«Собака, которая много лает»

28 февраля Григорий Александрович прибыл в столицу. «Записки» Храповицкого показывают, что по приезде светлейший князь много времени проводил наедине с Екатериной, составляя документы «для отклонения от войны»¹⁴⁸² с Англией и Пруссией.

Тем временем в Польше партия во главе с Игнатием Потоцким обнародовала проект новой конституции, предусматривавшей отмену liberum veto, провозглашение польской короны наследственной и назначение саксонского курфюрста наследником Станислава Августа. Торжественное объявление этого законодательного акта происходило 3 мая 1791 года. Политическая реформа была принята меньшинством голосов, на одном воодушевлении зала: на сейме присутствовало 157 депутатов, между тем как отсутствовало 327. Большинство шляхты не симпатизировало идеям конституции. В таких условиях Россия имела возможность создать свою конфедерацию.

«И вот наши миллионы полетят к черту! — возмущался принц Генрих. — Без копейки прибыли»; «Зачем брать себе в союзники этого жалкого шведа и этих тщедушных поляков?»¹⁴⁸³ Письма старого политика имеют любопытную особенность: человек опытный, умный и заслуженный, он ни разу не упомянул о громких событиях тех лет — взятии Измаила, уничтожении турецкого флота. Единственной волновавшей его темой являлись казенные траты. Сам же конфликт, в который намеревалась вмешаться Пруссия, был для него посторонним.

23 июля 1791 года в записке о Пруссии Потемкин намечал возможный ход военных действий: «Я сужу, что пруссаки двинутся для возбуждения поляков и, пустя их на нас, станут делать оказателства к Риге. В таком случае… все корпусы, соединясь как от Киева, так и от белорусской границы, составят… армию. Сия, вступя в Польшу, займет [православные земли], выгнав поляков»¹⁴⁸⁴.

Польша пала бы первой жертвой противостояния России и «лиги», фактически выставленная союзниками как таран на западной границе. «Обстоятельства… требуют быть нам в готовности, наипаче противу пруссаков, — писал князь. — А как они выгодою большею для себя имеют обращение на нас поляков… то сии последние быть первыми в наших соображениях должны… Делить так, чтоб мало ее осталось»¹⁴⁸⁵. Согласно этому плану, коронные земли должны были принадлежать Польше, но, лишившись громадных православных территорий, она становилась мононациональной и монорелигиозной страной.

В то же время Екатерина и ее фактический соправитель повели сложную дипломатическую игру. Каждому из участников Петербург сулил то, чего тот давно желал. Пруссию постарались привлечь обещанием антиавстрийского союза, включавшего и Варшаву¹⁴⁸⁶. Это привело к замедлению темпов военных приготовлений Фридриха Вильгельма II. Австрия, до сих пор отказывавшаяся поддержать Россию в случае конфликта с Пруссией, заподозрила, что дело клонится к новому разделу Польши. Боясь остаться «без прибыли», Вена согласилась на совместные с Россией действия, если прусский король первым начнет присоединять польские земли¹⁴⁸⁷. Саму Польшу удалось частично нейтрализовать, распространяя слухи, что Россия уступит ей Молдавию из завоеванных турецких владений¹⁴⁸⁸.

Несмотря на Верельский мир, оставалась угроза нового столкновения со Швецией. О ней в один голос говорили все европейские кабинеты, не веря миролюбию Густава III. «Это злодей, на которого никогда нельзя положиться», — рассуждала Екатерина. Гримм сравнивал шведского короля с «Дон-Кишотом» и давал корреспондентке фантастические советы. По его мнению, Густав «никогда не стремился к другой славе, как к репутации личной храбрости; за эту честь он соглашался быть измолотым, избитым». Стоит только Екатерине «конфиденциально признаться, что… она до смерти им восхищается, то он на всю жизнь будет прикован к ее колеснице». Естественно, государыня отвергла совет «проникнуться удивлением к врагу». Это могло бы произойти только в одном случае, шутила она, «когда бы он победил все соблазны, которыми Ge и Gu его искушают, как демоны святого Антония»¹⁴⁸⁹.

