Глава 5 психология эго

Эго и Ид

Изучение инстинктов позволило нам глубже проникнуть в психическую жизнь. Мы узнали, какие инстинктивные силы там действуют и как нарушение баланса этих сил отражается на болезни. Однако, пока что мы рассмотрели только аспект заболеваний и психической жизни в целом, поскольку помимо инстинктивной жизни существует еще и это, и оно влияет на инстинктивную жизнь, а та, в свою очередь, влияет на эго. Поэтому, для того, чтобы полностью понять психическую жизнь, мы должны изучить еще один компонент личности.

Обычно психические представители инстинктов, которые, как мы знаем, возникают в бессознательном, должны пройти всю психическую систему и претерпеть определенные изменения, чтобы получить доступ к сознанию и воплотиться в действия. Только когда инстинктивная энергия усиливается настолько, что сметает все препятствия у себя на пути, она сразу трансформируется в сознательные состояния и действия, как это бывает при сексуальном экстазе или при психотических состояниях.

Таким образом эго влияет на то, в какой форме инстинкт достигнет сознания и воп\отится в действие. То есть эго может либо разрешить инстинкту сразу выразиться в действии, либо может запретить это и модифицировать инстинкт. В любом случае, развитие инстинкта будет зависеть от природы стремлений эго. Эго представляет собой как бы линзу, в которой преломляю гся все раздражители из внутреннего мира. Но эго также вбирает в себя раздражители из внешнего мира, которые оно должно переварить и модифицировать Эго находится на границе между внутренним и внешним миром и, с топографической точки зрения, частично совпадает с системой Сознательного Восприятия. Однако не надо думать, что все эго принадлежит к системе сознания, поскольку некоторые психические процессы, протекающие в эго, никак нельзя назвать сознательными.

К ним, например, относится большая часть наших моральных ценностей и запретов. Таким образом, мы должны сделать вывод, что часть эго является бессознательной.

Фрейд понял, что бессознательные части эго являются цензором сновидений, но только в поздних работах он стал более конкретно отделять их от сознательных частей. Первоначально сознательные стремления эго рассматривались, как антитеза бессознательным стремлениям, то есть представителям инстинктов. Однако, когда бессознательный компонент был обнаружен внутри эго, уже невозможно было продолжать отождествлять контраст между «сознанием» и «бессознательным» с контрастом между эго и инстинктами. Поскольку инстинкты возникают в бессознательном, а часть эго тоже является бессознательной, необходимо отличать бессознательную инстинктивную жизнь от бессознательной части эго. Более того, поскольку мы говорим о бессознательном в описательном, динамическом и систематическом смысле, понятие бессознательного становится неоднозначным. Поэтому Фрейд решил обозначить бессознательное термином «ид». Контраст между «сознанием» и «бессознательным» был заменен на контраст между эго и ид. Эго состоит из сознательных и бессознательных компонентов, а ид — только из бессознательного, и в нем содержатся импульсы, влечения, инстинкты, желания и страсти человека. У этих импульсов и инстинктов нет определенного объекта или цели, они не организованны, они не сконцентрированы в одно стремление, они действуют независимо друг от друга. В ид нет организации; там царит хаос.

Неопределенное слово «ид» также намекает на тот факт, что нами на самом деле правят инстинкты, мы подчиняемся инстинктам, мы делаем то, что должны делать, и только при особых обстоятельствах мы делаем то, что сознательно хотим сделать. Люди часто говорят, что они думают, чувствуют и действуют именно так, а не иначе, не потому что они решили думать, чувствовать и действовать именно так, а потому что что-то внутри них думает, чувствует и действует.

У эго есть организация; эго может сконцентрировать свои стремления, а также стремления ид на определенную цель, и пустить их по определенному руслу. Более того, в психической системе эго является представителем внешнего мира, но оно также служит и стремлениям ид Ид, представляющее только внутренний мир, эгоистично и не принимает во внимание стремления эго. Если мы придем к заключению, что эго находится на службе у стремлений ид, нам придется несколько видоизменить это утверждение. Хотя ид до определенной степени подчиняет себе эго, но эго не совсем беспомощно, поскольку оно заставляет ид слабеть и менять свои стремления; оно даже способно не позволить этим стремлениям добраться до сознания и воплотиться в действия.

Функция восприятия и проверка реальности

Каждый аналитик по своему опыту знает, что в ходе анализа наступает момент, когда поток материала истощается, ассоциации прекращаются, пациент немеет и ведет себя странно. Тогда не только лечение заходит в тупик, но и труднее становится понять психическую жизнь пациента, а иногда это и вовсе невозможно. Это может показаться странным, ведь бессознательные влечения — теперь мы будем называть их влечениями ид — стремятся прогрессировать, достичь сознательной системы эго, стать осознанными и воплотиться в действия. Стремясь «раскрыться» ид использует все средства, чтобы соприкоснуться с внешним миром и получить удовлетворение с помощью объекта. Но эго противостоит ид с помощью так называемых «сопротивлений», которые скрывают и запрещают стремления ид. Но чтобы дать определение сопротивлению, необходимо понять функцию эго и его связь с ид.

Нам хорошо известна функция эго, как фактора сопротивления, она встречается и при неврозах и в сновидениях. Мы отличаем моторное (действующее), воспринимающее эго от запрещающего эго, от цензора. Изучение некоторых психозов, существование инстинктов смерти и отделение эго or ид приближает нас к пониманию структуры и функции эго.

Если на минутку отбросить все тонкие нюансы эго и постараться понять его общую функцию, трудно будет отделить стремления эго от стремлений ид, поскольку все человеческие действия являются и результатом стремлений ид, и результатом стремлений эго. Действия возникают из взаимодействия обоих стремлений. Согласно гипотезе Фрейда, эго — это часть ид; оно возникло из ид и отделилось от него.

Можно представить себе следующую схему: эго расположено на границе между внутренним миром, ид, и внешним миром, реальностью. Таким образом, задача эго определяется его топографическим положением. С одной стороны, оно должно воспринять и вобрать в себя раздражители из внешнего мира; с другой стороны, оно должно перехватить стремления ид в форме чувств и ощущений и направить их на объекты внешнего мира. Быть воспринятым означает, как мы уже знаем, стать сознательным. Органы восприятия — это органы чувств. глаза, уши, органы осязания и так далее. Воспринимаются не только внешние раздражигели, но и внутренние, ментальные процессы (идеи, желания, мысли, стремления, ощущения и фантазии). Органы чувств перехватывают внешние раздражители и направляют их в центральную нервную систему. Там они оставляют следы в форме воспоминаний и идей, чья природа зависит от конкретного органа чувств, воспринимающего раздражитель (зрение, слух, осязание). Они участвуют во внешних психических переживаниях и вместе с внутренними процессами, такими как мышление, воображение, чувства, эмоции и ощущения внутренних органов, они формируют то, что мы называем психической схемой или образом тела. Ядро, вокруг которого группируются все понятия о собственном эго — это телесное эго и его основной функцией является восприятие.

Ид не воспринимает раздражители из внешнего мира напрямую. Однако оно регистрирует такие внутренние раздражители, как ощущения внутренних органов, кинестетические чувства и колебания напряжений в инстинктивных потребностях. Эти колебания становятся сознательными, благодаря эго, которое работает как шкала удовольствия-неудовольствия. Кроме того, удовольствие и неудовольствие можно ощутить и без сознательного восприятия.

Конечно же, восприятие — это не единственная задача эго. Хотя побуждение к волевому действию исходит от ид, действие совершает и направляет эго. Очевидно, что эго контролирует доступ к активности. У ид нет доступа к волевой активно • сти; потребности и стремления ид могут быть удовлетворены только с помощью моторного аппарата эго. С помощью движений человек может определить, существует ли объект на самом деле или это только плод его воображения. Если, например, он сомневается в том, правда ли существует объект или это только галлюцинация, он может просто протянуть руку и убедиться в его реальности или нереальности с помощью своего сенсорного восприятия. Исследование того, относится ли воспринимаемый объект (образ, голос и тому подобное) к внутренним или к внешним раздражителям, называется проверкой реальности. На более высоких стадиях развития проверка реальности производится не только с помощью моторной активности, но и с помощью размышлений и решений. Таким образом, задачей эго является не только восприятие, но и определение того, относится ли воспринимаемый объект к внутреннему или внешнему миру. Проверка реальности развивается очень медленно; наша ориентация во внешнем мире и наше душевное здоровье зависит от ее правильного функционирования. При галлюцинациях, например, она полностью нарушается. Проверка реальности также создает основу для развития приспособления к реальности.

Ид не может выполнять проверку реальности, поскольку не контактирует с внешним миром. Ид знает только внутреннюю, психическую реальность. Здесь функционируют два основных инстинкта, инстинкт жизни и инстинкт смерти. Хотя они находятся в смешанном состоянии, каждый из них связан с органом или с системой органов: эротические инстинкты связаны с сексуальными органами; агрессивные инстинкты — с двигательной системой. Их единственной целью является удовлетворение и разрядка с помощью адекватных изменений соответствующих органов. Иногда эти инстинкты могут блокировать или даже разрушить организацию эго. а иногда они могут изменить ее функционирование (например, при галлюцинациях).

Вернемся к эго. Мы уже узнали, что эго облагает воспринимающими, защитными и запрещающими структурами, которые подчиняют себе психические (внутренние) и реальные (внешние) энергии и распределяют их. Эти структуры тесно связаны с барьером, защищающим от раздражителей, о котором мы уже говорили. Более того, у эго есть различные средства связи с внешним миром, например, язык. Благодаря этому, эго способно в любой ситуации приспосабливаться и к раздражителям из внешнего мира и к раздражителям из внутреннего мира.

Таким образом, вот важнейшие задачи эго: восприятие, действие, приспособление к реальности, самосохранение и замена первичного процесса ид вторичным процессом эго.

В ид правит принцип удовольствия-неудовольствия, стремление освободиться от напряжения с помощью удовлетворения, а в эго правит принцип реальности, потребность в безопасности и самосохранении. Когда безопасности что-то угрожает, эго подключает два фактора: принцип реальности и тревогу. Для принципа реальности необходимо определенное развитие умственной деятельности: эго должно сравнить нынешнее положение дел с воспоминаниями о прошлом опыте, оценить, какие последствия могут быть у намеченных действий и выбрать такие действия, которые приведут к успеху и, в то же время, не вызовут неприятных чувств. Тревога указывает на некую опасность, исходящую либо снаружи, либо изнутри. И внутренняя опасность, в сущности представляющая собой мощное скопление инстинктивной энергии, и мощный внешний раздражитель могут повредить эго. Они могут уничтожить организацию эго и превратить часть эго в ид.

У ид нет ни методов самосохранения, ни тревоги. Конечно, ид может создавать физические признаки тревоги, например учащенное сердцебиение, изменения кровяного давления, учащенное дыхание, чрезмерную двигательную активность или скованность, но ид не может создать сознательное чувство тревоги. Возможно, это происходит из-за того, что у ид нет организации, и оно не может произвести скоординированное действие. В ид господствует первичный процесс. У эго есть организация; оно не хаотично, им управляет вторичный процесс.

Действие, адаптированное к реальности, направленно на то, чтобы изменить внешний мир. привести его в соответствие со стремлениями ид, эго и суперэго Поэтому эго должно не только воспринимать, но и влиять на внешний мир и информировать его о своих желаниях и стремлениях. Эти задачи выполняют импульсы и контримпульсы, которые зарождаются в ид, но должны пройти через эго. В эго они формируют различные напряжения в мускулатуре (ведь эго, прежде всего, ^— телесное эго) и формируют побуждение. А оно, в свою очередь, вызывает действие или предотвращает его. Похоже, что развитие языка также основано на таком импульсе, который потом трансформируется в волевое действие. Разговор и молчание, определенная поза тела. жест, даже напряжение или расслабленное состояние имеют смысл или цель. Понять смысл действий здорового человека легко. Если же человек болен, понять, какова цель казалось бы «бессмысленных* действий труднее, но цель есть и у них. Любому психиатру, хотя бы чуть-чуть знакомому с психоанализом, давно известно, что у кататонического ступора есть своя цель.

