и этнорелигиозные столкновения происходят локально в СУАР, а их политическое и публичное обсуждение происходит за пределами КНР – в пространстве глобального международного дискурса о демократических свободах, правах человека и национальных меньшинств.

Теперь будет целесообразно рассмотреть основных участников ТКС уйгурского национализма.¹⁸

1. обширная, рассеянная по всему миру уйгурская диаспора, включающая в себя анклавы уйгурских беженцев в Турции, Саудовской Аравии, ОАЭ, Пакистане, Иране, Афганистане, Египте, Австралии, в странах запада – в США, ФРГ, Бельгии, Швеции, Норвегии, Великобритании, а также на Тайване, в Японии и бывших республиках СССР – в Казахстане, Киргизии, Таджикистане и Узбекистане;

2. администрация КНР и правительство в изгнании, функции которого выполняет Всемирный Уйгурский конгресс (ВУК);

3. администрации государств, на территории которых проживают уйгурские беженцы;

4. независимые гражданские организации (НГО) – международные уйгурские НГО, уйгурские этнические НГО и международные НГО в поддержку политического самоопределения Восточного Туркестана.

На современном этапе востребованность ТКС уйгурского национализма обусловлена несколькими составляющими ее политической конфликтности:

• геополитические претензии уйгурского детерриторизированного этносообщества на культурную и национальную автономию в пределах территориальных границ КНР поддерживаются демократическим Западом;

• международный дискурс об уйгурском вопросе носит экстремистский и правозащитный характер – «независимость Восточного Туркестана», «построение пантюркистского государства», «уйгурский народ в изгнании», «права уйгурского этноменьшинства», «культурный и религиозный геноцид в СУАР»;

• многолетний опыт межэтнических столкновений и кровавых волнений в СУАР, которые повторяются регулярно, вызывают глобальный отклик и тем самым демонстрирует транснациональный потенциал конфликтности ТКС уйгурского национализма;

• создание нового правозащитного формата уйгурского проекта.

Далее следует обратить внимание на то, какие действия предпринимают участники ТКС уйгурского национализма для удовлетворения собственных интересов.

Так, администрация КНР представляет правительство страны исхода в системе ТКС. Она занимает непримиримую позицию по отношению к уйгурским беженцам, их религиозно-идеологическим и политическим лидерам, разнообразным НГО, борющимся за политическое и культурное самоопределение Синьцзяна. Китай расценивает СУАР как неотъемлемую часть страны, где и речи быть не может о признании суверенитета Восточного Туркестана.

Китайская администрация вкладывает огромные средства в развитие СУАР, создает современные системы начального и среднего образования, где уйгурский язык используется наравне с китайским, отстраивает мечети, развивает экономический потенциал этого региона. Шаги КНР по развитию СУАР прежде всего обусловлены интересами внутренней политики, нацеленной на преодоление социально-экономической отсталости западных регионов страны.

В свою очередь, коренное население региона интерпретирует действия правительства КНР как уничтожение традиционных устоев культуры и разрушение природной среды традиционного обитания. Ведь для реализации поставленных задач уйгурского меньшинства недостаточно, поэтому активно привлекаются трудовые ресурсы ханьского этноса, что неизбежно влечет за собой нарастание межэтнической напряженности.¹⁹

Если при решении тибетской проблемы руководство Китая вынужденно вовлечено в транснациональный дискурс, то уйгурский вопрос оно активно актуализирует в межгосударственных контактах со странами исламского Востока и Запада, где существуют анклавы беженцев. КНР успешно использует риторику глобальной публичности о необходимости международной борьбы с исламским экстремизмом в своих целях. Так, в 2002 году Пекин сумел получить согласие США и ООН квалифицировать главные НГО уйгурских эмигрантов в качестве террористических сообществ.

В результате, страны Запада, и прежде всего США, участвующие в ТКС уйгурского национализма в силу исторически сложившихся геополитических интересов к Синьцзяну, имеющему протяженную границу со странами Центральной Азии, стали заложниками собственной политики. В 1990-е годы, особенно после распада СССР и провозглашения борьбы против глобального терроризма, уйгурский проект стал казаться странам Запада обреченным.

После распада СССР в мире изменилась расстановка сил, и, соответственно, изменились и позиции государств по уйгурскому вопросу. Например, вновь возникшие республики СНГ – Казахстан, Киргизия, Узбекистан, – всегда охотно принимавшие уйгурских мигрантов и располагающие многотысячными анклавами уйгурской диаспоры на своих территориях, стали руководствоваться во внутриполитической ситуации с нацменьшинствами интересами стратегического партнерства с КНР. В свою очередь, такие страны исламского мира, как Саудовская Аравия, Египет, Иран, Афганистан, безразличные ранее к судьбам уйгурского народа, активизировали свой интерес к уйгурам-мусульманам.

