Глава 5

Второй

– Это проклятие какое-то! Что ни сделаю – всегда второй. В школе второй. В лагере только и слышно: «А вот твой брат…» Думал, сейчас будет как-то по-другому. Нет. Петрович заладил: «Брат твой на хорошем счету, поэтому тебя мы не тронем». А Вовка со мной вообще отказался разговаривать! «Какая драка? Никакой драки не было! Я тебя не помню». Не помнит он! Я еще и прозрачным стал. До кучи!

Они сидели на берегу Киржача. Речка здесь делала свой очередной прихотливый изгиб, подмывая высокий берег. Густая осока затянула подтопленный лужок. Женька стянул с себя куртку, бросил на мокрый песок, пристроился с краю, чтобы не мешать Насте. Он был расстроен до того, что говорил и не мог остановиться. Он все повторял и повторял одни и те же слова. О том, что он вечный Полкило, что он довесок к другим. Что все друзья у него от Сереги, а от него самого, от Женьки Ермишкина, – ничего! Что эта кличка, как проклятье, идет за ним, и его никто серьезно не воспринимает. Что его никогда не слышат. И вот даже сейчас, в этой истории с Ксюхой – почему пострадал Стас? Стас ни при чем! Но Женьку не послушались, хотя он брал вину на себя. А вчера ночью? Он первый оттолкнул Вовку, и он бы сам врезал ему, если бы Николай Сергеевич не поторопился. Он готов за это ответить. Так нет! Драки словно и не было. Вовка смотрит на него как на пустое место. И не из-за обиды, что Женька стал свидетелем его позора, а потому, что ему никакого до него дела нет. Женька может голову дать на отсечение, что в вожатской сказке ему дадут роль пятого куста в шестом ряду. И не потому, что у него таланта нет и он плохо поет или танцует. Все он хорошо умеет делать. Просто о нем, как всегда, не вспомнят. Его куда-нибудь пристроят, лишь бы не мешался. И так всегда. В их семье впереди идет Серега. Он надежда родителей, для него репетиторов нанимали, чтобы он в институт поступил, а Женька поступил – и ладно. За Серегу уже сейчас хлопочут, чтобы он в армию не попал, а Женька – пускай идет, должен ведь кто-то Родине послужить.

И вот он сейчас шел после разговора с братом, который, как всегда, похлопал его по плечу, сказал, что Вовке сам лично начистит морду, что Женьку никто больше не обидит. Ну, конечно, самостоятельно Женька решить свои проблемы не может. Куда ему! Он же Полкило, неполный комплект. Он без Сереги пропадет. Даже девушек ему Серега пытается сватать. То с одной познакомит, то с другой.

Женька говорил и говорил, не сильно интересуясь, что по этому поводу думает собеседница. Да она особенно и не думала. Она просто погружалась в нирвану спокойствия. Безграничного. Вечного.

Час назад перед воротами Настя здорово перепугалась. Она и правда решила, что демон явился на зов и сейчас начнется нечто ужасное – торговля за душу, адские муки или еще какие искушения. Но это был Полкило. Хорошо знакомый, мрачный, с мокрыми волосами – но это был он. Настя так и кинулась ему на шею с криком: «Полкило!», чем убила Женьку окончательно. Потом Женька пытался убежать. Кричал, что все ему надоели. Но теперь уже Настя не могла остаться одна. Она даже до корпуса не дошла бы. Умерла бы на этом перекрестке от разрыва сердца с перепугу. Ермишкин же хотел быть один, и она ему этого не давала. Так они и бегали друг за другом, пока не оказались около реки, где выдохшийся Женька прошептал:

– Я проклят.

– Скорее уж я, чем ты, – парировала Настя.

Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.

Над речкой откуда-то издалека доносились ночные звуки неведомых существ. Зверь Индрик бродил под землей, вздыхал, заставляя поверхность реки морщиться, глухо ухал. Ватное небо вздрагивало во сне и плотнее укутывалось в тучи.

Женька замолчал. Какое-то время Настя размышляла, не новое ли это явление ее демона. Сначала Вовка с его страстью, теперь напарник со страданиями. Но все было слишком реалистично, чтобы заподозрить неладное.

– Не переживай, Женька, все с тобой в порядке.