Густав III намеревался, играя на противостоянии России и «лиги», выторговать для себя наибольшие выгоды. Министром в Россию был назначен генерал Курт фон Стединг, который 1 октября 1790 года прибыл в Петербург и начал зондировать почву на предмет субсидий и мелких территориальных уступок¹⁴⁹⁰. Шведский сосед хотел подоить сразу двух коров. В феврале 1791 года он передал Палену проект союзного договора между Россией и Швецией, в котором обещал вспомогательное шведское войско на случай войны с Пруссией в размере 18 тысяч человек и участие Швеции в предотвращении возможного похода английского флота в Балтийское море. Со своей стороны Россия должна была выплатить союзнику 70 тысяч риксдалеров и урегулировать приграничные вопросы.

Екатерина была не настроена идти на уступки и субсидии «северному Амадису». Потемкину пришлось приложить усилия для того, чтобы повлиять на нее. «Английский флот в Балтике нулем будет, — писал князь, — ежели Вы изволите уладить со шведским королем… Будучи же в тесном с ними союзе Россия получит совершенный покой, а ежели бы Вы могли связать такой союз браком, то навеки б одолжили Россию»¹⁴⁹¹. Мысль заключить матримониальный союз между старшей внучкой Екатерины Александрой Павловной и сыном Густава III Густавом Адольфом понравилась королю, а получение требуемой субсидии отвратило его от содействия Англии¹⁴⁹².

Одновременно полным ходом шли военные приготовления. Были расписаны три армии, прикрывавшие границы России: против Пруссии, против Порты и против Швеции. Главный удар принимал на себя флот¹⁴⁹³. Формировался новый корпус в Финляндии, командующим которым назначили измаильского героя Суворова.

2 апреля Англия договорилась с Пруссией «выслать тридцать пять линейных кораблей с соразмерным количеством фрегатов в Балтийское море и двенадцать линейных же кораблей и фрегатов в Черное море»¹⁴⁹⁴. Британский военный флот уже стоял на якоре в Портсмуте. Горячим сторонником силового давления на Петербург выступал премьер-министр Уильям Питт Младший. Болезненно пережив поражение в войне американских колоний за независимость, многие английские политики и военные были склонны искать поле для реванша. В 1790 году получило новый толчок завоевание Индии. Но этого было мало. Следовало наказать европейских противников Англии. Россию винили за политику вооруженного нейтралитета. Питт считал, что теперь настало время отыграться.

«Великое неудовольствие англичан против России исходит из… начал вооруженного нейтралитета, — писал Гримм, — они никогда не могли и не хотели переварить его. А я им постоянно замечал, что эта доктрина может быть противна только морским тиранам и разбойникам»¹⁴⁹⁵. Англичане и были в душе морскими разбойниками, только со времен доброй королевы Елизаветы приобрели внешний лоск благородных джентльменов. «Это самая высокомерная и в делах самая коварная нация»¹⁴⁹⁶, — не уставал повторять принц Генрих. «Мудрость требует, чтобы она (Екатерина. — О. Е.) заключила мир, отдав свои завоевания туркам»¹⁴⁹⁷. Подобные советы крайне раздражали нашу героиню. «Английские корабли не придут ни в Черное море, ни в Балтийское», — отвечала она. «Вовсе не придут, побьемся об заклад». И добавляла: «Мир я все-таки заключу не иначе, как на условиях, мною объявленных»¹⁴⁹⁸.

