38. Проблемы жизни и смерти в контексте биоэтики.

(можно использовать материал 36 вопроса)

Что есть жизнь? Случайная репликация молекулы ДНК, возникшая из космического хаоса, или предначертанное свыше по воле Творца временное помещение бессмертной души в тленную телесную оболочку?

Что есть смерть? Возврат материи в мир минералов - "…все в землю ляжем, все прахом будем", или необходимый шаг перед Божьим судом?

Кто и при каких обстоятельствах вправе распоряжаться жизнью и смертью?

Эти вопросы - вечные. До сих пор на них нет ответа, который устраивал бы всех. Они и сегодня занимают значительное место в искусстве и религии, в философской, исторической, этической, медицинской и других науках. Кроме того, даже прикосновение к проблеме жизни и смерти выступает квинтэссенцией чувств и эмоций индивидуума.

Смерть и жизнь, – понятия многоаспектные. Они выступают как вечная проблема человеческого существования, которая имеет биологические, социально–культурные и мировоззренческие измерения. Смерть всегда сопровождает жизнь, а ценность жизни осознается лишь на фоне смерти. Не было бы смерти, мы не могли бы говорить и о жизни. В общечеловеческом аспекте, проблема смерти весьма значима, это обусловлено тем, что понимание временного земного существования каждого человека выступает фундаментальной мировоззренческой основой для личностного самоопределения, осмысления целей и ценностей бытия, смысла жизни. Смерть – величайшая из тайн, таинство, которое не минует ни одно живое существо. Она выступает как конец; финал жизни, как отрицание наивысшей ценности.

http://www.sofik-rgi.narod.ru/avtori/orlova_bioetica.htm

Фундаментальной задачей биополитики является сохранение и поддержание жизни. Особенно остро стоит проблема сохранения жизни на фазе рождения. Чрезвычайно важным оказывается здесь прогнозирование возможных патологий и предотвращение их.

В тот момент, когда человек по развитию науки, техники, генетики смог добраться до самых истоков жизни, перед биоэтиками встает важнейшая проблема этики и нормы внетелесного зачатия, а также проблема человеческого эмбриона. Это очень важное понятие, поскольку человеческий эмбрион, оставаясь почти невидимым и очень маленьким, связан с зарождением жизни и очень важен для понимания, что такое человеческая жизнь. Вопрос о сохранении жизни человеческому эмбриону является темой крайне деликатной и этически сложной, так как он зависит от разрешения вопроса о человеческой личности.

Здесь дискутируется очень широко вопрос, что такое человеческая личность и кому принадлежит достоинство человеческой личности. Можно ли говорить о личности в момент зарождения человека и его смерти? Существуют ли пределы и каковы они в поддержании жизни смертельно больного человека? Допустима ли эвтаназия? С какого момента следует считать наступление смерти? С какого момента зародыш можно считать живым существом? Допустимы ли аборты? Или аборты есть убийство живых существ? Можно ли путем философского размышления применять понятие личности к эмбриону. Следует все же говорить о том, что субъектом права на жизнь является также и женщина и ее жизнь может оказаться не менее подверженной опасности, в том числе и самой беременностью. Кроме того, имеем ли мы право в принципе говорить о слабости эмбриона, находящегося в теле матери? Ведь в этом симбиозе именно мать, вся ее биологическая, психологическая и социальная жизнь всецело подчиняется жизни плода, но не наоборот.

Биология и биофизика выделяют определенные характеристики, которые могут быть приписаны личности, но на основе этих данных нельзя ни отказать эмбриону в праве на жизнь, ни постулировать его. Говоря словами Владимира Лосского, это значит, что уровень, на котором ставится проблема человеческой личности, превосходит уровень онтологии, как ее обычно понимают. И здесь можно вести речь о некоей метаонтологии, когда лишь Бог, приостанавливающийся в Своем творчестве, как бы советуется с Собой: « Сотворим человека по образу Нашему и по подобию Нашему » (Быт.1: 26) [3].

В современной литературе (В. Поссенти и др.) выделяются два подхода к определению личности в соотношении с проблемой человеческого эмбриона: функциональный и субстанционалистский.