Хотелось чем-нибудь нарушить эту звенящую от тишины бесконечность. Бросить камень в реку или громко крикнуть. От невозможности всего этого Настя всего лишь крепче обняла свои колени.

– Ты первый вчера пришел мне помочь. Ты правильно сделал, что попытался спасти Стаса. Спасибо. И дело не в тебе.

– Ага, солнечная активность и протуберанцы постарались, – грубо отозвался Ермишкин.

– Что ты знаешь о демонах?

Напарник подавился воздухом и закашлялся.

– Лермонтов, – начал он издалека.

– Еще скажи Врубель, – обиделась Настя, вспоминая, что весь Серебряный век был напичкан стихами о демонах и ангелах.

– Американское кино не подойдет?

– Я серьезно спрашиваю! – отвернулась от него Настя.

Женька завертел головой, мгновенно сбрасывая все свои обиды и расстройства. Глаза его азартно заблестели.

– Тогда тебе – туда! – он ткнул пальцем куда-то через речку.

– Вплавь, что ли? – не поняла Настя.

– Там ближайшая церковь. Получишь квалифицированную консультацию.

– Я серьезно! – напомнила Настя.

– Да куда уж! – хохотнул Женька.

– У меня бабушка умерла.

Разговор не клеился.

– И она была ведьмой. – Ермишкин довольно жмурился.

Обозвать его, что ли, Полкило, чтобы он так не улыбался?

– У нее был свой демон, которого после смерти она завещала мне.

– А это возможно? – веселился Женька. – А как же согласие сторон? Контракт брачующихся?

– Все, что сейчас происходит в лагере, – это работа демона. – Настя решила пока ни на что не обижаться. – Ему надо, чтобы я согласилась его принять. У него на это сорок дней.

– Такой крутой парень?

– Тогда я стану ведьмой.

– А помело на посвящении выдадут? – Женька уже не смеялся, но шутки из него все еще сыпались.

– Это проклятье на всю жизнь. Это ненависть людей. Это мучительная смерть. Я не собираюсь становиться наследницей ада.

Женька еще улыбался, но уже в лице его болезненно натянулась какая-то мышца.

– Ты шутишь?

– Это он шутил, когда заставил Ксюху разрезать себя. Это он развлекался, когда в образе Вовки пришел ко мне. Это он громко хохотал, отправив наших парней в седьмой отряд. У Толмачева голова заболела не просто так. Это сделал он. Я его вижу, потому что он приходит ко мне. Еще его увидела маленькая девочка из Томкиного отряда. Видимо, малыши способны замечать таких существ. Она увидела его, и демон с перепугу выполнил ее желание. Если ты не веришь мне, спроси у нее. Демон через девочку передал мне привет. Попугайчик ее ко мне за этим приводила. Девочка лежала с Ксюхой в изоляторе. Машей зовут.

Объяснение получилось путаным, но Женька закивал. Сначала медленно и неуверенно, потом нервно. Оглянулся. Очень хотелось с кем-нибудь посоветоваться. Да с тем же самым Серегой. Он бы сказал, что все это бред. И на этом можно было успокоиться.

– Ты мне не веришь? – робко спросила Настя.

Направление движения Женькиной головы изменилось. Теперь она отрицательно моталась от плеча к плечу.

– И помогать мне не собираешься?

Ермишкин по инерции еще дернул головой, но остановился.

– А как?

Как? Это был самый сложный вопрос.

– Может, тебе уехать? – заторопился с ответом Женька. Ситуация вырисовывалась некрасивая. В кои-то веки к нему обратились с просьбой, а он сразу отказывается.

– Вчера демон настаивал, чтобы я попала на похороны бабушки. Вероятно, там и должно было произойти посвящение. Мне надо продержаться сорок дней, пока еще бабушкина душа здесь. Потом, думаю, будет легче.

– Сорок дней – это вторая смена, – быстро подсчитал он. – Но если демон в лагере…

– Я не знаю, где он, – поникла Настя. – Я в этом чертовом лагере перекресток не нашла.

– Так это ты его там вызывала? – догадался Женька и вдруг замер. – И чего?

– Ничего, – разозлилась Настя. – Ты пришел. Может, он в тебя вселился?