Не психотичный пациент во время психоаналитической сессии принимал странную позу. Во время сессии он неподвижно лежал на кушетке, крепко сжав бедра. Смысл этой позы выяснился в ходе анализа. Его мать умерла, когда ему было девять лет. В соответствии с еврейским обрядом, он читал молитву над ее могилой и внезапно почувствовал потребность испражниться. Чтобы не осквернить могилу матери, он сжал бедра и. стоя неподвижно, дочитал молитву до конца. Как показал анализ, он сдерживал импульс осквернить мою кушетку, и поэтому вытягивался и сжимал бедра. Стоя возле могилы матери, пациент знал, почему он сжимает бедра; но он не знал, почему он сжимает их во время анализа. Нужно было довести это до его сознания, потому что мышечное напряжение потеряло свой сознательный смысл.

Таким образом, это может совершать действия, которые будут восприниматься сознанием, но их мотив и их смысл будут бессознательными.

У молодой женщины прекратились менструации и ее живот стал увеличиваться; она была счастлива, что у нее будет ребенок. У нее было столько признаков беременности, что она бессознательно ввела в заблуждение опытных специалистов, и даже назвали дату родов. Она уже некоторое время была замужем. Ее муж хотел ребенка и грозился развестись с ней, если она не забеременеет. Вместо того, чтобы обратиться к врачу и, по мере возможности, лечиться от бесплодия, или как-то по-другому принять свою судьбу, она полностью отвергла реальность и притворялась перед собой и перед другими, что беременна; вернее сказать, сама пациентка вовсе не притворялась, но ее эго произвело в теле такие изменения, что ее желание родить ребенка, казалось, было выполнено.

Следовательно, эго способно произвести в теле такие изменение, которые вызывают видимость исполнения желаний. Обычно, если человек хочет удовлетворить стремления ид, он пытается изменить внешний мир. Такие изменения называются аллопластическими. Но если изменения происходят в эго, они называются автопластическими (Ференци). Наша пациентка не попыталась лечиться от бесплодия: вместо этого, она изменилась изнутри.

Все невротики, в той или иной степени, теряют способность получать удовлетворение, изменяя реальность - настолько, насколько реальность может быть подчинена их воле. Они меняют себя и таким способом добиваются некоторого удовлетворения. Они регрессируют от аллопластических реакций к автопластическим.

Это можно проиллюстрировать следующим сравнением: когда здоровый человек хочет построить самолет, он сначала делает расчеты, чертежи, и проводит эксперименты до тех пор, пока не построит удачный самолет. У меня был пациент-психотик, который хотел построить самолет. Он ложился на спину, закрывал глаза, махал руками и, в полной уверенности, что построил самолет, переживал чудесное чувство полета. Здоровый человек пытается изучить законы природы, чтобы влиять на них и подчинять своим целям, а больной просто меняет себя в соответствии со своим желанием. Здоровый старается приспособиться к реальности; больной пытается изменить реальность с помощью магии⁷. При заболевании нарушается приспособление к реальности, и желание изменить внешний мир оборачивается изменениями в эго. Тогда способность к проверке реальности нарушается, ведь если эго — это воспринимающее эго, его задачей является проверка реальности, то есть оно должно определить, относится ли раздражитель к внешнему миру и соответствует ли восприятию, или же он относится к внутреннему миру и может приравниваться к ощущениям и чувствам. Если пациент машет руками и верит, что построил самолет, он точно потерял способность проверять реальность.

Магия и всемогущество

Не только душевнобольные используют магию. Вообще-то, все мы до сих пор употребляем магию. Граница между магическим действием и действием, приспособленным к реальности, не всегда заметна. Язык, например, все еще очень часто несет в себе магию. Очень часто мы не можем сопротивляться красноречию хорошего оратора, хотя наша логика опровергает его аргументы. Мы просто «околдованы» его словами. Любая религиозная молитва и любой популярный оратор оказывают «магическое» воздействие. «Словом, -Логосол, был мир сотво-

^! Фантазия о полете — одна из древнейших фантазий человечества (Икар). Сначала появилась фантазия о полете, а затем появилась летающая машина Похоже, что фантазия создает реальность, и часто это оказывается правдой Фантазия не подавляется, но ее лишают компонентов ид и прилагают к реальной жизни в соответствии с научными и техническими возможностями. Конечно же, многие фантазии тоже содержат в себе крупицы реальности, и их можно обнаружить в ходе анализа. Другие же фантазии подавляются, как мы уже знаем Они появляются, когда в них возникает потребность, когда реальность не может удовлетворить потребности ид.

рен.» В сновидениях детей и первобытных людей, слово — это нечто материальное, с ним обращаются, как с предметом, и оно наделено магическими свойствами. Шизофреники используют магию языка в негативном и в позитивном смысле. Молчание шизофреника часто означает, что он не хочет уничтожить мир своими словами. Иногда он хочет ранить мир словом, а иногда — спасти. Это напоминает проклятия и благословения нормального человека. Для душевнобольных и для детей «магическая» сила слов значит гораздо больше, чем для нормального взрослого человека.

Речь — это способ выражения. Ее цель — общение; ее объект — другой человек. Язык — это функция эго, служащая ид. Его задача — влиять на других. Шизофреник сказал, что он может говорить со мной, только когда любит меня; когда он не разговаривает, значит он меня не любит и лучше мне оставить его в покое. В другой раз он полагал, что своими словами он оплодотворяет мир. Похоже, что энергия, происходящая из либидо это, используется также для формирования языка.

Шпербер сделал вывод, что язык происходит из сексуальных инстинктов. Если так оно и есть, тогда мы можем без труда понять, почему некоторые люди, независимо от содержания своей речи, начинают говорить при малейшей возможности. Похоже, что они цепляются за других людей с помощью слов, словно хотят удержать их разговорами. Это обычно люди с плохо развитым объективным либидо, которые с помощью магии слов пытаются прельстить другого человека ч привязать его к себе. Это явление довольно часто встречается у шизофреников в начале болезни. Для них разговоры часто являются замещением любви. Другие же люди говорят очень осторожно, с долгими внезапными паузами, опуская многие связующие звенья, нарушая структуру предложений и формируя неологизмы. С помощью перестановки и изменения слов они явно хотят скрыть свои тайные импульсы. Таким образом, посредством речи можно практиковать, как позитивную так и негативную магию.

Речь — это замещение действия. Для того, чтобы говорить, как и для любых других действий, необходимы исполнительные органы. Хотя слово формируется главным образом в церебральном кортексе, однако исполнительным инструментом является периферийная мускулатура, особенно мускулатура горла и рта. Как правило, речь приводится в действие, как и функции всех остальных органов, с помощью сексуальных стремлений, цель которых запретна, с помощью десексуализированного либидо. Это выражение сублимаций, которые возникают очень рано. Но если либидо захлестывает эго, формирующее либидо, другими словами, если церебральный кортекс или речевой аппарат (горло, рот) или и то, и другое одновременно, эротизируется, в результате возникает нарушение функции речи.

Нарушение выражается в том, что речевая функция эго регрессирует до магической фазы. Это особенно ярко заметно на примере шизофреников и компульсивных невротиков, язык которых крайне сексуализирован.

Однако не только язык, но и идеи, и мыслительный процесс, и действия, короче говоря, любая психическая активность, может приобрести магический оттенок (магический эффект кинофильмов).

Максим Горький в своей автобиографии рассказывает, как он учил крестьянина читать. Когда крестьянин научился читать и стал понимать то, что читает, он задумался, как же может существовать то, чего нет; ведь при чтении нечего видеть или слышать, однако читающий видит людей, леса, поля, слышит разговоры и пение птиц, как будто все это происходит на самом деле. В конце концов, он с восторгом воскликнул, что это просто магия. Подобным образом истерик верит в свои фантазии, как в реальность, компульсивный невротик думает, что с помощью своих ритуалов он предотвратит несчастье, параноик полагает, что позитивно или негативно влияет на мир некими запутанными действиями и так далее.

Как правило, магия сопровождается ощущением всемогущества. Даже здоровые люди суеверны; компульсивные невротики верят в свое всемогущество в магию, а у шизофреников эта вера принимает невероятные размеры.

В качестве примера я хотел бы рассказать о пациентке, которая постоянно расчесывала кожу на груди, а содранный верхний слой кожи скатывалась маленькие шарики, которые были похожи на грязь. Когда я спросил ее, зачем она это делает. она ответила, что она создает из земли людей, как Бог, нет, что она сама и есть Бог. Пациентка сместила свое положение в мире; механизм проверки реальности был утерян. Она идентифицировала себя с землей и с Богом. Граница между ее эго и внешним миром почти исчезла: она чувствовала себя всемогущей и верила, что может автопластично и магически создать мир из собственного тела. Эта пациентка страдала манией величия; ее ощущение собственного всемогущества приняло форму мегаломании.

Мания величия связана с завышенной самооценкой, о чем мы уже упоминали Собственная личность переоценивается так, как обычно переоценивается только любимый объект. Мания величия объясняется тем, что либидо отходит от объектов и обращается на эго. Таким образом, ощущение всемогущества предшествует мании величия. Ощущение всемогущества увеличивает самоуверенность, подобно страстной любви, и человек начинает верить, что способен покорить мир. Разница между влюбленностью и ощущением всемогущества (и манией величия) состоит в том, что ощущение всемогущества возникает при отсутствии реальных объектов, когда само эго становится объектом либидо. Таким образом, необходимым условием для возникновения ощущения всемогущества является эротизация либидо.

Ощущение всемогущества охватывает все эго, а магия связана лишь с определенными функциями и органами. Например, гениталии считаются магическим инструментом (фаллические культы, заклинания, волшебная палочка). Любая другая эрогенная зона тоже может быть наделена магическими свойствами. Например, магия экскрементов и по сей день играет важную роль не только в обрядах дикарей и в народной медицине, но и в снах и фантазиях взрослых, а также в играх детей.

«Магическая сила дыхания» играла главную роль в симптоматологии одного из моих пациентов. Он считал, что его дыхание плохо пахнет, и он отравляет воздух. В ходе анализа выяснилось, что в детстве у них с сестрой была такая игра: они дышали друг на друга под одеялом. В то время он думал, что так делаются дети.

Сидя по всему, нарциссическое либидо дает эго ощущение всемогущества и наделяет магией эрогенные зоны.

Магия присутствует и в поверье о том, что можно причинить вред проклятьем или сглазом. Более того, некоторые компульсивные невротики и шизофреники верят и в то же время боятся, что мастурбируя и выделяя семя, выдыхая воздух испражняясь и так далее, они создают злых духов, и что даже одна-единственным их мысль может нанести вред миру. Тот факт, что магия служит не только позитивным и продуктивным силам, но и негативным и разрушичельным, может заставить нас усомниться, так ли уж всемогущество и магия зависят от либидо. Однако мы должны помнить, что негативная, разрушительная магия появляется когда либидо уже регрессировало и произошло разделение инстинктов, что хорошо видно на примере компульсивного невроза. Если деструктивные инстинкты, неизвестным пока для нас способом, соединяются с либидо, тогда эти инстинкты также демонстрируют магическую силу — однако, не в позитивном смысле, а в негативном. Таким образом, позитивная магия находится на службе у сексуальных инстинктов, у Эроса; негативная магия находится на службе у сексуализированных деструктивных инстинктов или инстинктов смерти, то есть на службе у садизма; но оба вида магии служат ид.

