Ольга Берггольц Блокадная ласточка
Сквозь года, и радость, и невзгоды
вечно будет мне сиять одна -
та весна сорок второго года,
в осажденном городе весна.
Маленькую ласточку из жести
я носила на груди сама.
Это было знаком доброй вести,
это означало: "Жду письма".
Этот знак придумала блокада.
Знали мы, что только самолет,
только птица к нам, до Ленинграда,
с милой-милой родины дойдет.
...Сколько писем с той поры мне было.
Отчего же кажется самой,
что доныне я не получила
самое желанное письмо?!
Чтобы к жизни, вставшей за словами,
к правде, влитой в каждую строку,
совестью припасть бы, как устами
в раскаленный полдень - к роднику.
Кто не написал его? Не выслал?
Счастье ли? Победа ли? Беда?
Или друг, который не отыскан
и не узнан мною навсегда?
Или где-нибудь доныне бродит
то письмо, желанное, как свет?
Ищет адрес мой и не находит
и, томясь, тоскует: где ж ответ?
Или близок день, и непременно
в час большой душевной тишины
я приму неслыханной, нетленной
весть, идущую еще с войны...
О, найди меня, гори со мною,
ты, давно обещанная мне
всем, что было,- даже той смешною
ласточкой, в осаде, на войне...
Балашов Сергей
ПЕРЕД АТАКОЙ. Семен Гудзенко. Когда на смерть идут,- поют, а перед этим можно плакать. Ведь самый страшный час в бою - час ожидания атаки. Снег минами изрыт вокруг и почернел от пыли минной. Разрыв - и умирает друг. И, значит, смерть проходит мимо. Сейчас настанет мой черед, За мной одним идет охота. Ракеты просит небосвод и вмерзшая в снега пехота. Мне кажется, что я магнит, что я притягиваю мины. Разрыв - и лейтенант хрипит. И смерть опять проходит мимо. Но мы уже не в силах ждать. И нас ведет через траншеи окоченевшая вражда, штыком дырявящая шеи. Бой был коротким. А потом глушили водку ледяную, и выковыривал ножом из-под ногтей я кровь чужую.
Романова Александра
Неправда, друг не умирает, Лишь рядом быть перестает. Он кров с тобой не разделяет, Из фляги из твоей не пьет. Но все, что между вами было, Все, что за вами следом шло, С его останками в могилу Улечься вместе не смогло.
Упрямство, гнев его, терпенье — Ты все себе в наследство взял, Двойного слуха ты и зренья Пожизненным владельцем стал. Взвали тот груз себе на плечи, Не оставляя ничего, Огню, штыку, врагу навстречу Неси его, неси его! И кто-то, кто тебя не видел, Из третьих рук твой груз возьмет, За мертвых мстя и ненавидя, Его к победе донесет.
Клейн Екатерина
С зарей фашистские солдаты Угнали маму со двора Совсем одна под крышей хаты Осталась девочка с утра, Она запомнила едва ли, Как к ним фашистов принесло Как страшно женщины кричали, А к утру вымерло село, Котёнка за уши таская, Сидела девочка в углу И кукла, кукла, городская Сидела рядом на полу Ее красотку в платье белом, В оборках с ног до головы, Отец на зависть всем девченкам Привез, недавно, из Москвы Так о фашистах в день весенний Забыла девочка давно, Когда вломились в двери, Прикладом выбили, окно, Как волки рыскали по хате Хвалясь награбленным добром, Сорвали простыни с кроватей Сундук взломали топором, Потом пошли, окончив дело, Один, берясь уже за дверь, Вернулся. Девочка глядела, ждала! Ну что же он теперь? И к ней шагнув, потехи ради Иль так, от жадности, с пьяна, Он куклу взял у ней, не глядя, Тогда заплакала она. Она заплакала сначала, Но от обиды этой вдруг На него так грозно закричала И куклу вырвала из рук. С ней в угол кинулась, Прижалась к стене Затравленным зверьком И кукла спрятаться старалась У ней под сбившимся платком, Когда по солнечному полу Вином, иль злобой распален, Он к ней шагнул Большой, тяжелый И хрипло выругался он, Лишь крепче стиснули ручонки Кудрявый кукольный парик Был крик, по заячьему тонкий Последний крик, ребячий крик И стало тихо, билась в хате Большая муха о стекло. На косы, кукольное платье Немного крови натекло. Фашист же куклу взял обратно И сунул в глубину мешка, Затем он вытер аккуратно до блеска лезвие штыка И вышел, худенькое тело Толкнув, нетвердою ногой. О! Как бы я тогда хотела Быть рядом с маленькой, с тобой, Чтоб ты могла прижаться к маме, Чтоб я, не помня ничего Могла хоть голыми руками Убить его! Убить его!