В вопросе о войне с Россией Питт не получил поддержки оппозиции и даже многих старых сторонников. Мануфактурные центры Англии работали на русском ввозном сырье, а портовые города жили во многом за счет постоянного товарооборота с Россией. Эти устойчивые торговые связи не раз спасали русско-английские отношения во время политических конфликтов. 29 марта 1791 года Питт открыто объявил парламенту, что британский военный флот предназначен для нападения на Петербург. Русский посол Семен Воронцов развернул в британской прессе кампанию, доказывая экономическую невыгодность для Англии столкновения с Петербургом. На деньги посольства были изданы дешевые анонимные брошюры. В крупных мануфактурных центрах — Манчестере, Лидсе, Норвиче, Уэксфильде — начались митинги и народные собрания, на стенах домов появились надписи: «Не хотим войны с Россией». Одновременно шли дебаты в парламенте. Оппозиция наступала на Питта, главным оппонентом премьер-министра был Чарльз Фокс, который доказывал крайнюю невыгодность противостояния с Россией¹⁴⁹⁹. Британский кабинет уже попытался приостановить движение английских купеческих судов к русским берегам. На этом фоне особенно эффектно звучало заявление Екатерины о том, что она прикажет пропускать торговые корабли даже через ряд сражающихся военных судов.

Парламент был засыпан петициями избирателей с требованием голосовать против кредитов для войны с Россией. Чрезвычайно довольная этим Екатерина писала о парламентской оппозиции: «То, что в настоящую минуту не нравится одним, нравится другим… благодаря этому люди привыкают размышлять»¹⁵⁰⁰.

15 апреля в Балтийское море вышла эскадра В. Я. Чичагова, готовая встретить английский флот¹⁵⁰¹, а через десять дней Суворов отправился в Финляндию к вновь укомплектованному корпусу. Настроение в городе царило напряженное. «Что станется с русскими — это их дело, — рассуждал уставший от политической неразберихи принц Генрих. — Мы же будем счастливы, если выпутаемся из этого скверного положения». Екатерина прокомментировала: «Русские останутся русскими»¹⁵⁰². В данную минуту у нее не было настроения ни храбриться, ни отшучиваться.

«Для Англии политически хорошо воспользоваться настоящими обстоятельствами для приведения России в то состояние, в котором она в отношении к другим Европейским державам находиться должна»¹⁵⁰³, — писал из Петербурга английский посол Чарльз Уитворт. Как его слова похожи на высказывания французских дипломатов времен первой Русско-турецкой войны!

Однако воевать не пришлось. В самый разгар дебатов в парламенте к Питту пришло убийственное известие о том, что Густав III закрывает для англичан свои гавани. «Король шведский изменил обещаниям, сделанным Пруссии и Англии, — почти с возмущением писал принц Генрих. — …маленький изменник!»¹⁵⁰⁴ В таких условиях Питт вынужден был отступить. Он приказал вернуть гонца, уже посланного в Петербург с нотой об объявлении войны, флот был разоружен. В Россию для проведения секретных переговоров о мире с Турцией срочно отбыл секретарь английского кабинета Уильям Фалькнер (Фокнер)¹⁵⁰⁵. Провал интервенции нанес болезненный удар по самолюбию Питта, он со слезами признавался, что «это величайшее унижение в его жизни»¹⁵⁰⁶. 30 апреля Екатерина с облегчением констатировала, что войны не будет. Уитворт доносил в Лондон, что «императрица нимало не склоняется на принятие status quo или какого либо ограничения»¹⁵⁰⁷. По поводу попыток увязать интересы всех сторон конфликта в одном договоре государыня с издевкой писала Гримму: «Кто же, будучи хозяином у себя и имея собственную шапку, допустит, чтоб ему воткнули голову в шапку, уже покрывающую несколько голов, которые стукаются и вечно будут стукаться одна о другую?»¹⁵⁰⁸

14 мая в Царское Село прибыл Фалькнер¹⁵⁰⁹. Екатерина приняла его, любезно побеседовала, не затрагивая спорных вопросов, и лишь в конце позволила себе намек на позицию Англии. «Итальянская гончая собака, принадлежащая императрице, лаяла на мальчика, игравшего перед нею в саду, — доносил Фалькнер. — Она сказала мальчику, чтоб он не боялся, и, оборотясь ко мне, говорила: „Собака, которая много лает, не кусается“»¹⁵¹⁰.