Оба вида магии, а также ощущение всемогущества и мысли о всемогуществ( появились в истории человечества, как плоды анимистического восприятия мира которое было у первобытных людей. Такое восприятие мира можно встретить v детей и многих душевнобольных. На анимистической стадии развития «внутреннее» все еще принимается за «внешнее» (внешний мир является отражением внутреннего мира). «Граница эго» не отчетлива, она размыта. Эго все еще не способно безошибочно отличить внутренние процессы от внешних и, в сущности, не способно сопротивляться натиску стремлений ид и не может их модифицировать. Отделение эго от ид еще не завершено; эго — это все еще лишь частично организованная и обособленная часть ид. Следовательно, всемогущество и магия принадлежат к той стадии развития личности, на которой эго лишь слегка отделилось от ид, и в которой ид, так сказать, все еще «близко к эго»; это еще одна причина того, что часто почти невозможно отделить стремления ид от стремлений эго.

Хотя магический импульс зарождается в ид, магия проявляется в эго. Каждый невротик обращается к той или иной форме магии; магия играет важную роль при любом неврозе. Похоже, что магия также отвечает на вопрос о том, какова «цель» или каков бессознательный смысл невротического симптома, который, как мы знаем, нельзя полностью объяснить с помощью одних только причинных связей.

Ференци выделяет четыре стадии всемогущества и магии. Он считает, что первая фаза — это всемогущества без условий, которое предположительно соответствует состояние зародыша в матке. Это чисто гипотетическая фаза, у нас нет никаких доказательств ее существования, и поэтому мы ее рассматривать не будем. Предположение Тауска о том, что шизофреник в кататоническом ступоре возвращается в материнскую утробу, можно рассматривать, как подтверждение этой гипотезы.

Вторая фаза, магические галлюцинации, более достоверна; ее признает и Фрейд. Предполагается, что на этой фазе любой импульс, любое желание воспринимаются как магия Например, если младенец голоден, и в реальности его желание не удовлетворяется, он может достичь удовлетворения, представив, что сосет молоко. Хотя мы не можем сказать с определенностью, таковы ли на самом деле ощущения младенца, но у взрослых мы встречаемся с аналогичными процессами; стоит только вспомнить о сновидениях, в которых волшебным образом исполняются желания. Фантазии, сны наяву также являются магическим исполнением желаний, представляющих собой коррекцию реальности. С помощью точно такой же «магии» желания психически осуществляются в галлюцинациях истериков и шизофреников через визуальное возбуждение.

Третья фаза, согласно Ференци, это всемогущество, достигаемое с помощью магических жестов. Ее возникновение связано с зарождением речи. Вначале речь состояла из нечленораздельных звуков, которые затем были наделены магическим значением, и даже сегодня следы этого можно встретить у детей и у шизофреников. Звуки вначале были связаны с идеями, которые также имели магическое значение. В ходе развития слова стали ассоциироваться с этими инстинктивными звуками и идеями, которые, благодаря этому союзу, также приняли магический характер. Похоже, что вначале слова были смешанны со зрительными и слуховыми идеями, в ходе сложного процесса отделились от них, а затем выстроились в определенную структуру, не зависящую от конкретных зрительных или слуховых идеи. Связь между вербальными идеями и всеми остальными идеями, которые обрели независимость, связь, подчиняющуюся определенным законам, мы называем мышлением. Магия и всемогущество, которые в предыдущей фазе относились к словам и идеям, переходят на следующую фазу и вливаются в мышление. Как правило, компульсивный невроз спускается именно до этой стадии развития эго. Всемогущество и магия мыслей играют важную роль в этой форме невроза.

При психических расстройствах задержка развития эго может произойти на любой стадии; стадия, на которой произошла задержка, накладывает свой отпечаток на отношение пациента к реальности. Таким образом, эго может вернуться на стадию всемогущества и магии. В симптоматологии некоторых шизофреников (например при кататоническом ступоре) явно доминируют безусловное всемогущество и магия; при паранойе преобладают магическая переоценка эго в целом и «демонический» внешний мир; при истерии — всемогущество идей и жестов; при компульсивном неврозе - всемогущество и магия мыслей.

Идеальное эго

Еще неорганизованное эго, которое ощущает себя единым целым с ид, соответствует идеальному состоянию, и потому называется идеальным эго. Для маленького ребенка, пока его потребности не оказываются неудовлетворенными в первый раз, эго, вероятно, является идеальным. При некоторых кататонических и маниакальных приступах, при психозах, которые ведут к ментальной дезориентации, а также (конечно, в меньшей степени) при неврозах, человек добивается такого идеального состояния, при котором он доставляет себе все удовольствия и отвергает все неприятное. В процессе развития каждый человек оставляет этот нарциссический идеал, но, на самом деле, постоянно стремится вернуться к нему, особенно это заметно при некоторых заболеваниях. Если при болезни этот идеал вновь обретается, пациент, несмотря на свои страдания и чувство неполноценности, чувствует себя более или менее всемогущим и наделенным магическими силами, которые он ставит на службу своим болезненным стремлениям. Мы не должны забывать, что каждый симптом содержит в себе негативное или позитивное исполнение желания, которое помогает пациенту реализовать свое всемогущество.

Фантазируя о «возвращении в утробу», человек стремиться достичь «идеального» состояния эго.

Попытки приспособиться к реальности

Трудно дать точное научное определение «реальности». Философы издавна бились над этой проблемой, а сейчас физики пытаются определить, что такое реальность. Однако, из практических соображений, мы будем называть реальностью то, что все мы ощущаем, как реальность, хотя сущность этого понятия почти невозможно ухватить. Существует «внутренняя» реальность и «внешняя» реальность. Желания, чувства, эмоции, мысли — это часть внутренней реальности, а все, что происходит во внешнем мире и воздействует на наши органы чувств, принадлежит к внешней реальности. Обе реальности зависят от изменений, которые происходят внутри или вовне.

Пока между эго и ид царит абсолютное согласие и свободно используется магия, очевидно, что человек не приспособлен к реальности. На стадии всемогущества и магии эго еще очень слабо отделено от ид; внутренние раздражители обладают невероятной силой и им невозможно сопротивляться. Некоторые шизофреники воспринимают натиск инстинктов как силу, которой невозможно сопротивляться, и безоговорочно подчиняются ей, а компульсивные невротики, тоже чувствующие принуждение, не подчиняются ему. Многие душевнобольные и первобытные люди верят, что нужно использовать магию для обуздания своих инстинктов и раздражителей из внешнего мира. Здоровый человек обходится без магии, он отвечает на требования внутреннего и внешнего мира действиями, приспособленными к реальности. Когда состояние шизофреника улучшается, можно заметить, как параллельно с усилением связей с объектами и укреплением эго, его собственное всемогущество и магия перемещаются на объекты. Однако при аналитическом лечении ощущение всемогущества перемещается на аналитика. Больные и дети лишь временно отказываются от всемогущества. Дети надеются, что вновь обретут всемогущество, когда вырастут. Невротики думают, что возвратят его с помощью лечения; они полагают, что благодаря лечению обретут все, что только можно себе представить — станут велики артистами, учеными, короче говоря, станут людьми, в чьем распоряжении находятся неисчислимые средства для того, чтобы покорить мир и исполнить все желания. Вера в собственное всемогущество так сильна оттого, что человек не желает полностью расставаться со своим нарциссическим идеальным эго. Например шизофреники, у которых многие психические процессы протекают сознательно (в то время как у других они остаются в бессознательном), сознательно стремятся всеми возможными способами вернуть свое идеальное эго, которое, по их мнению, было утеряно во время болезни.

Каким же образом люди все-таки отказываются от нарциссического идеального эго и от свойственного ему всемогущества?

Идеальное эго живет по принципу удовольствия. Это эго удовольствия. Все. что приносит удовольствие, притягивается к эго и входит в него; все неприятное отвергается и проецируется на враждебный внешний мир. Однако невозможно поддерживать такую реакцию на приятное-неприятное. Прежде всего, невозможно уничтожить все неприятное лишь с помощью галлюцинаций (например, неприятное чувство голода), невозможно достичь удовлетворения лишь с помощью магии. Вместо этого эго бывает вынуждено совершать действия, которые действительно удовлетворяют потребность и устраняют неприятное чувство. Во вторых, невозможно вечно защищаться от внешнего мира с помощью отрицания, галлюцинаций и проекций. Несмотря на то, что внешний мир содержит в себе много неприятного, его невозможно полностью отвергнуть или навсегда от него убежать. Таким образом необходим механизм, воспринимающий неприятные раздражители. Накапливая опыт (следы в памяти), человек учится узнавать, какой раздражитель вызывает удовольствие, а какой — боль. Это знание, основанное на проверке реальности, позволяет совершать целенаправленные действия. Чтобы действовать в соответствии с требованиями жизни, человеку необходимо перейти от безудержного принципа удовольствия к принципу реальности.

Между восприятием и действием, приспособленным к реальности, возникает мышление, которое направляет действие и может даже занять его место. Постепенно накапливается жизненный опыт, в системе подсознания скапливаются следы-воспоминания, которые иногда могут достигать остроты настоящего восприятия, и, благодаря этому, в эго формируется образ внешнего мира, который не очень сильно отличается от самого мира. Все эти процессы, чья природа еще не вполне ясна, функционирующие в следах-воспоминаниях, протекают внутри, и хотя создается впечатление, что они направлены на объекты внешнего мира, на самом деле они от них не зависят.

Изменения, происходящие в сыром материале мышления («мыслительный процесс») — возможно, бессознательные математические вычисления, согласно Ференци — могут до определенной степени соответствовать желаемым реальным изменениям во внешнем мире. На анимистической стадии развития внешний мир является образом внутреннего мира, а на стадии последовательного мышления - наоборот. Как только, благодаря восприятию, результат мышления приходит в соответствие с внешней реальностью, может начаться целенаправленное действие. Таким образом, постепенно развивается «орган мышления», который доносит до системы восприятия результат мышления, бессознательно полученный в системе подсознания, точно так же. как мускулатура доносит до эго объекты из внешнего мира. Если человек хочет увидеть, почувствовать, понюхать объект из внешнего мира, он должен задействовать мускулатуру, чтобы дотянуться до объекта или привести его в контакт со своими органами чувств. Точно также результат мышления должен быть донесен до сферы «органа чувств», до сознания.

Особой формой мышления является суждение, интеллектуальная функция, готовящая действие, адаптированное к реальности. Согласно Фрейду, отрицательное суждение — это переходная фаза от игнорирования к признанию. Признание возможно только тогда, когда раздражители из внешнего мира разыскиваются и направляются в воспринимающую систему для сознательного восприятия, то есть тогда, когда эго соглашается с внешним миром. Следовательно, акт признания находится под влиянием импульсов, стремящихся к контакту и объединению с объектами внешнего мира. Его питает энергия сохраняющих жизнь сексуальных инстинктов, энергия Эроса. Игнорирование же, напротив, возникает из состояния, в котором раздражители из внешнего мира воспринимаются, как нечто неприятное, поскольку они препятствуют наступлению покоя. Эго не обращает на них внимания и закрывает от них систему восприятия. Отрицание заходит еще дальше. Оно соответствует общей тенденции эго ликвидировать, отторгать, уничтожать неприятные раздражители, точно также , как признание и согласие следует тенденции вобрать в себя, объединить с эго все приятное. Таким образом, истоки этой функции — это инстинкты, а результат может быть как положительным, так и отрицательным Согласие и признание возникают из инстинктов жизни, а игнорирование и отрицание — из деструктивных инстинктов.