Женька ощупал себя, глянул по сторонам.

– С чего вдруг?

– Чтобы с твоей помощью заманить в речку и утопить, – пожала плечами Настя.

Ермишкин и сам чувствовал, что задает глупые вопросы, что к помощи, которой от него ждут, это не имеет никакого отношения.

– Странно, что это мне раньше не пришло в голову, – пробормотал он. – Может, тебе к малышам на отряд перебраться? Если маленькие демона видят, то он не станет к тебе особенно соваться. Только и будет делать, что выполнять их желания. У него на тебя времени не останется.

– В середине смены? Меня никто не отпустит.

– Попробовать стоит. Надо только с Серегой посоветоваться.

– При чем тут твой брат?

Настя еще хотела добавить, мол, Женька сам хотел доказать, что может быть первым, но как только ему выпадает шанс, он по привычке прячется за спину старшего Ермишкина. Но говорить не стала. Если Женька обидится, то Настя останется одна. Одна против неизвестности.

Летние ночи коротки, в середине июня они стремятся к нулю. И хоть облака на небе обещали еще один дождливый день, совсем спрятать от людей солнце они не могли. Начало светать. Часы показывали пятый час. Можно было уже не ложиться спать. Женька с Настей решили дойти до корпуса, выпить чаю и дождаться побудки. Но тут же уснули, как только добрались до своих комнат. Разбудил всех дежурный по лагерю – сегодня была планерка. Женька сбежал к брату. Перед уходом Настя пересчитала своих архаровцев. Все были на месте. Может, у демонов среда выходной? Или планерка в аду отвлекла от мирских дел?

Хмурый Петр Петрович стал вяло подводить итоги первой половины смены, хвалил ярмарку, сказал, что на вырученные деньги пригласят артистов с животными. Как-то между прочим сообщил, что старший вожатый заболел, поэтому в ближайшие дни его не будет.

– А теперь поговорим о первом отряде, – перевел он тяжелый взгляд на дальний конец комнаты, где сидела Настя.

И тут, как в классической пьесе, дверь открылась, и вошел Женька. С братом.

«Кто на меня? А кто на нас с Васей?»

– Можно? – за двоих спросил Сергей.

– Не дергайся! – предупредил Женька, двигая Настю – свободных мест не было, и они уселись рядом на одном стуле. – И молчи. Что бы здесь ни происходило.

Настя хотела возразить – с чего это она будет слушать полукилограммовую мелочь, но начальник начал говорить, не давая как следует поругаться.

– Я знаю, зачем ты пришел, Сергей! – утомленно начал Петр Петрович. – И сегодня у тебя не получится никого защитить! У твоего брата в отряде творится черт знает что! – Петр Петрович категорично опустил ладонь на стол.

– Вот как раз черт отлично знает, что у нас творится, – прошептала Настя, глядя на Женьку. Лицо у него было сосредоточенным. Он словно собирался с силами для броска. – Эй, очнись! – толкнула она напарника.

И он очнулся.

– Петр Петрович! – вскочил Женька. – Можно они войдут?

– Кто? – поплыл вопрос по кабинету.

Настя задержала дыхание. Неужели за те пять минут, что Женьки не было, он успел поймать демона и сейчас внесет его сюда в бутылке?

Но в дверь никто входить не спешил. Вместо этого над лагерем пролетела жизнерадостная песня горна. Высокая нота растворилась в воздухе, потом что-то стукнуло, и взволнованный детский голос прокричал: «Доброе утро, друзья!» «Привет! – тут же подхватил второй голос, заметно ломающийся на легкий басок. – Вставайте, лежебоки! Утро наступило!»

– Это Сашка? – с ужасом узнала второй голос Настя – один из тех парней, что вчера вечером совершали ночную инспекцию по корпусам.

«Сегодня в нашем лагере, – быстрой скороговоркой произнесла девочка и не к месту спросила: – А где читать?» – «Вот», – ответил ей второй голос, и девочка зачастила, перечисляя привычные «подъемы, зарядки, умывания».

– Как вам? – победно улыбнулся Серега.

– Это моя? – Лицо Томы заметно вытянулось.

– Седьмой и первый отряд теперь будут вместе вести передачи из рубки. Ответственная Орлова.

