Cочинение «Кутузов в Бородинском сражении»

 Кутузов проходит через всю книгу, почти не изменяясь внешне: старый человек с

седой головой «на огромном толщином теле», с чисто промытыми складками шрама там, «где измаильская пуля пронзила ему голову». Н «медленно и вяло» едет перед полками на смотре в Браунау; дремлет на военном совете перед Аустерлицем.

 

Он почти не меняется и внутренне на протяжении всего романа: в начале войны 1805 года перед нами тот же спокойный, мудрый, все понимающий Кутузов, что и в конце Отечественной войны 1812 года. Он человек, и ничто человеческое ему не чуждо: старый главнокомандующий устает, с трудом садится на лошадь, с трудом выходит из коляски; на наших глазах он медленно, с усилием жует жареную курицу, увлеченно читает легкий французский роман, скорбит о смерти своего друга, подчиняется царю, светским тоном разговаривает с Пьером.

 

И при всем этом, в нашем сознании он стоит особо, отдельно от всех людей; мы догадываемся о его внутренней жизни, которая не меняется за семь лет, и преклоняемся перед этой жизнью, ибо она заношена ответственностью за нашу страну, и ни с кем е делит ту ответственность, несет ее сам.

 

Но каким же предстает перед нами Кутузов перед Бородинским сражением и во время него?

 

Бородинское сражение — это центр романа, его кульминация; решающий момент в жизни всей страны и многих героев книги. Как только Кутузов принял командование над армиями, он вспоминает о князе Андрее и посылает ему приказ прибыть в главную квартиру в Царево-Займище. Князь Андрей приезжает в тот момент, когда идет смотр войск Кутузовым перед сражением. После смотра Кутузов отправляется в главную квартиру, где, закончив подпись последних бумаг, пригашает к себе князя Андрея для важного разговора.

 

«Умное, доброе и вместе с тем тонко-насмешливое выражение светилось на пухлом лице Кутузова».

 Может быть, нам покажется странным, но князь с глубочайшим сожалением отказывается от предложения Кутузова. «Благодарю вашу светлость… я привык к полку, полюбил офицеров, и люди меня, кажется, полюбили. Мне бы жалко оставить полк…» Кутузов с сожалением сказал: «Жалею, ты бы нужен был: но ты прав, ты прав…»; «Иди с Богом своей дорогой. Я знаю, твоя дорога — это дорога чести».

 Двадцать пятого августа «ополченцы и те, которые были в деревне, и те, которые работали на батарее, — побросав лопаты, побежали на встречу церковному шествию».

 «толпа окружившая икону, вдруг раскрылась. Кто-то вероятно очень важное лицо, судя по поспешности, с которой перед ним сторонились, подходил к иконе». Перед Бородинским сражением Кутузов вел себя довольно-таки странно и не сдержанно, выгоняя все как бы лишних людей из штаба, почти ни с кем не разговаривая и ничего не выясняя. И вот наступает 26 августа — день Бородинского сражения.

 Наполеону посвящены семь глав из двадцати, описывающих бородинскую битву, а Кутузову всего одна. Наполеон в этих главах напряженно деятелен, а Кутузов по сравнению с ним, бездействует. Еще во время Бородинского сражения Толстой подчеркивал, что Кутузов «не делал Никах распоряжений, а только соглашался или не соглашался с тем, что предлагали ему». Но он «отдавал приказания, когда это требовалось подчиненным. Толстой пытался показать, как спокойно Кутузов отдается воле событий, как мало, в сущности, руководит войсками, зная, что «участь сражений» решает «неуловимая сила, называемая духом войска». Но, когда нужно, он руководит армиями и отдает приказы, на которые никто другой не осмелился бы.

 Оставляя Москву, он не только отел сохранить русскую армию, — он понимал, что французские войска разбредутся по огромному городу, и это приведет к разложению армии — без потерь, без сражений начнется гибель французских войск.

Но со всех сторон на него оказывалось давление, и он вынужден был отдать приказ к сражению, «которого он не одобрял».

 Но все-таки, как бы противник не наступал, какие бы трудности не подстерегали, какие бы армия не несла потери, все-таки русские отстояли свою честь.

 Кутузов был показан как полководец, превзошедший над Наполеоном, как великая личность: им была одержана «победа нравственная», потому что на французов «в первый раз под Бородино была наложена рука сильнейшего духом противника».