2. *Концептуализм и новая сентиментальность Тимура Кибирова*

*Концептуализм приходит в литературу из изобразительного искусства.

*В западном концептуализме действует принцип "одно вместо другого": либо

художественная "вещь" заменяется на другую вещь, или даже на словесное

описание, на идею "вещи"; либо разрушается традиционное "место обитания"

искусства, и оно выносится из музея или галереи в самые неподходящие

пространства. */В русском концептуализме вещь /* заменяется не на другую

вещь и даже не на описание, имеющее какой-то конкретный смысл, а на

пустоту из-за тотального обесценивания реальности.

*Описывая поэтику литературного концептуализма, И. Е. Васильев

выделяет следующие наиболее важные компоненты:*

- "главным героем литературного концептуализма. . . выступает сам

язык, его метаморфозы". Это не обязательно советский идеологический

язык, но самые разнообразные властные, т. е. авторитетные, общезначимые,

общепринятые структуры сознания, оформившиеся в "окаменелых" языковых

формах;

- "произведениям концептуалистов присуща направленность текста на

самого себя. Это либо рефлексия по поводу собственного создания, либо

теоретизация художественного строя, наукообразие в подаче материала";

- "автор деиндивидуализируется, избегает способа прямого высказывания

(т. е. лирического самораскрытия и исповедальность), собственно личных

оценок, серьезного и ответственного слова. Он говорит опосредованно,

заменяя свой голос чужими голосами, цитатами, мнениями других людей.

Традиционной роли творца, собственной фантазией порождающего

произведение как целостный мир и суждение о жизни, концептуалисты

предпочитают положение непричастности к изображенному и как бы текстовой

вненаходимости".

*Концептуализм во многом наследует такому направлению русского

авангарда, как ОБЭРИУ. *

В лирике Тимура Кибирова видны попытки реализовать личность через

обезличенный и автоматизированный материал. Демонстративно используя

самые хрестоматийные размеры, самые расхожие цитаты в сочетании с самыми

узнаваемыми деталями по преимуществу "общественного" быта (от публичного

сортира до армии). *Особенно тут:*

*Лирическая интермедия Кибирова* *(«Сквозь прощальные слезы»*):

- Размер стихов как у Блока в «Пушкинскому дому» - четырехстопный хорей.

- «кибитка кочевая» из «Калмычке» Пушкина

- Обыгрывается представление о том, что русские странники, бродяги.

- Аллюзии на Пушкина «Бесы

- Мандельштам: «Кто куда, а я в Россию, я на родину щегла»

- Кровавые бани – репрессии периода сталинизма

- Вшивая горка – Швивая горка (один из семи холмов, на которых стоит

Москва)

*/Постоянная тема Кибирова /*- энтропия, распад прежде устойчивых,

заскорузлых порядков.

Кибиров создает образ хаоса традиционными для концептуализма

средствами - особенно часто он использует монтаж цитат столкновение

различных стилистических пластов, буквализацию поэтических и

идеологических клише.

Кибиров парадоксально обыгрывает логику реалистической традиции. Если

классический герой критического реализма обусловлен социальными

обстоятельствами, то лирический герой Кибирова целиком и полностью

обусловлен хаосом. Он ненавидит этот позорный и пошлый мир, но он с ним

сроднился, и если отделять себя от энтропии, то - только по живому. Но

отсюда - парадоксальный вывод: надо сохранить этот отвратный мир в

стихах, воспеть его с любовью и сквозь слезы.

*Гандлевский в предисловии к книге Кибирова "Сантименты"

описывает поэтическую позицию Кибирова как последовательно

антиромантическую*: "Поэтическая доблесть Кибирова состоит в том, что

одним из первых почувствовал, как пошла и смехотворна стала поза

поэта-беззаконника. Потому что греза осуществилась, поэтический мятеж,

изменившись до неузнаваемости, давно у власти, "всемирный запой" стал

повсеместным образом жизни, и оказалось, что жить так нельзя".

*Это наблюдение подтверждается, в частности, тем,

что Кибиров подчеркивает в своем лирическом герое не исключительное,

а именно "общее", "общие места".*

*Антиромантизм Кибирова проявляется и в том, как он присягает на

верность "обывательской", "мещанской" семейной идиллии.*

*Именно эта хрупкая сентиментальная идиллия выдвигается на первый

план в книге Кибирова "Парафразис" (1997).* Поразительна в этих стихах

именно возможность и подлинность счастья среди распада: "Блажен, кто

видит, слышит, дышит, / счастлив, кто посетил сей мир!/ Грядет чума.