Настя дернулась, Женька удержал ее за локоть.

– Почему первый отряд, я понимаю, а при чем тут седьмой? – Начальник был растерян, но доволен. Он любил, когда детьми занимались.

– Толмачев предложил, – по-пионерски звонко соврал Сергей и лучезарно улыбнулся опешившей Томе.

– Но он ведь сам привел ребят из корпуса и сказал, что это ЧП! – напомнил Петр Петрович.

– Они ходили договариваться с Машей Ершовой и не хотели об этом рассказывать Вовке. Он не знал, что мы начинаем с сегодняшнего дня.

– Вы еще шефство над нами возьмите! – зло выкрикнула Тома. Она не терпела, когда в отряде так бесцеремонно хозяйничали без ее ведома.

– Хорошая идея, – быстро повернулся к Томе Сергей. И, толкнув брата в плечо, предложил: – Поговорите потом с Томой. Сейчас дожди, все равно делать больше нечего. – И, как истинный дипломат, напоследок обратился к начальнику: – Петр Петрович, вы не против? Неплохое ведь предложение.

Начальник перевел взгляд с Томы на Настю – у обеих был растерянный вид.

– Да, – медленно произнес он. – Это было бы неплохо. Заодно молодежь поучилась бы у «старичков», как работать.

– Ну вот, видите, как все хорошо, – быстро завершил соглашение Серега. Над лагерем несся противный писк зашкалившего микрофона. Юным ведущим требовалась помощь.

Тома закрыла и открыла глаза. Бред, разворачивающийся перед ней, не прекратился, и это уже был дурной знак.

– Только в следующий раз согласовывайте такие мероприятия! – крикнул в спину убегающему Сергею Петр Петрович.

– Эксперимент, – пожал плечами довольный Женька.

– Даже не представляю, как вы все это организуете. У нас план! – Вид у Томы был грозный.

Женька развел руками. Ничего, скоро Тома узнает, что любой план можно развалить и не собрать заново.

– И что мне теперь делать? – прошипела в спину напарнику Настя. – Все время сидеть в рубке? Или поселиться в корпусе малышей?

– Я выкрутился. Теперь твоя очередь.

Настя сдержалась, чтобы не сказать, что выкрутился не он, а его брат.

– А чего ты недовольная такая? – повернулся к ней Ермишкин. – Все сходится. Как по заказу.

– Не могу только понять, из какой канцелярии поступил заказ. Из ада или рая.

– Подъем уже был, идите в свои отряды, – завершил планерку начальник.

– Вы чего, правда нам помогать собрались? – остановилась около вожатых первого отряда Тома.

– Потерпеть осталось недолго, – Женька стремительно терял весь свой пафос. Сергей ушел, больше поддерживать его было некому. – Полсмены. Кто к кому первый идет в гости? Вы к нам или мы к вам? Шефы должны познакомиться с подшефными.

– Головоломки, прятки, игры с мячом, – сквозь зубы процедила Настя. – У вас есть где прятаться?

– Пойду, подготовлю своих. – Чтобы продемонстрировать, как ей все это не нравится, Тома закатила глаза. – Но не надейтесь, что вам удастся сделать так, чтобы меня тоже выставили из лагеря.

Она ушла.

– Не было печали, черти накачали, – прошептала Настя, не к месту поминая нечистого.

– Отсиживайся у малышей, а там посмотрим, – совсем неуверенно протянул Женька.

– Первый отряд! – напомнил о себе Петр Петрович. – А вам за детьми следить не надо?

За стеклянными дверями, ведущими на улицу, тянулся унылый летний дождик. Ладно. Предположим, что эта затея удастся. Два дня прошло. Осталось тридцать восемь.

Сережкина идея оказалась не так уж и плоха, как это казалось на первый взгляд. Мальчишки с особенным энтузиазмом ввязались в вожатское дело. Они постоянно что-то придумывали, устраивая то беготню по всем палатам, то чтение книг по ролям. Девочки поначалу отказались участвовать в таком бестолковом занятии. Но через день им уже стало скучно без мальчишек. Ради интереса они заглянули в седьмой отряд и… остались там. Насте приходилось только следить, чтобы ее недоросли сильно не зарывались в своей фантазии. К концу первого дня малыши уже висели на своих новых вожатых, как гроздья винограда на южных террасах.