1. Исходя из принципа функциональности, личность характеризуется согласно тому, что она может, то есть, способна ли она осуществлять свои действия на основе свободы воли, нравственности, самосознания. Если считать, что именно эти характеристики являются самыми существенными для квалификации личности, тогда по отношению к старому человеку, потерявшему память, разумность и пр. мы можем говорить, что перед нами нет личности. А, следовательно, у нее нет и права на жизнь. Эмбрион также не обладает этой функциональностью и, как и немощный, потерявший разум старик, имеет минимальное право на жизнь. Однако затем в процессе развития плода, а затем и человека как личности, право на жизнь может расти и достигать максимума в развитом организме. Далее, параллельно с процессами старения, когда человеческое как бы теряет те свойства, которые делали его личностью, это право вновь уменьшается. Этот подход понятие личности выводит из функций доступных человеку как личности, а не как биологическому существу.

Здесь право на жизнь не имеет абсолютного значения, а работает понятие «постепенного» права на жизнь, которое в момент смерти полностью исчезает. Согласно логике такого подхода прекращение жизни эмбриона на начальной стадии не имеет значения, поскольку вплоть до определенной фазы развития плод хотя и принадлежит человеческому роду, но не является человеческой личностью.

2. В сущностном, субтанционалистском подходе определение личности не зависит от каких-либо свойств, и аргументация идет по онтологическому принципу. Различия в сущности считаются различиями степени, которые, в свою очередь, устанавливают классы индивидуумов, отличающихся друг от друга. Если идти по онтологическому пути, то трудность в том, что субстанция определяется не через первичные, а через вторичные свои свойства, которые коренятся в свою очередь в первичном акте бытия. Именно в них мы можем иметь большой выбор. И здесь мы ставим акцент на наиболее высокие качества личности, который, однако, не исключает возможность и других акцентов.

Центральным пунктом в этом случае является порядок бытия и порядок действия, которые отличаются друг от друга тем, что порядок действий вытекает из порядка бытия. Онтологический подход в понимании личности субъекта исключает вероятность ее растворения в различных вторичных актах. Фундаментальное различие порядка бытия и порядка действия определяет то, что личность может быть личностью даже в отсутствии действий.

Центральное понятие личности здесь определяется по самой знаменитой и общепризнанной формуле, которая принадлежит Северину Боэцию (ок. 480_525г.): Persona est naturae rationalis individua substantia (личность есть индивидуальная субстанция, имеющая разумную природу). Субстанция. Индивидуум. Духовность. Сущность. Через понятие человеческого субъекта и человеческой субстанции делается отсылка, как на телесную, так и на духовную компоненту. Таким образом, через это определение мы можем идти как в сторону идеализма, так и в сторону материализма. И мы уже не можем говорить, что есть индивидуумы (плод младенца, умственно отсталые и находящиеся в коме), которые принадлежат человеческому роду, но не являются личностями. Там, где есть человеческий индивидуум, там есть и человеческая личность. Исходя из этого, эмбриону можно присвоить статус личности, так как он желает вести себя как живое существо, имеет свою индивидуальную генетическую природу, в нем существует своя уникальная программа развития.

В момент зачатия происходит то, что на философском языке называется преобразованием сущностей: из двух зигот образуется новая, готовая осуществить свой собственный сценарий жизни. Было бы вполне законно утверждать, что эта реальность имеет право на жизнь, так же как и родители.

Человеческие общества должны быть основаны на гарантии никому не навредить и свободного развития личности. Если признать эмбрион личностью, то в случае замораживания его мы нарушаем этот универсальный этический принцип, так как контролируем время и саму возможность дальнейшего его развития. Использование биотехнологий для модификации человека, вне всякого сомнения, позволяют решать задачи сохранения и поддержания жизни. С другой стороны, существует угроза возможности изменения человеческой природы, которая создает «стабильную преемственность нашего видового опыта» [5,18].

Существуют три категории возражений против генной инженерии: 1. религиозные; 2. основанные на прагматических соображениях; 3. опирающиеся на философские принципы. Наиболее последовательные основания для протестов дает религия. Бог наделяет человека способностью к нравственному выбору, свободной волей, разумом, чем отличает его уникальный статус от остальных животных. Этими способностями Господь наделяет человека посредством природы, вмешательство в порядок и нормы которой есть нарушение воли Бога.

Вмешательство в творение человека посредством репродуктивных технологий выводит размножение из контекста половой жизни и семьи, сводя его к сумме материальных причин и условий, на которые человек может воздействовать. Здесь одновременно и неуважение к достоинству человека (он уже не есть чудесный акт Божественного творения), и попытка уровнять себя с Богом (присвоение функции создания человека).

Опыт человечества показал, что существует много разумных причин не пренебрегать естественным порядком природного мира. Окружающая среда, по отношению к которой человек был довольно агрессивен в своем стремлении «подчинить», «преобразовать», «улучшить», продемонстрировала нам, что всякая экосистема обладает взаимосвязанной целостностью и сложностью, непонимание которых может нарушить равновесие самым непредвиденным способом.

