Глава XXIV. — Так называемое первоначальное накопление 729

крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство, за какими бы феодальными вывесками ни скрывалась их собственность. В более крупных господских имениях bailiff (управляющий), некогда сам крепостной, был вытеснен свободным фермером. Наемные рабочие в земледелии состояли частью из крестьян, употреблявших свободное время на работу у крупных земель­ных собственников, частью из особого, относительно и абсо­лютно немногочисленного, класса собственно наемных рабочих. К тому же даже эти последние фактически были крестьянами, ведущими самостоятельное хозяйство, так как наряду с зара­ботной платой получали коттедж, а также 4 и больше акров пахотной земли. Кроме того, совместно с крестьянами в собст­венном смысле они пользовались общинными землями, пасли на них свой скот и добывали топливо: дрова, торф и т. п. ¹⁹¹⁾. Во всех странах Европы феодальное производство характери­зуется разделением земли между возможно большим количе­ством вассально зависимых людей. Могущество феодальных господ, как и всяких вообще суверенов, определялось не раз­мерами их ренты, а числом их подданных, а это последнее зави­сит от числа крестьян, ведущих самостоятельное хозяйство ¹⁹²⁾. Поэтому, хотя земля в Англии была разделена после норманского завоевания на гигантские баронства, которые нередко включали в себя до 900 старых англосаксонских лордств каждое, тем не менее она была усеяна мелкими крестьянскими хозяйствами и лишь в отдельных местах между этими послед­ними находились крупные господские поместья. Такие отношения при одновременном расцвете городской жизни, характер­ном для XV столетия, создали возможность того народного богатства, которое с таким красноречием описывает канцлер Фортескью в своих “Laudibus Legum Angliae”, но эти отно­шения исключали возможность капиталистического богат­ства.

Пролог переворота, создавшего основу капиталистического способа производства, разыгрался в последнюютреть XV

¹⁹³⁾ Не следует забывать, что даже крепостные не только являлись собственни­ками, — правда, обязанными платить оброк, — небольших участков земли, примы­кавших к их дворам, но и совладельцами общинной земли. “Крестьянин там” (в Силезии) — “крепостной”. Тем не менее эти крепостные владеют общинными землями. “До сих пор не удалось склонить силезцев к разделу общинных земель, тогда как в Неймарке уже не осталось деревни, где бы этот раздел не был осуществлен с вели­чайшим успехом” (Mirabeau. “De la Monarchic Prussienne”. Londres, 1788, t. II, p. 125,126).

¹⁹²⁾ Япония с ее чисто феодальной организацией землевладения и с ее широко развитым мелкокрестьянским хозяйством дает гораздо более верную картину европей­ского средневековья, чем все наши исторические книги, проникнутые по большей части буржуазнымипредрассудками. Быть “либеральным” за счетсредневековья чрезвычайно удобно.

730 Отдел седьмой. — Процесс накопления капитала

и первые десятилетия XVI столетия. Масса поставленных вне закона пролетариев была выброшена на рынок труда в резуль­тате роспуска феодальных дружин, которые, по справедливому замечанию сэра Джемса Стюарта, “везде бесполезно заполняли дома и дворы” ¹⁹⁶. Хотя королевская власть, будучи сама продуктом буржуазного развития, в своем стремлении к абсо­лютизму насильственно ускоряла роспуск этих дружин, она отнюдь не была его единственной причиной. Крупные феодалы, стоявшие в самом резком антагонизме к королевской власти и парламенту, создали несравненно более многочисленный пролетариат, узурпировав общинные земли и согнав крестьян с земли, на которую последние имели такое же феодальное право собственности, как и сами феодалы. Непосредственный толчок к этому в Англии дал расцвет фландрской шерстяной мануфактуры и связанное с ним повышение цен на шерсть. Старую феодальную знать поглотили великие феодальные войны, а новая была детищем своего времени, для которого деньги являлись силой всех сил. Превращение пашни в паст­бище для овец стало лозунгом феодалов. Харрисон в своей работе “Description of England. Prefixed to Holinshed's Chro­nicles” описывает, какое разрушительное влияние на страну оказывала эта экспроприация мелких крестьян. Но, пишет он, “what care our great incroachers!” (“какое дело до этого нашим великим узурпаторам!”). Жилища крестьян и коттеджи рабочих насильственно снесены или заброшены.

“Если мы”, — говорит Харрисон, — “возьмем старые описи любого рыцарского имения, то увидим, что исчезли бесчисленные дома и мелкие крестьянские хозяйства; что земля кормит теперь гораздо меньшее коли­чество людей; что многие города пришли в упадок, хотя наряду с этим расцветают новые... Я мог бы рассказать кое-что о городах и деревнях, которые были снесены и превращены в пастбища для овец и от которых остались только помещичьи дома”.

Жалобы таких старых хроник всегда преувеличены, но они точно рисуют то впечатление, какое совершавшаяся в то время революция в производственных отношениях произвела на современников. Сравнивая сочинения канцлера Фортескью и Томаса Мора, мы ясно видим ту пропасть, которая отделяет XV век от XVI. По справедливому замечанию Торнтона, английский рабочий класс из своего золотого века без всяких переходных ступеней попал в железный век.

Законодательство было испугано этим переворотом. Оно еще не стояло на той высоте цивилизации, на которой “Wealth of the Nation” [“национальное богатство”], т. е. созидание капитала и беспощадная эксплуатация и пауперизация народ-