Конечно, особой Настиной или Женькиной заслуги в этом не имелось. Других дел у отряда действительно не было. Дождь на всех навевал тоску и уныние. А поход к малышам – хоть какое-то дело. Даже Тома присоединилась к написанию текстов для утренних, дневных и вечерних выступлений ее подопечных.

Дождь. Бесконечный дождь. Какой день он шел и шел, заливая все вокруг. Настя стояла около окна, смотрела на поникшие ветки деревьев. Все это ей не нравилось. Слишком гладко. За спиной вовсю резвилась очередная партия ее подопечных. Десятилетки, визжа, носились за ними. Играли в космос. Надо было изобразить самого неведомого инопланетянина. От «Море волнуется – раз» Настю уже тошнило.

– Орлова! Как вы тут?

Не сказать, чтобы Вовка особенно поправился после внезапной болезни. Был он подозрительно желтого цвета, постоянно морщился, словно пережидал приступ боли. Настя покосилась на прыгающую молодежь. Все Вовку заметили, но никто с воплями не кинулся прочь. Значит, демона не было.

– Отлично!

Вовка не приближался. Взгляд у него был… Самый обыкновенный был у него взгляд. Ничего особенного. Смотрел как всегда. Как на всех.

Это задело. Неужели все-все, что тогда говорил Вовка, шло от демона? И ни словечка от самого Толмачева? А ведь она по нему соскучилась. За полсмены привыкла взглядом следить издалека, вздрагивать, услышав голос, опускать глаза, когда обращался, в столовой подгадывать мгновение, когда и он приходил обедать. Как же он ей нравился. Да! Очень нравился. И сейчас, увидев его после недельного перерыва, она поняла, каким он стал родным за то недолгое время, наполненное ее размышлениями и страхами. Вспомнились все поцелуи и объятия, вспомнились жаркие слова. А ведь все это могло быть ее. Одно слово…

– У нас через несколько дней смена заканчивается, – как-то слишком буднично заговорил Вовка. – Как у тебя там в семье? Ничего?

С семьей у нее все было просто отлично. Мама велела не звонить и не появляться дома.

– Извини, что не смогли тебя отпустить проститься с бабушкой…

Настя внимательней вгляделась в старшего вожатого. В таком юном возрасте провалы в памяти – это редкость.

– Ничего, – осторожно отозвалась она.

– Ты же знаешь, что на пересменок в лагере остаются дети. – Вовка вновь крутил в руке брелок. Нервничал. – Маша останется. – Он кивнул в сторону кучи-малы, в которую превратилась невинная игра в инопланетян. – Кое-кто из твоих… Нужен вожатый на два дня.

– Я? – уточнила Настя. Вовка не решался это сказать сам.

– Если ты, конечно, не против.

За окном игротеки показался Женька. Он пришел звать свой отряд на обед.

– Конечно, я останусь.

Ключи крутанулись в руке последний раз.

– Вот и отлично.

Про себя Настя отметила, что шагу не сделает без Маши. Все эти два дня, что лагерь будет отдыхать между сменами, они проходят друг с другом за руку.

После отъезда ребят лагерь какое-то время казался неприятно тихим. Вместо детских голосов стали лучше слышны птичьи. На территории появились белки, которые раньше и близко не подходили к высокому ограждению. Даже вода в реке стала прозрачней и звонче. Прекратился дождь. Стояли пронзительно ясные спокойные дни. Небо прикрывал легкий тюль облаков.

Неужели все закончилось? Неужели демон действительно послушался ее приказа и отступил? И всего-то надо было – встать на перекресток, провести черту и бросить под ноги монеты? Двух рублей для жертвы было достаточно? А если так, то, может быть, Вовка, став прежним, все-таки обратит на нее внимание? С просьбой подошел. Когда уезжали автобусы, попрощался.

Сорок дней. Из них половина уже позади. А вдруг у Насти есть шанс?

