Москва пасхальная

В тихих звонах отошла Страстная, Истекает и субботний день, На Москву нисходит голубая, Как бы ускользающая тень.

Но алеет и темнеет запад, Рдеют, рдеют вечера цвета, И уже медвежьей теплой лапой Заползает в город темнота.

Взмахи ветра влажны и упруги,

Так весенне-ласковы, легки. Гаснет вечер, и трамваев дуги

Быстрые роняют огоньки.

Суета повсюду. В магазинах Говорливый, суетливый люд. Важные посыльные в корзинах

Туберозы нежные несут.

Чтоб они над белоснежной пасхой

И над коренастым куличом Засияли бы вечерней лаской, Засветились розовым огнем.

Все готово, чтобы встретить праздник, Ухитрились всюду мы поспеть, В каждом доме обонянье дразнит

Вкусная кокетливая снедь.

Яйца блещут яркими цветами, Золотится всюду «Х» и «В», — Хорошо предпраздничными днями Было в белокаменной Москве!

Ночь нисходит, но Москва не дремлет, Лишь больные в эту ночь уснут, И не ухо даже — сердце внемлет Трепету мелькающих минут!

Чуть, чуть, чуть — и канет день вчерашний, Как секунды трепетно бегут!.. И уже в Кремле, с Тайницкой башни Рявкает в честь праздника салют.

И взлетят ракеты. И все сорок

Сороков ответно загудят, И становится похожим город На какой-то дедовский посад!

На осколок Руси стародавней, Вновь воскресший через триста лет... Этот домик, хлопающий ставней — Ведь таких давно нигде уж нет!

Тишина арбатских переулков, Сивцев Вражек, Балчуг — и опять Перед прошлым, воскрешенным гулко, Век покорно должен отступать.

Две эпохи ночь бесстрастно вместит, Ясен ток двух неслиянных струй. И повсюду, под «Христос воскресе»

Слышен троекратный поцелуй.

Ночь спешит в сияющем потоке, Величайшей радостью горя, И уже сияет на востоке Кроткая Воскресная заря.

ТИХВИН

Городок уездный, сытый, сонный, С тихою рекой, с монастырём, — Почему же с горечью бездонной

Я сегодня думаю о нём?

Домики с крылечками, калитки. Девушки с парнями в картузах.

Золотые облачные свитки,

Голубые тени на снегах.

Иль разбойный посвист ночи вьюжной,

Голос ветра, шалый и лихой, И чуть слышно загудит поддужный Бубенец на улице глухой.

Домики подслеповато щурят Узких окон желтые глаза, И рыдает снеговая буря. И пылает белая гроза.

Чье лицо к стеклу сейчас прижато,

Кто глядит в оттаянный глазок? А сугробы, точно медвежата, Все подкатываются под возок.

Или летом чары белой ночи. Сонный садик, старое крыльцо, Милой покоряющие очи, И уже покорное лицо.

Две зари сошлись на небе бледном,

Тает, тает призрачная тень, И уж снова колоколом медным Пробужден новорожденный день.

В зеркале реки завороженной Монастырь старинный отражён... Почему же, городок мой сонный, Я воспоминаньем уязвлён?

Потому что чудища из стали Поползли по улицам не зря, Потому что ветхие упали Стены старого монастыря.

И осталось только пепелище, И река из древнего русла, Зверем, поднятым из логовища, В Ладожское озеро ушла.

Тихвинская Божья Матерь горько

Плачет на развалинах одна. Холодно. Безлюдно. Гаснет зорька, И вокруг могильна тишина.