Негативизм шизофреника является крайним проявлением деструктивности. Нам известно, что шизофреник стремится освободиться от всего опыта, приобретенного в течение жизни, и поэтому его либидо отходит от находящихся в его сознании образов объектов. По мере того, как прогрессирует болезнь, шизофреник начинает избавляться и от упорядоченного подсознательного мышления, от следов-воспоминаний, оставленных раздражителями из внешнего мира, и находящихся в эго в виде сырого материала. Одновременно г этим происходит регрессия либидо и разделение инстинктов. Из этого можно сделать вывод, что при шизофрении функция отрицательного суждения регрессирует до негативизма, и инстинкты смерти или деструктивные инстинкты получают прямой доступ к двигательным и воспринимающим системам эго.

Похоже, что такое отрицательное и деструктивное отношение к «чужому и неизвестному миру» является первичным. И в самом деле, дети и первобытные люди часто убегают от новых раздражителей или уничтожают источник этих раздражителей. Как же человек преодолевает такое отрицательное отношение к внешнему миру? Мы сможем без труда ответить на этот вопрос, если посмотрим, как человек отворачивается от внешнего мира при патологических состояниях.

У пациента в кататоническом ступоре открыты глаза, но у него пустой взгляд, и когда к нему обращаются, он не реагирует, так что создается впечатление, что он активно не замечает внешний мир. Похоже, что такие пациенты временами не осознают, что их окружает, потому что они «смотрят сквозь» находящийся перед ними объект, словно его и нет вовсе, они смотрят на некую галлюцинацию, которую они «видят позади него». Они часто не реагируют, когда к ним обращаются другие люди, однако они слышат голоса-галлюцинации и реагируют на них. То есть эти пациенты воспринимают внутренние раздражители таким образом, словно получают их через органы чувств. Вместо того, чтобы воспринимать внешние раздражители, они реагируют на них негативной галлюцинацией. Система сознательного восприятия почти полностью закрыта от внешнего мира. Самая примитивная функция эго, способность сознательно воспринимать раздражители из реального, внешнего мира, короче говоря, способность к восприятию, нарушена. Прежде всего это проявляется в «безразличном отношении» к миру, которое указывает на то, что стремления либидо не направлены наружу; другими словами, органы чувств не получают энергию для того, чтобы воспринимать внешний мир.

Если мы стимулируем такого пациента, он либо начинает защищаться, либо становится агрессивным. Пациент отвергает внешний мир, который он считает враждебным, и уничтожает его, чтобы защититься. Единственные проявления жизни, которые мы можем заметить у таких пациентов, это выполнение вегетативных функций. Они признают то, что дает им удовольствие, например, удовлетворение самых примитивных сексуальных инстинктов и функций эго; а все, что не приносит немедленного удовольствия и происходит из внешнего мира отвергается с такой силой, что дело доходит даже до негативных галлюцинаций, а если и это не помогает, тогда в ход идет ненависть и ярость. Эго признает только внутренний мир; все остальное отвергается или уничтожается.

Если такие пациенты обращают внимание на внешний мир, они не вполне понимают, что они воспринимают. Они часто путаются не только в том, как два объекта связаны между собой, но и в том, как они сами связаны с объектом. Иногда они сомневаются, являются ли они собой или кем-то другим. Такое путанное представление о внешнем мире и о его связях с субъектом часто сопровождается еще одним явлением, которое называется транзивитизмом.

Транзитивизм возникает оттого, что «границы эго» размыты. В нормальном состоянии мы можем отличить внутренние переживания от происходящего во внешнем мире. При транзивитизме эта способность теряется. В этом случае все психические процессы движутся в обоих направлениях: от внутреннего мира к внешнему и от внешнего к внутреннему. Пациент принимает внутренние переживания за события внешнего мира, а внешние изменения кажутся ему изменениями внутреннего мира. Это величайший триумф анимизма, всемогущества и магии. В отличии от кататонического ступора, для которого характерно негативное отношение к внешнему миру — мир отвергается, уничтожается, заменяется негативной галлюцинацией — при транзивизме царит амбивалентный конфликт, с которым тесно связана борьба за существование объективного мира. Вот жалоба одного пациента: «Я хочу любить тебя, но, в то же время, я должен ненавидеть тебя, кусать тебя и бить. Я не знаю, что заставляет меня делать то, чего я совсем не хочу.» В этом случае особенно ясно виден конфликт между инстинктами жизни (Эросом) и деструктивными инстинктами (инстинктами смерти). Но если в состоянии ступора объективный мир полностью отвергается, то при транзивитизме делаются попытки признать его; однако деструктивные инстинкты раз за разом губят эти попытки на корню.

Но как же освобождаются от этого конфликта шизофреники, стремящиеся к выздоровлению? Каким образом они не только находят недвусмысленное подтверждение существования внешнего мира, но и приспосабливаются к нему?

Шизофрения начинается с ощущения, что наступил «конец света». Это ощущение катастрофы, при котором мир кажется пациенту тусклым, мутным, даже мертвым, пустым; реальность оказывается для него потерянной. «Конец света» можно объяснить тем, что либидо отходит от объектов внешнего мира и происходит разделение инстинктов. Ведь результатом отхода либидо является регрессия, в ходе которой деструктивные инстинкты вырываются на свободу. Вместо либидозного отношения к внешнему миру возникает садистское отношение, и окружение больного оказывается в реальной опасности. Похоже, что пациенты вполне понимают это, ведь для них «мир умирает». Ощущение катастрофы вызывает желание вернуть потерянный мир, вновь направить либидо на объекты. Поэтому следующая стадия болезни характеризуется так называемым восстановлением, воссозданием реальности. Хотя известны не все фазы этого воссоздания реальности, их до определенной степени можно реконструировать, изучая течение болезни.

Либидо отходит от внешнего мира и направляется к эго; эго захлестывают потоки либидо, которые прежде были связаны с объектами. В результате возникают всемогущество и магия (анимизм), мания величия, потеря границ эго и проверки реальности. Когда либидо отходит, начинается разделение инстинктов, и деструктивные инстинкты вырываются на свободу. Теперь не только либидо не направляется к объектам, но и сами объекты агрессивно отвергаются. Однако агрессия направлена не только на объекты, но и на эго, что демонстрирует отказ от пищи и приступы ярости, при которых пациенты наносят себе увечья. Однако несомненно, что все еще сохраняются либидозные связи с объектами. Это очевидно при психическом контакте, который иногда удается установить с такими пациентами. Но жестокий амбивалентный конфликт вскоре с помощью деструктивных инстинктов уничтожает эти связи. Если болезнь не останавливается на этой фазе, то за ней идет следующая фаза, которая также может зафиксироваться; на этой стадии деструктивные импульсы, скопившиеся в эго, перемещаются на внешний мир; они проецируются. Развиваются параноидальные, ипохондрические галлюцинации и мания преследования. Содержание этой мании таково: и одушевленные и неодушевленные объекты преследуют пациента и мучают его всеми мыслимыми и немыслимыми способами с сексуальной целью, и пациент самыми фантастическими методами пытается от этого защититься. Одушевленные объекты, как правило, гомосексуальны; неодушевленные объекты, скорее всего, символизируют гениталии пациента. Как мы уже узнали, пациент отождествляет себя с гомосексуальным объектом и, в то же время, проецирует себя на него. Таким образом, гомосексуальный преследователь — это объект, выбранный на нарциссической основе, а гениталии проецируются на объекты внешнего мира тоже в качестве нарциссического объекта.

На «транзитивной» фазе внешний мир и эго смешиваются друг с другом. Болезнь начинается, когда либидо отходит от объектов, а дальнейшее развитие показывает, что объекты тоже попадают в эго; они интроецируются в эго в процессе идентификации. Итак, при кататоническом ступоре полностью отсутствуют либидозные связи с объектами; на транзитивной фазе появляются попытки установить эти связи, которые однако пресекаются деструктивными тенденциями; а в параноидальном, нарциссическом состоянии либидозное отношение к внешнему миру формируется на мазохистской основе. (Преследователи мучают пациентов.) Хотя мир все еще кажется пациенту полным опасностей, которые он, вероятно, видит лучше, чем здоровый человек, однако он уже сделал важный шаг к признанию мира, ведь он соглашается с тем, что мир. правда нарциссически окрашенный и крайне враждебный, существует.

Я наблюдал, как при шизофрении, все те люди, которые «вливались» в эго пациента — другие пациенты, медсестры, врач — когда начиналось выздоровление, проецировались в форме враждебной, но эротически заряженной силы. Вскоре пациент полюбил один из объектов, врача. Пациент подчинился его руководству и лидерству; он даже пошел дальше и наделил врача собственным всемогуществом и магией. Пациент стал дружелюбнее относиться к своему окружению. «Примирение» с врачом (с отцом) выразилось в форме признания его высшим существом и в форме мазохистского подчинения его влиянию.

Хотя «процесс исцеления», процесс восстановления разрушенного объективного мира, может остановиться на этой стадии, это все равно прогресс, ведь потерянная реальность была во многом реконструирована. Более того, очевидно, что. благодаря проекции, исчезнувшая дистанция между эго и объектами возникла вновь, поскольку объекты снова находятся во внешнем мире и воспринимаются как явления внешнего мира. Таким образом снова начали работать самые примитивные функции эго: восприятие, отделение внутреннего мира от внешнего, признание реальности, существующей вне эго.

Восприятие объекта уже не вызывает страха перед надвигающейся угрозой, а превращается в мазохистское удовольствие. Поскольку собственное всемогущество пациента переносится на объект и появляется тенденция оценивать объекта, мы можем рассматривать этот процесс, как начало попыток приспособиться к реальности. В процессе постепенного приспособления к реальности, агрессия превращается в пассивно-терпимое отношение к миру; неприятное воспринимается и принимается, согласно Ференци. Поскольку садизм обращается на личность самого пациента и смешивается с мазохизмом эго, страдание превращается в удовольствие. Если же, в ходе дальнейшего развития, мазохизм обуздывается, тогда преодоление страдания приносит нарциссическое удовольствие. Процесс превращения садизма ид в мазохизм эго обычно начинается, когда либидо пациента вновь направляется на объекты; этот процесс обычно заканчивается хотя бы частичным воссозданием реальности. Мы можем сделать вывод, что происходит новое смешение разделенных инстинктов и повторное подчинение деструктивных инстинктов. Согласно Ференци, это любовь в самом широком смысле этого слова; таким образом Эрос, благодаря ограничению агрессии, приводит к признанию реальности к адаптации к реальности.

Постепенное приспособление к реальности в процессе выздоровления сопровождается либидозным катексисом объектов; судя по всему, этот процесс аналогичен развитию выбора объекта у ребенка, который мы и пытаемся воссоздать. Отсутствие объектов и скопившееся в эго заблокированное либидо порождают стремление к объекту, которое, в свою очередь, влечет либидо к объектам и направляет внимание на реальность. Эго первоначально было всего лишь органом восприятия и разрядки. Адаптируясь к реальности, эго доходит до той стадии, когда агрессивное отношение к внешнему миру оказывается в самом эго; садизм ид превращается в мазохизм эго. Но мазохистское признание болезненного восприятия внешнего мира — это всего лишь признание реальности, но вовсе не приспособление к ней; для того, чтобы приспособиться к реальности необходимо действовать в соответствии с принципом реальности.

Такая форма болезни, как деперсонализация, показывает, что признание реальности восприятии органов чувств зависит от еще одного фактора, от особой структуры в самом эго.

Деперсонализация — это такая форма болезни, при которой мир и все, что воспринимается, кажется воспринимающему эго искаженным и чужим. Это состояние можно сравнить с «концом света» при шизофрении, ведь в обоих случаях не только мир, но и собственное тело субъекта кажется ему измененным и чужим.