Безоглядная модификация природы человека, как одной из сложнейших систем, чревата необратимым следствием «потери» самого человека («человек отменяется», по меткому замечанию К.С. Льюиса). Эта потеря может определить неожиданные горизонты «постчеловеческого будущего.

В большинстве стран мира не допускается использование вспомогательных технологий деторождения в целях выбора пола будущего ребенка за исключением необходимости предотвратить наследование заболевания, связанного с полом. Тем не менее, пренатальная диагностика получила достаточно широкое нелегальное распространение, Она применяется прежде всего в тех странах, где по социокультурным нормам предпочтение отдается мальчикам, а рождение девочек считается нежелательным. Согласно последним данным, такой «искусственный отбор» уже порождает определенный половозрастной дисбаланс. Если в обычной популяции норма рождаемости – 105–106 мальчиков на 100 девочек, то, по данным Консультативной комиссии по биоэтике при президенте США, в некоторых регионах наблюдаются отклонения от этих величин. В частности, в закавказских республиках бывшего Советского Союза показатели доходят до 122:100. Если такая тенденция сохранится, то уже через 15 лет может возникнуть колоссальный дефицит девочек, что может повлиять не только на демографическую ситуацию, но и спровоцировать социальные проблемы и потрясения. Нехватка молодых женщин приведет к тому, что юноши, лишенные возможности реализовать себя в сексуальном плане и в заботе о благополучии семьи, могут направить свою энергию в другое, разрушительное русло.

Этические вопросы, связанные с преимплантационной диагностикой и неоевгеникой, сопрягаются с проблемами искусственного прерывания беременности. С точки зрения некоторых религий, человеческая жизнь начинается с момента зачатия, а потому аборт воспринимается как самое настоящее убийство. Другие же полагают, что плод становится человеческим существом на определенных стадиях внутриутробного развития, а значит, к оплодотворенной яйцеклетке, зародышу и эмбриону можно относиться как к биомассе, с которой позволительно проводить любые манипуляции. Такая позиция тем более привлекательна, что эмбриональный материал все активнее используется в медицине, косметологии и т.п.

Эвтаназия

Помощь в добровольном уходе из жизни безнадежно больному – убийство или милосердие? Можно ли отключить от системы жизнеобеспечения человека, лежащего в коме, – ведь функционирование организма можно искусственно поддерживать десятилетиями?

Эти вопросы вновь и вновь встают перед медиками, да и не только перед ними, периодически получая громкую огласку. Вероятно, многим памятны недавние случаи, в частности, пресс-конференция смертельно больной и изуродованной недугом англичанки, которая публично отстаивала свое право умереть, или вышедшие на высшие уровни власти в США дебаты по поводу прекращения жизни Терри Шиаво, или дело американского врача Джека Кеворкяна, который создал устройство, позволяющее пациенту самостоятельно свести счеты с жизнью (таким путем «Доктор Смерть» Кеворкян помог более чем 100 пациентам).

Насколько правомерно ставить вопрос о целесообразности чьей бы то ни было смерти? Обычно считается, что для того, чтобы не начинать лечение или его прекратить, пациентом должна быть высказана предварительная воля, если же он не в состоянии сделать это, решение могут принять его родственники. Однако все не так просто. Отключение жизнеобеспечивающих систем палестинского лидера Ясира Арафата было обусловлено не только тяжестью заболевания и неотвратимостью летального исхода, но и тем, что в какой-то момент удалось достичь согласия между женой Арафата и палестинским руководством. Таким образом, смерть человека становится не просто естественным событием, но и контролируемым процессом, ходом которого можно манипулировать, используя мощь медицинских технологий. Коль скоро жизнь поддерживается с помощью соответствующих аппаратов, ее прекращение наступает тогда, когда кем-то принято решение об этом. А раз так, вполне естественным становится желание человека заканчивать жизнь по собственной, а не по чьей-либо иной воле.

Отчасти именно отсюда исходит неуклонно нарастающее во многих странах мира стремление узаконить те или иные формы добровольного ухода из жизни тех, кто в силу тяжелой и неизлечимой болезни обречен на страдания. Вслед за Голландией эвтаназия стала юридически допустимой в ряде американских штатов, сходные тенденции прослеживаются в Дании, Швейцарии, Великобритании. Характерно, что в каждом таком случае законодатели идут навстречу общественному мнению, которое относится к эвтаназии все более одобрительно.