Начало новой смены было суматошным и бестолковым. Настя вновь оказалась на отряде с Женькой. Первое время они постоянно ссорились, делили детей, получали очередные нагоняи от начальника. Среди этой поднявшейся небольшой войны с Ермишкиным Настя вдруг заметила – Вовка с ней перестал разговаривать. Если они сталкивались на улице, то он еле заметно поводил головой, что могло означать либо «привет», либо «я тебя не вижу». Он и вправду не видел. Попытки возобновить отношения с седьмым отрядом провалились. У Томы сменился напарник. Вместо Макса, который перешел на второй отряд, к Наташке Цветаевой, вторым вожатым на седьмом отряде стала новенькая, которую все тут же стали звать Олечкой. Макс подсуетился, чтобы его второй отряд взял над седьмым шефство. Он же выгнал первый отряд из рубки. Совершилась бескровная революция. Слаженная система защиты надломилась. Настя это заметила не сразу, потому что больше всего ее волновала она. Олечка…

Первое время Настя ее как будто не видела. Новый человек, подумаешь…. Ей ли, уже без пяти минут «старичку», обращать на такое внимание? Но вот однажды в столовой она как будто впервые разглядела новую вожатую.

Несмотря на то что новенькой было уже двадцать, ее не зря все звали детским именем Олечка. Тонкорукая и тонконогая, с огромными оленьими глазами, с растерянной улыбкой на губах, с прозрачной матовой кожей, сквозь которую как будто бы просвечиваются кровеносные сосуды, с тихим певучим голосом, с длинными, всегда распущенными русыми волосами. Говорили, что она с музыкального отделения Московского педуниверситета. Собиралась поступать в консерваторию, но перед экзаменами внезапно пропал голос. Сейчас вроде бы все восстановилось, но уже не хочет. Затянула студенческая жизнь.

Олечка проплыла мимо Насти к выходу из столовой. Вовка оказался рядом. Одного взгляда было достаточно, чтобы все понять. Чтобы увидеть то, что почему-то не замечала первые пять дней.

Он в нее влюблен! Как изменилось лицо! А эта улыбка? Она помнила эту улыбку! Он ей так улыбался, когда признавался в любви.

По телу пробежал знакомый жар. Наверняка то же самое сейчас испытывает Олечка. Он ей уже говорил все те слова, что Настя слышала. Но в этот раз слова были настоящие. Потому что любовь Олечке досталась истинная, а не тот суррогат, что ей подсунул демон.

– Новый клей испытываешь? – появился рядом Женька.

– Какой клей?

Приходить в себя было тяжело. Как будто с небес на землю падать. Взгляд приморозился к застывшей около выхода паре.

– Который тебя прилепил к полу.

В руке тарелка. Она качнулась. Плеснулся на пол суп.

– Еще и пол моешь экзотичным способом, – отскочил в сторону Женька. – Ты чего стоишь? Вспомнилось былое?

Ермишкин все отлично понимал. Как все обиженные на жизнь, он был очень внимателен к деталям.

– Ничего мне не вспомнилось, – проворчала Настя. Она продолжила свой путь к вожатскому столу. Не удержалась, бросила взгляд через плечо. Они ушли. В дверной проем било солнце. В его лучах исчезли двое влюбленных.

Образ-то какой! Жаль, не про нее.

Аппетит тут же пропал. Настя уныло водила ложкой по тарелке. Почему одним все, а другим ничего? Она огляделась. Знакомые все лица. До омерзения. Ермишкин что-то говорит. Он всегда что-то говорит.

– Можешь помолчать? – выпалила Настя, отодвигая тарелку. Все с удивлением на нее уставились. Наташка открыла рот, чтобы спросить, в чем дело. У других этот вопрос читался в глазах. И только Женька улыбался. Поубивала бы всех!

Настя побежала на улицу. Чтобы больше не думать. Чтобы больше никого не видеть.

С этого момента Олечка стала регулярно попадаться Насте на глаза. То она шла, задумчиво глядя себе под ноги. То направлялась со своим отрядом на речку. То с горящими румянцем щеками проплывала мимо Вовки. На танцах они были вместе. В кино они сидели рядом. На планерках Олечка оказывалась неподалеку от старшего вожатого. Толмачев снова прописался в корпусе у малышей. Седьмой отряд неожиданно стал образцовым, его теперь всем ставили в пример. Идеальные дети у идеальных вожатых. Все невольно стали подтрунивать над Максом, упустившим такой шанс стать местечковой знаменитостью.