Мы пришли к выводу, что потеря реальности при шизофрении возникает в результате отступления либидо от объектов и разделения инстинктов. Состояние деперсонализации возникает примерно также, ведь оно часто появляется после потери объекта или после потери любви. Восприятие потери объекта любви или понижение уровня либидо сопровождается ощущением, что все ощущения, которые воспринимает эго — нереальны. То, что деструктивные инстинкты вырвались на свободу, можно понять по болезненным жалобам пациентов, находящихся о этом состоянии. Это можно понять только следующим образом: поскольку жалобы пациентов можно интерпретировать, как жалобы на кастрацию и поскольку пациенты страдают крайне тяжелыми состояниями деперсонализации и выказывают другие признаки усиливающегося нарциссизма, можно сделать вывод, что происходит отождествление эго с гениталиями. Когда либидо, накопленное в эго, теряется, деструктивные инстинкты выходят и угрожают эго, воспринимая его, как гениталии. Поскольку при внезапной утрате любви почти всегда на какое-то время наступает деперсонализация, можно сказать, что чувство отстраненности является прямым результатом внезапного перехода либидо от объекта к эго. Каковы бы ни были конкретные детали, в любом случае, потеря объекта либидо сопровождается потерей чувства реальности сенсорного восприятия и ощущений эго. Мы только что упоминали о том, что на самой тяжелой стадии шизофрении реальность потеряна, а во время выздоровления, когда либидо снова обращается к объектам, реальность признается. Из этого можно сделать два вывода: во-первых, для восприятия внешнего мира необходимо, чтобы эго было способно направлять либидо на объекты. Эта мысль уже напрашивалась, когда мы обсуждали развитие эго, постепенный переход от отторжения внешних раздражителей к принятию (в позитивном смысле). Второй вывод заставляет нас взглянуть на ситуацию по-новому: при деперсонализации эго воспринимает, но реальность этого восприятия каким-то образом не признается другой частью эго. Возникает ощущение, что эта часть стремится полностью игнорировать это восприятие. Воспринимающее эго страдает от такого отторжения.

Таким образом, признание реальности и адаптация к ней зависит не только от природы воспринимающего и действующего эго, но и от механизма, находящегося в самом эго, который рассматривает переживания эго и признает их реальными или нереальными. Вероятно, это отчасти объясняет, почему отрицание реальности, сокрытие правды, считается аморальным. Тут нам придется прервать эту тему и обратить внимание на этот механизм. Вскоре мы увидим, как он влияет на приспособление к реальности.

Самонаблюдение

Что это за механизм? На первый взгляд кажется, что он ничем не отличается от первичного самонаблюдения, но, на самом деле, он способен на большее. Мы уже встречались с этим механизмом в сновидениях, где он проявляется в двух формах: во-первых, как эндопсихическое восприятие идей и ощущений, то есть в форме воспринимающей системы эго; а во-вторых, в качестве запрещающей, сортирующей и критикующей структуры, которая наблюдает за нашими мыслями, желаниями и эмоциями и влияет на них. Вторая форма размещается в подсознании и называется цензором сновидений.

При деперсонализации самонаблюдение подчиняется этому новому механизму. Вначале внешние и внутренние впечатления воспринимает эго; затем воспринятый материал оценивает другой механизм эго и одобряет его или не одобряет. Это «внутреннее наблюдение» также связано с определенным видом восприятия, но сильно отличается от живости сенсорных восприятии эго. Это нечто другое, но почти невозможно дать этому механизму точное определение. Возможно, эту трудность можно объяснить тем, что этот внутренний механизм стимулируется только раздражителями, уже прошедшими через сенсорные органы эго; а сенсорный аппарат эго входит в прямой контакт с внешними, реальными впечатлениями, а также с внутренними инстинктивными силами ид. Этот новый механизм воспринимает только следы впечатлений, а не сами впечатления.

Впечатление, которое регистрирует этот механизм, не соответствует настоящему чувственному восприятию. Из этого мы можем сделать вывод, что этот критикующий и наблюдающий механизм постепенно отделяется от пер-

⁸ Конечно же, мы далеко не исчерпали проблему приспособления к реальности. Тем, кто хочет глубже ознакомиться с этой проблемой, я рекомендую статьи Хайнца Хартманна на эту тему, п особенности «Ich-Psychologie und Anpassungsproblem». Internationale Zeitschnft fur Psychoanalyse und Imago, Vol. XXIV, 1939. Частично переведена на английский в книге Organization and Pathology of Thought, под редакцией Давида Рапопорта. New York: Columbia University Press, 1951.

вичного самонаблюдения, — от механизма, не наделенного сенсорными качествами. Следующие рассуждения подтверждают наш вывод младенец в первые дни своей жизни почти не воспринимает внешний мир активно. Но он очень живо выражает чувства удовольствия и неудовольствия, и у нас нет никаких сомнений. что он очень хорошо воспринимает внутренние процессы. Известно, что при шизофрении нарушается активное внимание, для того, чтобы активно общаться с внешним миром и принимать его, даже тогда, когда он неприятен, необходимо, чтобы на объекты было направленно либидо. Когда уменьшается интерес к внешнему миру, увеличивается самонаблюдение (шизофрения и деперсонализация).

При самонаблюдении либидо отходит от внешних объектов и направляется на процессы внутри эго. Самонаблюдение особенно усиливается на ипохондрической стадии шизофрении. Тревога, сопровождающая ипохондрические ощущения, побуждает эго положить конец их болезненному присутствию. Таким образом, задача самонаблюдения. состоит в том, чтобы указать на боль и отрегулировать приятные и неприятные чувства. Самонаблюдение — это примитивная функция эго и она наиболее активна, когда в эго скапливается либидо Эго, пропитанное либидо, другими словами, крайне нарциссичное эго, не реагирует на внешние раздражители. Например, животные ничего не видят и не слышат во время течки, человек во время оргазма воспринимает только свое удовольствие, но не воспринимает ничего из внешнего мира. В сновидениях (и при шизофрении) активное внимание направлено на внутреннее восприятие, ч о есть на самонаблюдение. Хотя при неврозе самонаблюдение также становиться более чувствительным, оно не всегда достигает сознания, потому что импульсы, которые могут вызвать неприятные чувства часто пресекаются на корню. Можно сказать, что душевнобольной гиперчувствителен к неприятным ощущениям

Суперэго (идеал эго)

Было бы неправильно сделать вывод, что самонаблюдение полностью трансформировалось во внимание. Отчасти самонаблюдение осталось в своей изначальной форме, а другая его часть превратилось в критикующий, сортирующий, сдерживающий механизм, который наблюдает, регистрирует и подвергает цензуре все процессы, протекающие в эго, то есть все восприятия, ощущения и чувства. Из этого механизма развивается логическая и моральная самокритика.

У нормального среднего человека самонаблюдение и критикующее эго переплетены друг с другом; они относительно гармонично работают вместе. То, что делает один механизм, не противоречит тому, что делает другой, желания одного реализуются, не встречаю препятствий со стороны другого. Обычно, два этих компонента эго невозможно отделить друг от друга Только когда возникает очень сильный конфликт, становится видно, что это разные механизмы.

Например, при деперсонализации эго явно расколото. Человек уже не чувствует, что восприятие, мысли и ощущения принадлежат эго, они кажется совершенно чужими В сновидениях этот раскол часто бывает еще сильнее. Наблюдающий механизм часто представлен в сновидении в виде некой фигуры, он отколот от эго сновидца и спроецирован на другого человека. Психический механизм, который обычно находится внутри эго, внезапно переносится во внешний мир. При шизофрении такое явное расщепление эго — обычное явление. Например, когда человек галлюцинирует, что за ним следят, наблюдающая функция проецируется на людей, которые повсюду шпионят за пациентом, поджидают его, знают все, о чем он думает и чего хочет, и обладают зловещей силой, от которой пациент не может скрыться.

Здоровый человек тоже подчиняется такой силе. Пока эта сила находится в эго, ее почти невозможно увидеть, однако, ее можно увидеть, если она спроецирована на внешний мир. Параноик, использующий проекцию в большей степени, чем здоровый человек, с ее помощью узнает о своем наблюдающем и критикующем механизме. То, что внутренние процессы воспринимаются именно так, легко продемонстрировать на примере ежедневной аналитической практики. Например, если пациент безо всяких на то оснований, жалуется, что аналитик сердится на него и ведет себя недружелюбно, можно с уверенностью сказать, что пациент проецирует на врача собственные враждебные импульсы, или, точнее, он чувствует в себе определенные запретные импульсы, которые становятся сознательными, только когда он проецирует их на другого человека.

Эта сила является внутренней у здорового человека и у невротика, а у психотика, особенно у шизофреника, принимает вид внешней силы, поскольку она переносится во внешний мир. Для шизофреников эта сила обычно является чем-то нежелательным, даже враждебным. Мы помним, что первоначально все раздражители, приходящие из внешнего мира, воспринимаются, как нечто враждебное и отвергаются с помощью проекции. Поскольку эго шизофреника регрессирует на раннюю стадию развития, мы можем понять проекцию внутренних импульсов, если сможем допустить, что они действительно ощущаются, как враждебные силы. Мы часто сравнивали шизофреника с ребенком. Мы знаем, что ребенок, воспринимающий заботящегося о нем человека как источник удовольствия, в другое время может воспринять его как источник боли, как врага, если этот человек не удовлетворит его инстинктивные нужды. При нормальном развитии первичное сопротивление воспитанному влиянию не только преодолевается, но эго еще и принимает и впитывает это влияние и оно оказывает свое воздействие на протяжении всей жизни; влияние становится бессознательным. При паранойе оно врывается в сознание в виде проекции, но отвергается: оно принимает форму преследователей из внешнего мира, откуда оно и пришло первоначально. Следовательно, мы делаем вывод, что наблюдающий и критикующий механизм, возникший в эго, развивается, впитывая определенные внешние, по большей части болезненные, впечатления. При шизофрении этот механизм снова становиться сознательным и отвергается с помощью проекции.

Опыт работы с шизофрениками показывает, что чувство, будто за тобой постоянно наблюдают, происходит из скоптофилии, то есть из эротизированной функции эго, которая превратилась в эксбиционизм и была спроецирована на внешний мир.

Пациент-непсихотик с раннего детства верил, что просто взглянув на своего отца, братьев и на других мужчин, он может их кастрировать, а также боялся, что другие могут его кастрировать одним взглядом. Этот же человек мучил себя самонаблюдением и жестокой самокритикой. Исторический анализ показал, что вначале он боялся осуждающих (и, возможно, сердитых) взглядов матери, человека, ассоциировавшегося с кастрацией. (Хорошо известно, что существуют взгляды, полные ненависти. Вера в магическую силу взгляда видна, например, в суевериях о сглазе.). Ребенком пациент явно идентифицировался с этим взглядом; и в самом деле, обычная реакция человека на внешние неприятности — внутренняя враждебность.

Таким образом, при идентификации садизм деструктивных инстинктов направляется на субъекта и, смешиваясь с эксбиционистским инстинктивных компонентом, проявляется, как мазохизм. Взгляд, направленный внутрь, превращается в критикующий и шпионящий механизм. Первичное самонаблюдение (регулятор чувств удовольствия-неудовольствия) теперь соединяется с новым шпионящим механизмом, который оказывается в оппозиции к тому, что осталось от эго. Источником послужили родители или те, кто исполнял их роль. Это очень хорошо заметно при деперсонализации: этот механизм все еще остается внутренним, но ценность реальности, которую воспринимает эго, отрицается. Отрицание, как уже упоминалось, происходит от деструктивных инстинктов.