Исламский терроризм, провозглашенный США в конце 1990-х годов новым «врагом» демократии и мира в глобальном масштабе, также сильно ударило по уйгурскому проекту, потому что Китай смог добиться признания того, что головные организации уйгурского транснационального движения являются международными террористическими сообществами.²⁰

Несмотря на все сложности, Запад смог реанимировать уйгурский проект. Для этого он преодолел главные причины неуспеха этого проекта. Уйгурский проект в течение десятилетий находился на периферии интересов Запада, кровавые волнения в СУАР долгое время не находили должного отклика в СМИ, а анклавы беженцев, по большому счету, были предоставлены сами себе и правительствам принимающих государств и действовали без связи друг с другом, вне единого руководства, планирования и общих целей. Лишь в начале 2000-х проект уйгурской ТКС вновь попадает под пристальное внимание Запада. Проблемы самоопределения Восточного Туркестана актуализируются, и появляется идея создать единый политический орган для анклавов уйгурской диаспоры.

При анализе перспектив дальнейшего западного участия в развитии уйгурского проекта в 2004-2005 гг. было предложено отстроить уйгурскую диаспору по аналогии с транснациональной сетью тибетского буддизма, во главе с таким же влиятельным лидером, как Далай-лама XIV.

Долгое время выстраивание ТКС уйгурского национализма наталкивалось на ряд непреодолимых барьеров, а именно: невозможность выдвижения единого для всех уйгурских анклавов религиозного лидера, невозможность создания правительства в изгнании, невозможность идеологической солидаризации уйгурских и западных НГО в их борьбе за независимый Восточный Туркестан.

Стало ясно, ТКС уйгурского национализма для его успешного функционирования необходимо воссоздать в совершенно ином формате. Ключевые пункты нового уйгурского проекта следующие:

• создание фигуры «духовного» лидера уйгурской глобальной диаспоры;

• активизация виртуального и СМИ-пространства под новый разворот уйгурского вопроса;

• координация деятельности тибетских и уйгурских НГО.

Реформирование уйгурской ТКС осуществляется по примеру уже существующей сети тибетского буддизма. В последние годы происходит спешное строительство трех важных компонентов – единой диаспоры, правительства в изгнании и разнообразных НГО за политическое самоопределение. Как показал опыт тибетского движения, только при условии скоординированной активности этих трех компонентов, этнопроект геополитического манипулирования будет успешно работать.

В 2004 году западные спонсоры уйгурского проекта способствовали возникновению двух уйгурских НГО – «Правительства в изгнании Восточно-Туркестанской Республики» (ПИВТР) в Вашингтоне и «Всемирного уйгурского конгресса» (ВУК) в Мюнхене. Первая организация представляла интересы радикально настроенной части уйгурской диаспоры, в то время как вторая сделала ставку на изменение идеологии движения в целом. ВУК объединил силы нескольких других НГО и в качестве основной цели провозгласил борьбу за демократию и этнокультурное самоопределение уйгуров.

В течение двух лет происходила открытая конфронтация ВУК и ПИВТР, которая закончилась расформированием второго. Затем, страны Запада развернули серьезную презентацию ВУК через СМИ в качестве этнической диаспорной организации, приемлемой в пространстве глобального дискурса о демократических свободах и правах человека. Фактически, ВУК принял на себя функции правительства в изгнании.²¹

Следующим важным шагов в реформировании ТКС уйгурского национализма стал поиск духовного лидера, способного представлять уйгурское детерриторизованное этносообщество на глобальных публичных аренах. Главные задачи этого лидера состояли в установлении связей между раскиданными по миру уйгурскими анклавами, основании НГО за этнокультурное самоопределение уйгуров. Этот же лидер должен был стать и главой ВУК.

На роль такого лидера США избрали Рабию Кадыр – бывшую политическую узницу «тоталитарного» Китая, мать одиннадцати детей, проживавшую в иммиграции в Америке. Несколько лет США потратили на подготовку и выдвижение этой женщины как духовного лидера уйгурского движения. Р.Кадыр была обучена английскому языку, западные спонсоры создали ей имидж «матери всего уйгурского народа», борющегося за права и свободы этноменьшинства, финансировали ее международные турне с целью знакомства с правительствами тех стран, где осели уйгурские беженцы.²²

В пространстве межкультурных коммуникаций Рабии Кадыр воплотила образ многострадальной матери-героини, мусульманки, вышедшей из народа и ставшей голосом этого народа на публичных трибунах глобальной международной общественности.²³

Уже в 2009 году Рабия стала часто появляться на всех крупных правозащитных мероприятиях и конференциях вместе с Далай-ламой XIV, что говорит о сходных целях, которые стремятся достичь уйгуры и тибетцы.²⁴ Создание ТКС уйгурского национализма в обновленном формате было успешно завершено.

В последние годы наблюдается явная тенденция к консолидации векторов активности тибетского и уйгурского движения. На первый взгляд эта тенденция кажется органически сформировавшейся. На самом же деле, оперирование проблемами Тибета и Синьцзяна является важными инструментом программы дестабилизации КНР и его стратегических партнеров.

После достаточно подробного рассмотрения ТКС тибетского буддизма и ТКС уйгурского национализма необходимо показать, что они являются важными инструментами управления этнорелигиозными конфликтами в современном глобальном пространстве.