Поначалу Настя все это видела, но отказывалась верить. Лагерная жизнь неслась вперед. На горизонте маячил День Нептуна. Начались репетиции вожатской сказки. Роль жены Али-Бабы отдали Олечке.

Это стало сигналом.

– Ты же говорил, что я буду играть жену!

Она давно не разговаривала с Вовкой. Все было как-то недосуг. Столкнулись они на репетиции. Случайно.

– Валя сказала, что у Ольги это получится хорошо. – Он смотрел на сцену, где музыкальный руководитель объяснял разбойникам, что им надо делать. Женька оказался прав, ему досталась роль младшего головореза, на сцену он выходил последним.

– Или у Томы? – Раздражение, как мыльный пузырь, пухло в голове, мешая думать. Руки налились тяжестью. – Неужели ты ничего не помнишь?

Она смотрела на него, понимая, что говорит глупости, что этих слов быть не должно. Что Вовка, как и она, стал жертвой демона. Но дыхание прерывалось, пальцы сжались в кулаки.

– Скула быстро зажила, да? И как ты меня домой отправлял, тоже не помнишь?

Вовка смотрел на сцену. Он ее не слышал. Или не хотел слышать.

– Нашел того, кто сразу на все согласился? – мчалась она вперед курьерским.

– Что ты несешь? – поморщился Толмачев, поднимаясь. – Валя, я не нужен? – крикнул он в сторону сцены.

– Я вас с Олечкой жду после отбоя, – махнула им рукой музыкальный руководитель.

Вовка встал. Настя вскочила следом.

– Значит, как на пересменок оставаться, так я, а на главную роль – так Олечку.

– За пересменок тебе заплатят. – Голос у Толмачева был напряжен. Он сдерживался, чтобы не сорваться.

– Не нужны мне деньги! – шипела Настя. Слезы резали глаза.

– О твоем подвиге я напишу в характеристике, – бросил Вовка и пошел прочь.

Настя жгла старшего вожатого взглядом, но он уходил своей чуть кособокой походкой. На пальце болтался брелок.

– Чего ты заводишься? – подсела к ней Наташка. Ей досталась роль Фатимы, жены брата Али-Бабы, и она была довольна.

– Я не трактор, чтобы заводиться, – процедила Настя. Хотелось кричать, хотелось кого-то в чем-то убеждать. – А если всем так нравится Толмачев, вот и идите к нему! – выпалила она, убегая из клуба.

Настя вылетела на улицу и чуть не сбила с ног замершую под соснами парочку. Конечно, это были Вовка с Олечкой. Конечно, они ее не заметили. Конечно, Настя из последних сил сдержалась, чтобы не накричать на них.

Она помчалась к себе в корпус. Удивленный Женькин взгляд. Вопросы, посыпавшиеся на ее следы, – она сейчас была не в состоянии слышать и отвечать, все осталось где-то там, за спиной.

В комнате она упала на свою кровать, обнялась с подушкой, бессмысленным взглядом обвела безликие стены.

Как же она сейчас ненавидела… Нет, не Вовку, не этот маленький жестокий мир. Она ненавидела Олечку. Ведь если бы не она, Настя могла по-настоящему обратить на себя внимание старшего вожатого. Если бы не она, у Насти был бы шанс дотянуть сорок дней без потерь.

– Ненавижу, – процедила она, утыкаясь лбом в подушку.

Что в таких случаях делают? Готовят приворотное зелье на крови и дают выпить любимому? Идут на перекресток и ветру доверяют свое желание? Лепят куклу с волосами соперницы и тычут в нее булавками? Разбрасывают кожуру банана перед дверью ее комнаты?

Все это было бесполезно. Можно тысячу раз заложить душу дьяволу, но сделать так, чтобы человек на самом деле полюбил тебя, нельзя. Это будет обман, приворот, принуждение. И в конце концов за это придется расплачиваться.

Настя тихо заскулила. Как же больно все это терпеть! Раз за разом видеть их вместе, раз за разом бороться с яростью и ненавистью.

– Черт! – крикнула она, бросая подушку в стену. – Черт, черт, черт!

– Ты звала? Я явился!