Хотя попытка связать этот механизм с индивидуальными эрогенными зонами может показаться несколько рискованной, фактически нельзя отрицать, что помимо элементов визуальной сферы, в нем содержаться и элементы из слуховой сферы. Хорошо известны слуховые галлюцинации параноиков, в которых им слышатся обвинения во всевозможных злых делах; на них валятся обвинения и оскорбления. Над ними насмехаются и словами побуждают к злых делам. (Положительные голоса мы еще будет обсуждать в другой связи.) Если слушать внимательно, часто можно обнаружить, что эти слова приходят из раннего детства пациента и их произносили люди, с которыми у него были либидозные отношения. «Голоса» приказывают ему и предостерегают его; слуховые галлюцинации явно выражают родительскую критику. Ощущение, что за тобой следят, и голоса при мании преследования формируют часть этого механизма, который при паранойе проецируется на внешний мир, а у здорового человека остается внутри, и сознательное эго его почти не замечает. В сновидениях он называется цензором и представляет собой психический механизм, который в состоянии бодрствования сортирует, воспрещает и оказывает критическое влияние на намерения, желания и импульсы личности. Топографически мы поместили его в систему подсознания. Во сне критикующие слова редко становятся сознательными, и в состоянии бодрствования самокритика также крайне редко выражается в словах, а если она все же становится сознательной, она не бывает столь же нестерпимо мощной, как слуховые галлюцинации параноика. Самокритика не воспринимается сознательно; она остается в подсознание. Таким образом личность растворила в себе чужеродное существо не только с помощью зрения, но и с помощью слуха. Человек развил в себе особый механизм, который как бы видит и слышит изнутри, но (если душевное здоровье в порядке) не достигает прямого восприятия. Этот механизм получает неограниченную власть над эго, от которого он отделяется только при параноидальной мании преследования. Контроль и критику, которые человек, почти этого не замечая, направляет на себя, все более или менее сознательные самоупреки, параноик приписывает объекту из внешнего мира. Это своего рода спроецированная совесть больного.

Потерю совести у шизофреников следует считать явлением, сопровождающим потерю социальных связей и отказ от этических и эстетических ограничений. Поскольку, в то же время, шизофреник чувствует, что его наказывают, мучают и влияют на него с помощью магии, нет сомнений, что в спроецированной совести присутствуют садистские тенденции. Пытки и мучения представляют собой реализованные наказания и удовлетворяют чувство вины; они, до определенной степени являются противоположностью совести. Характерно, что на фазе идентификации чувство вины особенно сильно, скорее всего потому, что объекты физически уничтожаются. При попытках воссоздания мира на стадии проекции чувство вины слабеет, ведь, благодаря проекции, объекты возвращаются во внешний мир; они наделяются садистскими импульсами пациента и воспринимаются через призму мазохизма. Но шизофреник защищается от возвращения объектов, ведь они принадлежат внешнему миру и могут снова вызвать болезненные чувства. Эго стало более примитивным и отвергает любые внешние раздражители. Эго потеряло свою организацию; оно распалось на части и механизм, который раньше был внутри, оказался снаружи и объявил войну эго.

Таким образом, мы раскрыли истоки контролирующего механизма совести. Он развивается по мере того, как эго вбирает в себя авторитеты раннего детства. Поэтому манию преследования следует рассматривать, как попытку освободиться от мучающей совести. Однако совесть проявляется отчасти, как угроза наказания, отчасти, как само наказание. Слово «совесть» («conscience») означает «сознание» («coknowledge»), участие в знании внутренним знанием, то есть с помощью внутреннего зрения и слуха. Как уже отмечалось, у совести нет сенсорных органов, она воспринимает только то, что прошло через эго, в распоряжении которого находится механизм восприятия.

Эта новая, отделившаяся от эго чисто психическая структура называется суперэго. Она возникает из внешних раздражителей, растворившихся в эго, с помощью органов чувств (зрения, слуха и так далее). Потом она отделяется от эго (от телесного эго). В предыдущей главе мы узнали, что суперэго зарождается в ходе идентификаций, связанных с принятием пищи. Теперь мы должны расширить понятие идентификации, ведь эго поглощает впечатления об объектах с помощью всех органов чувств. Они отрываются от телесного (воспринимающего) эго, переплетаются друг с другом и таким образом формируется независимая структура, суперэго.

В начале эдиповой ситуации еще нельзя говорить о суперэго. Оно является реакцией на эдипов комплекс. Мальчик ментально поглощает своего отца; он как бы становится своим собственным отцом. Перемена в эго занимает место прежней связи с объектом (то есть любви и ненависти к отцу), перемена, позволяющая мальчику сдержать чувственные стремления к материи и агрессивное отношение к отцу. Чувственная любовь к матери трансформируется в нежную любовь: агрессивное отношение к отцу превращается в признание отцовского авторитета; садизм модифицируется и проявляется в активности; короче говоря, мальчик начинает сублимироваться и приспосабливаться к реальности.

В идеальном эго импульсы ид безоговорочно принимаются и удовлетворяются, но появление суперэго нарушает такие гармоничные отношения между эго и ид. Суперэго вклинивается между эго и ид. Оно уничтожает гармонию, царившую в их отношениях, и влияет и на стремления ид, и на стремления эго. Суперэго получает власть над эго. Вследствие этого эго приходится приспосабливаться к требованиям общества. Поскольку общество не может рассматривать потребности отдельного человека, а суперэго становится внутренним представителем общества (Александр называет эго «жестким законом всех времен, погребенным в каждой личности»), то суперэго, как и общество, весьма сурово и даже жестоко. Оно требует от человека отречься от своих нужд, вплоть до самопожертвования. Суперэго — это судья, высший авторитет, оно не только принуждает человека отказываться от удовольствий (особенно, от чувственных удовольствий), но и определяет меру наказания за нарушение этих идеалистических требований. Эго, в распоряжении которого находятся реальные силы, либо приводит приговор в исполнение, либо нет, в зависимости от своей способности к сопротивлению.

Как суперэго стало таким строгим? Мы знаем, что оно сформировалось в ходе идентификации. Мы уже обсуждали, что идентификация является психическим эквивалентом оральной фазы и амбивалентна, то есть может одновременно выражать и любовь и ненависть. В эдиповой ситуации мальчику легче всего защититься, идентифицировавшись с отцом, которого он одновременно и ненавидит и любит. Когда эго поглощает отца, либидо от него отходит. Мы уже указывали на то, что когда либидо отходит, наступает разделение инстинктов, и деструктивные инстинкты вырываются на свободу. В результате этого, либидо десексуализируется. Затем деструктивные инстинкты направляются к эго и размещаются в нем. Идеи об отце, поглощенном эго, не распадаются на части благодаря садизму, который первоначально был направлен во внешний мир, на отца, а теперь находится в эго. Развившаяся таким образом психическая структура отделяется от эго, становится более или менее независимой и превращается в суперэго. Таким образом, садизм ид, направленный на объекты помогает формированию суперэго. А садизм суперэго, чья мощность зависит от конкретной личности, избирает своим объектом эго. Эго впитало в себя реальную или предполагаемую строгость авторитетов, и эта строгость продолжает существовать, но из внешней она превращается но внутреннюю.

В эдиповой ситуации настоящего суперэго еще нет. Оно развивается в качестве ответа на импульсы, которые возникают из этой ситуации и у которых нет шансов на успех. Эго приспосабливается к требованиям реальной жизни и, вместо бесполезного катексиса объектов, происходит полезное изменение в самом эго. Суперэго является следствием успешного преодоления эдипова комплекса. Стремления ид, которые могли бы представлять опасность, если бы оставались неизменными, были подчинены, втянуты в эго и десексуализированны. Их энергия, свободно протекавшая в ид, теперь сконцентрировалась в суперэго, которое помогает эго в его борьбе против запретных импульсов. Следовательно, суперэго возникло в ходе идентификации и, после отхода либидо, к нему перешла энергия, прежде принадлежавшая объектам. Но, поскольку источник этой энергии находится в ид, суперэго окольным путем черпает свои силы из ид. Вследствие этого, оно связано и с ид, и с эго. И ид, и эго могут влиять на него, так же как и оно может влиять на возбуждения, возникающие в них. В соответствии со своим происхождением, суперэго одновременно является представителем и внешнего мира. и ид. Из-за того, что оно находится между двумя мирами, ему приходится исполнять роль посредника, то есть координировать стремления эго и ид таким образом, чтобы не было ни внутренних, психических, конфликтов, ни внешних, реальных.

Но такое идеальное соотношение едва возможно даже у здорового человека, не говоря уже о больном. Суперэго душевнобольных часто требует от эго невозможного. Меланхолия является ярким примером реакции на такие требования суперэго. При этом заболевании совесть, функция суперэго, играет особую роль. Пациент, страдающий меланхолией, постоянно упрекает себя; он чувствует себя жалким, недостойным, подвергает себя всевозможным наказаниям, иногда дело доходит даже до самоубийства. Создается впечатление, что меланхоликом правит сила, цель которой — уничтожить его. Меланхолик отказывается от пищи, становиться скупым и жадным и боится, что погубит свою семью. Если не считать изредка появляющихся галлюцинаций, меланхолия похожа на траур.

Но, в отличии от траура нормального человека, оплакивающего потерю любимых, которому через какое-то время удается оторвать либидо от потерянного объекта и вернуться в нормальное состояние, для патологического траура при меланхолии характерна крайняя жестокость. Эта жестокость направлена главным образом на самого меланхолика, хотя можно без труда заметить замаскированные следы жестокости по отношению к окружающим. И в самом деле, человек в состоянии сильнейшей депрессии может совершить преступление, и оно будет для него освобождением и искуплением. И при трауре, и при меланхолии объект, насыщенный либидо, был потерян. Но при нормальном оплакивании либидо отходит от объекта и используется где-то еще и при этом не происходит разделение инстинктов (то есть либидо просто перемещается на другой объект), а при меланхолии это невозможно, так как суперэго меланхолика требует слишком многого. Болезнь начинается после разочарования в любви в самом широком смысле этого слова.

Такой человек очень нарциссичен, он не может вынести удара по своей самооценке и отводит либидо от объекта. Если человек крайне амбивалентен — а мы знаем, что меланхолик амбивалентен — отход либидо сопровождается разделением инстинктов и деструктивные инстинкты вырываются на свободу. Хотя амбивалентность заставляет его в ответ На разочарование в объекте, отказаться от него, он, в то же время идентифицируется с объектом. Поскольку эго поглощает объект, исчезает расстояние между образом объекта и суперэго, и объект становится доступным агрессии эго. Садизм чрезмерно сурового суперэго теперь направлен исключительно на человека, которого меланхолик любил, и с которым, благодаря идентификации, объединилось его эго. Стремясь к самоубийству, меланхолик хочет смерти кого-то другого, но идентификация с объектом приводит его к самоуничтожению. Конечно же, чрезмерно суровое •суперэго встречается не только при меланхолии; мы выбрали меланхолию только для того, чтобы показать, насколько серьезными могут быть последствия чрезмерного садизма суперэго.

Меланхолия не всегда появляется после настоящей потери любви. Я наблюдал случаи, при которых меланхолия возникала после профессиональных разочарований или после того, как пациент отказался от цели, которой посвятил всю свою жизнь. В целом, у этого типа пациентов слабые связи с объектами, а требования и идеалы — чрезмерные, и если он теряет единственную цель, которая была у него в жизни, немедленно пробуждаются постоянная готовность к идентификации и изначально сильный садизм суперэго. Крайне острая и требовательная совесть определенного типа людей коренится в этом садизме, а не в подлинных либидозных отношениях с объектами. Существуют, например, фанатичные реформаторы, моралисты и аскеты, которые, прежде всего, не являются «хорошими» людьми. В качестве примеров можно упомянуть истории жизни Св. Игнатиуса Лойолы и Толстого.