Готовьте пир"; ". . . что сладко, столь сладко - аж тошно, аж страшно за

этот денек"; "Ивы шумят. И жена торопливо с белой веревки снимает белье.

/ Лист покачнулся под каплею тяжкой. / Как же мне вынести счастье мое?/

С кем там ругается Лаптева Машка?" Способность к счастью здесь основана

на трезвом сознании невозможности отделить жизнь от распада, энтропии,

смерти.

*Возможно, наиболее ярким примером в поэзии Кибирова 1990-х

годов стал его цикл "Двадцать сонетов Саше Запоевой" (1995). Цикл

демонстративно обращен к маленькой дочке* (у Бродского "Двадцать сонетов

к Марии Стюарт"). Но при этом в цикле Кибирова каждый сонет в

иронической, нарочито сниженной форме, закрепляет позитивный смысл

вековечных универсалий, проступающих сквозь разоренный, "энтропийный" быт.

*/Здесь есть Рождение как Vita nova/*: "И некий голос властно

произнес:/ "Incipit vita nova!" Глупый пес, / потягиваясь, вышел из

прихожей/ и ткнул свой мокрый и холодный нос/ в живот твой распеленутый.

О Боже!/ Как ты орешь! Какие корчишь рожи!"

*/Есть Абсолют:/* "я, полусонный, понял в ту минуту, / что вот оно!

что все-таки нашлось/ хоть что-то неподвластное ухмылкам/ релятивизма,

ни наскокам пылким. . . <. . . > Потом уж, кипятя твои бутылки/ и соски

под напев "Европы плюс", / я понял, что еще сильней боюсь".

*/Есть Бытие/*: "И такси <из роддома. - Авт. > бежало, / как утлый

челн в волнах небытия".

*/Есть Счастье/*: ". . . и так твой день бескраен и богат, / что

даже я, восстав от мутной дремы, / продрав угрюмый и брезгливый взгляд,

/ не то чтоб счастлив, но чему-то рад".

*/Есть Дом:/* "Пройдут года, ты станешь вспоминать. И для тебя вот

эта вот жилплощадь, / и мебель дээспешная, и лошадь/ пластмассовая, и

моя тетрадь/ . . . предстанут раем. / И будет светел и недосягаем/

убогий, бестолковый этот быт, / где с мамой мы колотимся, болтаем, /

рубли считаем, забываем стыд. / А Мнемозина знай свое творит".

*/Есть Красота: "./* . . все громче хохот, шиканье и свист. / Но

жало мудрое упрямо возглашает/ как стан твой пухл, и взор твой как лучист!"

*/Есть Любовь:/* "Бездны на краю/ уже не за свою, а за твою/

тончайшую я шкуру трясся, / Саша", "Любовь, что движет солнце и светила,

/ свой смысл мне хоть немножко приоткрыла, / и начал я хоть что-то

понимать".

*/И есть умиление, пронизывающее весь цикл как атмосфера блаженной

целостности с миром:/* "Прости меня. Прижмись ко мне поближе".

*А заканчивается весь цикл настоящим поэтическим манифестом*.

*Можно истолковать феномен кибировской поэтики как "мягкий

концептуализм*": "если "жесткий" концептуализм (Пригов, Сорокин. - Авт.

) демонстрирует стереотипность чувств, то "мягкий" концептуализм, выходя

за пределы концептуализма, сознательно возрождает эмоциональную силу и

подлинность, скрытую в стереотипе. Кибиров не разрушает, а фиксирует

разрушение, понимает его неизбежность и необходимость, но пытается

спасти то, что ценно.

*«Ах, Годунов-Чердынцев, полюбуйся».*

/Аллюзии:/ Годунов-Чердынцев писал биографию Чернышевского и

издевался над ним. Кибиров написал жизнь Черненко. Каллиопа – муза

эпической поэзии. У Некрасова женщину бьют кнутом, у Кибирова – Россию

(есть так же эпизод с лошадью, которую бьют, в «Преступлении и наказании»).

*«Карабарас».*

Борис Гаспаров тоже интерпретировал Мойдодыра. Прототипом мальчика у

него был грязнуля Маяковский. Кибиров интерпретировал Мойдодыра тоже

по-своему. И мальчик-грязнуля - это он сам.