Чрезмерно критичное суперэго влияет на отношение эго и при других формах душевных заболеваний. Например, при компульсивном неврозе либидо регрессирует до анально-садистской стадии. Но компульсивные невротики не демонстрируют в своем поведении анальные и садистские черты. Наоборот, они крайне чистые, совестливые и внимательные к другим, они мучают себя всевозможными обвинениями и упреками. Создается впечатление, что эго, на которое влияет критика суперэго, формирует реакции, чтобы защититься от стремлений ид. Эти пациенты делают совсем не то, что сделало бы эго под влиянием ид, они наказывают себя, мучают и отказываются от удовольствий. Повинуясь требованиям суперэго, эго отказывается от стремлений ид, изменяя себя с помощью формирования реакции. Суперэго воюет на два фронта: во-первых, оно пытается сдержать стремления ид (с помощью эго); во-вторых, оно заставляет эго служить себе.

Несмотря на сходство структуры суперэго меланхолика и компульсивного невротика, картины заболевания у них совершенно различные, и тому есть две причины. Меланхолик склонен к нарциссической идентификации (эго поглощает объект и объект исчезает); компульсивный невротик, с другой стороны, несмотря на свою явную амбивалентность, никогда полностью не отказывается от объекта. Во-вторых, у меланхолика регрессия и разделение инстинктов глубже, чем у компульсивного невротика, поэтому у меланхолика большее количество деструктивных инстинктов вырывается на свободу; эти деструктивные инстинкты затем попадают на службу к суперэго и укрепляют его садизм.

Мания, чередующаяся с меланхолией или следующая за ней, является самым ярким доказательством ограничивающего и подавляющего влияния суперэго, поскольку она демонстрирует личность, свободную от этого влияния. Мания — это эйфорическое состояние, в котором не существует социальных ограничений, или, используя нашу терминологию, можно сказать, что все идентификации растворились. Освободившись от необходимости считаться с окружающими, пациент постоянно стремится удовлетворить свои инстинктивные желания. Маньяк не подчиняется никаким приказам, запретам и ограничениям. Он чувствует себя свободным во всех отношениях. В нем ничто не сопротивляется стремлениям ид, эго реализует эти стремления безо всяких ограничений. Маниакальное состояние — это настоящая противоположность меланхолическому состоянию. При чисто маниакальном состоянии нет и следа влияния суперэго. Поскольку очень часто мания возникает после меланхолии, создается впечатление, что мания представляет собой протест против того, как суперэго обращается с эго при меланхолии. Мания показывает, что отказ от идентификаций, в результате которых сформировалось суперэго, сопровождается разрушением социальных ограничений и запретов.

При обссесивном неврозе влияние суперэго сдерживает анально-садистские стремления и вызывает формирование реакции, в то время как при истерии они проявляется в отрицании генитального либидо.

Было бы несправедливо утверждать, что суперэго присущи лишь анально-садистские намерения. Изучив его развитие, нетрудно заметить, что в его формировании участвуют и либидозные силы. Маленький ребенок не сам учится контролировать вегетативные функции, его этому учат. Чужой человек не может заставить его контролировать сфинктер. Лишь ради знакомого и любимого человека он будет стараться испражняться в определенное время. Он так делает, потому что этого хочет любимый человек. Желание объекта, на которого направлено либидо, он принимает так же близко к сердцу, как и свое собственное желание; он идентифицируется с объектом и действует в соответствии с этим. Его за это хвалят и, кроме того, он чувствует нарциссическое удовлетворения от того, что совершил нечто достойное Ференци называет это «моралью сфинктера». Скорее всего, у каждой стадии развития — соответствующая «этика». Если ребенок, находящийся на более высокой стадии развития, заметит, что причинил любимому человеку боль, он постарается больше этого не делать.

Хотя нельзя отрицать, что удачное обучение часто достигается с помощью угрозы наказания, все же следует подчеркнуть, что первое согласие с ограничением инстинктивной жизни, особенно инстинктивных компонентов, обычно основывается на любви. Когда инстинктивное удовлетворение отвергается из страха потерять любовь объекта, тогда эго поглощает этот объект и катектирует его либидо; он становится частью эго. По контрасту с идеальным эго, мы называет это эго-идеалом. Из-за любви к этому идеалу человек цепляется за него и подчиняется его требованиям Эго подчиняется суперэго под страхом наказания, но эго-идеалу оно подчиняется из-за любви. Однако это не чувственная любовь, потому что когда объективное либидо превращается в эго-либидо, происходит десексуаличация, за которой может последовать сублимация. Нарциссизм этого эго является вторычныл!

Если эго-идеал и суперэго являются представителями внешнего мира в эго, тогда нетрудно понять, что социальные действия и отказ от инстинктов происходят не только из страха перед наказанием, но и из любви. Идентификация действительно амбивалентна

Более того, если эго-идел - это образ любимых объектов в эго, а суперэго — образ объектов, вызывающих страх и ненависть, тогда почему же эти понятия часто путают и одно используют вместо другого? За это в ответе историческое развитие эгих понятий. Когда Фрейд впервые сформулировал концепцию эго-идеала, он подчеркнул его либидозный аспект, вероятно из-за того, что эго-идеал окружает нежная идеальная любовь. Позднее он стал больше подчеркивать садисчскую сторону, суровую и требовательную, «стоящую-над-эго» — суперэго.

На практике трудно отделить эти понятия друг от друга. Эго-идеал содержит в себе больше материнского либидо, суперэго — отцовского; на деле они смешаны. Более того, либидо эго-идеала десексуализированно и в нем можно найти некоторые деструктивные элементы, в а суперэго действуют либидозные силы, поскольку суперэго возникает из идентификации с амбивалентно любимым отцом. Эго-идеал, где доминирует материнское либидо, начинает развиваться на догенитальных стадиях, а суперэго, где доминирует отцовское либидо, впервые появляется только на генитальной стадии. Стимул к формированию суперэго — это опасность кастрации, опасность, угрожающая всему эго, потому что эго идентифицировано с гениталиями. Всасывая отца в свое эго, мальчик не только избегает опасности кастрации, но и получает защитника в образе отца, которого поглотило эго. Суперэго формируется не только из-за ненависти, но и из-за любви и страха за нарциссическое эго, которому грозит опасность.

Точно также, как эго любит эго-идеал (суперэго), также и суперэго любит эго (вторичный нарциссизм эго). Тут становится понятно, почему эго позволяет суперэго многое делать по-своему Эго часто позволяет суперэго мучать себя, потому что за это оно получает любовь и защиту Эго соглашается с ограничением инстинктов, которого сначала требуют объекты, а потом — суперэго, потому что в виде компенсации оно получает нарциссическое удовлетворение. (Например, удовлетворение от того, что являешься порядочным человеком.) Если же нарушены связи с объектами и формирование связанных с ними идей, как это бывает при паранойе, тогда предпринимаются попытки компенсировать недостаток любви с помощью проекций и галлюцинации. Идеи о преследованиях и галлюцинации не всегда содержат в себе отрицание в форме запретов, критики, оскорблении и тому подобного, бывают также одобрительные, соблазняющие «голоса», которые хвалят пациента и восхищаются его красотой, добротой и совершенством.

Люди, выросшие без любви, становятся необщительными, недоступными, невнимательными к другим и удовлетворяют свои инстинктивные потребности почти без ограничений. Один тип асоциального человека — это человек, которого не любили в детстве. И, наконец, люди с хорошо развитым суперэго часто меняются после разочарования в своем идеале или после того, как он теряет ценность. Они теряют социальные чувства и становятся безрассудными и жестокими по отношению к своим прежним друзьям. Был нанесен удар по нарциссизму таких людей, и поэтому они избавляются от своих идеалов и мстят тем, кто представляет эти идеи во внешнем мире.

Можно сделать вывод, что у людей, которые росли в атмосфере любви, возникнет мягкое и нетребовательное суперэго. Однако, обычно это не так, поскольку полученная любовь ограничивает агрессию, которая, если ей не удается разрядится, направляется внутрь и вливается в силы суперэго.

Существует разница между людьми, которые стали социальными существами благодаря ненависти, и людьми, ставшими социальными существами благодаря любви. На практике, в формировании социальных идеалов играют роль оба этих фактора, но в одних случаях преобладает один фактор, а в других — другой. Если преобладает ненависть, появится склонность к строгости и аскетизму; если преобладает любовь, жизнь будет приносить больше радости. Суперэго/эго-идеал — это очень сложная и разветвленная структура; при одних условиях будет доминировать суровое суперэго, а при других — более снисходительный эго-идеал.

Очень важно подчеркнуть, что в суперэго присутствует либидозный компонент, поскольку это помогает нам избежать одностороннего взгляда не только на его значение для невроза, но и на ту роль, которую он играет в адаптации личности к социальному сообществу. Эго исполняет приказы суперэго не только из страха, но и из-за любви. Ведь суперэго произошло из образа отца.

Давайте еще раз вспомним то, что мы узнали про суперэго: оно состоит из следов жизненного опыта, то есть, до определенной степени, из реальности. Но оно не только является представителем реальности в эго, оно еще и помогает эго бороться против внешнего мира и против стремлений ид. История развития суперэго показывает, что оно возникает из конфликта между инстинктами и требованиями внешнего мира. Следовательно, оно является продуктом адаптации к реальности и, в свою очередь, становится важным механизмом, который помогает эго продолжать приспосабливаться к реальности. Негативным доказательством этого является гипноз. Помимо контакта с гипнотизером, при гипнозе исчезает всякий контакт с внешним миром. Гипнотизируемый повинуется всем приказам гипнотизера, который занимает место суперэго и — изнутри — волшебным образом устраняет реальность или создает «реальность» словами, взглядами и жестами. Этот пример ясно показывает, как отношение эго может быть изменено также и под воздействием суперэго. Таким образом, приспособление к реальности зависит не только от эго, но и от суперэго. Суперэго санкционирует восприятие, мысли и ощущения эго, оно разрешает считать их настоящими.

Однако эго зависит не только от реальности и от суперэго, на него также влияет ид. То же самое верно и относительно суперэго, которое, в свою очередь, влияет на ид. Таким образом, психические системы общаются между собой: во-первых, происходит взаимодействие между эго и ид; во-вторых, между эго и суперэго; и, в-третьих, между суперэго и ид. Импульсы, возникающие в одной психической структуре, могут, вследствие этих непрерывных взаимодействий, оказаться в другой структуре и, если необходимо, повлиять на возбуждения, протекающие в третьей структуре. Эго узнает об импульсе, возникшем в ид и часть возбуждения одновременно переходит в суперэго. Если это возбуждение не соответствует импульсу ид, суперэго запрещает исполнительным органам эго реализовать импульс. Так становится возможным гармоничное сотрудничество всех психических структур. Но взаимодействие между структурами может быть нарушено. Если оно нарушается полностью, тогда может произойти расщепление всей личности, и эго окажется во власти намерений ид, как это, например, бывает при шизофрении. Но если связь уничтожена не полностью, если, например, прервана только связь между суперэго и ид, а между эго и ид связь сохранилась (компульсивный невроз), тогда суперэго может влиять на стремления ид только окольными путями, через эго, на которое оно влияет напрямую. Эго принимает импульсы, исходящие из ид; однако связь между эго и суперэго не прервана и, благодаря немедленной критике суперэго, эго отказывается от своих намерений или модифицирует их. Более того, может случиться так, что эго согласиться с идеей, желанием или импульсом, которому оно до этого противостояло, и не будет помнить о своем прежнем несогласии. Дело в том, что разные компоненты эго развивались не одновременно. Те части эго, которые отстают в развитии могут, как и инстинкты, зафиксироваться; вследствие такого ошибочного развития, фиксированные части эго регрессируют, отделяются и теряют связи с остальными частями эго. В результате, одна часть эго не понимает другую. Такие расщепление эго типично для неврозов, как мы увидим в дальнейшем.

В качестве примера крайнего случая, я хотел бы рассказать о хорошо образованной и очень разборчивой женщине. У нее были высокие сознательные идеи. однако она часто совершала поступки, которые противоречили ее моральным и эстетическим взглядам, она занималась анальной мастурбацией и часто играла со своими фекалиями. Когда я обратил ее внимание на контраст между таким поведением и ее хорошим воспитанием и чрезмерной чистоплотностью, она меня не поняла. Она дала мне стереотипный ответ «Но ведь это же мои фекалии». Очевидно, что эта инфантильная часть эго осталась в прежнем состоянии и потеряла связь с другой, очень разборчивой частью.

Позже мы разберем это более подробно. Сейчас я хотел бы только упомянуть, что эго-идеал — суперэго — может со временем измениться в соответствие с окружением и социальными условиями, хотя в большинстве случаев бессознательная часть (ядро) не затрагивается. В заключение, я хотел бы подчеркнуть, что существует также «негативное суперэго», которое заставляет человека вдохновляться идеалом, который является противоположностью объекту идентификации (например, потребность быть не таким как отец). Однако, насколько я понимаю, это вторичный идеал, надстроенный поверх первичного, и, как правило, идет рука об руку с более или менее явным расщеплением намерений суперэго (эго-идеала).

Обобщая, можно сказать, что ид представляет собой биологическое наследие; суперэго — традицию или историческое наследие; а эго — настоящую реальность.

Синтетическая функция эго

Фрейд приписывает сексуальным стремлениям ид. Эросу, тенденцию объединяться с объектами с целью создания новой единицы Аналогичную тенденцию можно увидеть в эго, тенденцию, которая выражается в способности связывать, объединять, создавать. Однако у этой тенденции Эроса — сексуальные цели, а в эго сексуальное значение отсутствует.

Эго когда-то было частью ид, но, в ходе развития, отделилось от него и обособилось. Ид стремится не только к объединению с объектами, но и к воссоединению с эго. Ид всегда стремится воссоединиться с эго, и наоборот; другими словами, всегда существует тенденция уничтожить обособленность эго от ид, чтобы они могли слиться друг с другом. Эта тенденция заметна в сновидениях, при определенных психотических состояниях и при неврозах, когда подавленные части эго присоединяются к ид.

Когда эго и ид объединяются наступает полное нарциссическое удовлетворение. Судя по всему, это состояние доминирует в течение первого года жизни, когда между ид и эго существует полная гармония, эго выполняет то, что хочет ид. Когда ожидаемое удовлетворение не наступает, гармония нарушается.

Пока нет суперэго, отношения между эго и ид очень просты. С появлением суперэго эти отношения становятся более сложными, потому что эго вынуждено работать в разных направлениях. Во-первых, оно координирует автономные и разнообразные инстинкты ид и собирает их для объединенного действия (Эго не выносит противоречий.). Во-вторых, оно приводит стремления ид в соответствие с требованиями реальности. В-третьих, оно примиряет требования суперэго с требованиями ид и с требованиями реальности. Таким образом, эго играет роль посредника между разными частями личности, а также между личностью и внешним миром.

На основе материала, полученного при психоаналитическом лечении, можно сделать вывод, что первое ощутимое проявление функций эго — это суперэго. Суперэго — наследник эдипова комплекса. Эдипов комплекс состоит из определенных отношений между родителями и ребенком. В результате преодоления эдипова комплекса, суперэго замещает его объекты (отца и мать); то есть отношение к объектам из внешнего мира вызывает перемену в эго. Эго ассимилирует психических представителей этих объектов и удерживает их чувствами и аффектами, связанными с ними. Затем эго создает — из бесконечного количества восприятии, впечатлений, чувств, из эмоциональных образов объектов — новую и, при определенных условиях, независимую структуру, которую мы называем «суперэго». Этот новый психический механизм формируется благодаря ассимиляции и интеграции огромного количества следов, оставленных в эго внешними и внутренними раздражителями. В ходе ассимиляции и интеграции эго приводит в действие функцию, которую мы называем синтетической. Таким образом, синтетическая функция эго проявляется в ассимиляции внутренних и внешних элементов, в примирении конфликтующих идей, в объединении противоположностей и в ментальном творчестве.

Еще одним проявлением синтетической функции эго является потребность объяснять причины, которая, в самом примитивном виде, существует даже до формирования суперэго. Эта потребность — не инстинкт, но она обладает инстинктивной принуждающей силой. Я не собираюсь углубляться в эту проблему, потому что проблема причинности принадлежит к области философии. Мы поговорим о потребности находить причину, о психологической проблеме, о потребности связывать два факта таким образом, чтобы второй определялся первым. Силу этой потребности пожалуй лучше всего можно проиллюстрировать постгипнотическим внушением. Гипнотизируемому был дан приказ пойти в угол комнаты, взять зонтик, который там стоял и открыть его через пять минут после того, как он выйдет из гипнотического транса. Когда он выполнил этот приказ, его спросили, почему он раскрыл зонтик. Он ответил: «Потому что идет дождь.» (На самом деле никакого дождя не было.) Потребности найти причину настолько сильна, что когда нет никакой причины, ее выдумывают.

Стремление связать цепь событий так, что последнее звено определялось первым, — это корень причинно-следственного мышления. Этот процесс несомненно относится к подсознательной психической деятельности. Если «причинно-следственная» связь оказывается иллюзией и не соответствует реальности, тогда этот процесс называется рационализацией. Похоже, что рационализация в состоянии бодрствования соответствует вторичному усложнению сновидения. Вторичное усложнение сглаживает слишком яркие конфликты, заполняет пустоты и придает нелогичным ментальным процессам сновидения приемлемый вид. Если работа сновидений не сумела замаскировать латентные мысли сновидения, это делает вторичное усложнение и оно же придает проявленному сновидению относительно логичный вид. Когда подавление не дает результатов (например, при шизофрении), когда подавленный материал входит прямо в сознание, сразу же возникает рационализация. Поскольку это, в соответствие со своей тенденцией объединять и связывать, не выносит противоречий, оно немедленно выстраивает «причинно-следственную» связь между вещами или идеями, которые не имеют друг к другу никакого отношения. Рационализация, которая при психозах принимает форму галлюцинаций, заполняет провал в мыслительной деятельностью, вызванный расщеплением эго. (Эго не может допустить, чтобы в сознании существовали пустоты.). Чем моложе человек, чем менее он логичен, чем он примитивнее или чем больше он болен, тем скорее он находит «причины».

Как уже отмечалось, потребность найти причину так сильна, словно является производной от инстинктов. Она проявляется в детстве в форме любопытства. Вначале ребенок спрашивает о том, откуда берутся предметы и больше всего о том, откуда берутся люди. Позднее, если ребенок не запуган, он начинает спрашивать о различиях полов. Любопытством ребенка, на самом деле, движет сексуальный инстинкт. Возникает искушение рассматривать инфантильное любопытство как инстинктивный компонент. Сексуальные инстинкты — это проявления Эроса, который представляет собой все инстинкты жизни. Их цель — объединение двух существ для создания нового существа. Необходимость искать причины в физическом мире, потребность найти причину, скорее всего, аналогична творческой функции Эроса. (Когда люди соединяются, создается новое существо; когда исследователь находит причину явления, он часто может открыть заново само явление.)

И созидательность Эроса, и потребность эго найти причину стремятся соединить два звена, чтобы создать нечто новое; однако, один процесс является проявлением ид, а другой — эго. Можно сделать вполне обоснованный вывод о том, что потребность найти причину — это Эрос, сублимированный в эго. То, что проявляется в ид как тенденция к объединению двух существ, в эго тоже проявляется как тенденция к объединению, но не объектов, а идей, мыслей и воспоминаний. Пока тенденция к синтезу остается в ид, она носит сексуальную окраску; входя в эго, она сублимируется, и одним из ее проявлений становится потребность найти причину. В общем и целом, синтетическая функция эго представляет собой принцип высшей ментальной жизни.

Тенденция эго к объединению, связыванию и творчеству, включает в себя также тенденцию к упрощению, обобщению, интерпретации и, в конце концов, к пониманию. При шизофрении бессвязные, даже противоречивые идеи связаны между собой, и именно поэтому мышление пациентов-шизофреников кажется таким пестрым. Пациенты пытаются избегнуть хаоса, в которым они находятся, формируя единую картину жизни, в которой нет противоречий. Обобщая, они пытаются сгладить противоречия; они смешивают следы-воспоминания с реальным восприятием и создают новую Weltanshauung (философию жизни), приспособленную к их специфическим психологическим потребностям. На самом деле, это философия отстраненного ума: отстраненного от реальности. Они истолковывают мир по-своему и удовлетворяют свою потребность «понять» мир, которое дает им определенное удовлетворение и иногда заметно снижает уровень тревоги, как правило, их философия жизни, в сущности, космологична, основана на проблеме происхождения человека; мир, который они потеряли, возрождается, воссоздается в уме с помощью синтеза. Проблема происхождения человека, таким образом, обобщается и сводится к простой формуле, к идее создания целого мира.

Тенденция к упрощению и обобщению, к интеграции и тому подобному. показывает, что синтетическая функция эго подчиняется экономическому принципу, который заставляет эго экономить усилия. В ид психическая энергия течет свободно, там царит хаос; попадая в эго, эта энергия превращается в направленную энергию, так что содержания эго становятся стабильными и последовательными. В ид царит хаос, а в эго — порядок: первичный процесс ид заменятся вторичным процессом эго, бессознательные идеи ид в эго отчасти становятся подсознательным, и теперь синтетическая функция может их обуздать. Таким образом синтез не только объединяет все части личности, но и привносит в функционирование эго упрощение и экономию.

Чем младше ребенок, чем примитивнее взрослый, чем меньше интегрировано его эго, тем легче он переносит противоречия. Чем выше уровень ментального развития, чем более интегрировано эго, тем больше оно стремится к объединению. Синтетическая функция пропадает, когда личность полностью распадается, как это бывает при психозах. Однако, когда целостность эго находится под угрозой, но некоторое количество конструктивной энергии все еще доступно (как при параноидальных формах шизофрении), синтетическая функция эго чрезмерно стимулируется; все без разбора соединяется и перемешивается, систематизируется, и в конечном результате возникают галлюцинации. Синтетическая функция эго вырастает до необычных размеров. (Обобщение, упрощение и систематизация шизофренических идей напоминают некий философский Weltanschauung.).

При рассмотрении параноидальных галлюцинаций создается впечатление, что они представляют собой не только попытку воссоздания реальности, но и попытку сублимации. Фактически, художественное, научное и социальное творчество, то есть сублимация, зависит от правильного функционирования эго-синтеза. Признаки сублимации можно заметить в очень раннем возрасте. Например, приучаясь к чистоплотности, ребенок отказывается от прямого удовлетворения инстинктов ради более высокой цели (любви матери). Однако полная сублимация не наступает до тех пор, пока не будет преодолен эдипов комплекс и не сформируется суперэго. Из либидозных отношений с объектами внешнего мира развиваются нелибидозные отношения, например, моральные и социальные чувства; эти новые чувства синтезируются из чувств эдипова комплекса.

То, как одна женщина выбирала профессию, может служить примером сублимации: чтобы изучать медицину ей пришлось преодолеть сопротивление своего отца, который сам был врачом. Отучившись один год, она вышла замуж. Хотя она с энтузиазмом изучала медицину и прекрасно сдала экзамены, она решила бросить изучение медицины после замужества. Однако, вначале она пыталась убедить своего мужа, изучавшего другой предмет, переключиться на изучение медицины. Цепь ее мыслей показывает, почему она решила отказаться от профессии, которую выбрала по собственной воле: если ее муж станет врачом, ей самой не придется становиться врачом, поскольку окольным путем, через профессию своего мужа, она сможет поддерживать единственную оставшуюся связь со своим отцом. Сублимация произошла здесь почти также, как она происходит при формировании суперэго: эго поглощает либидозный объект и сопровождающие его инстинкты, с помощью идентификации отказывается от объекта и переводит инстинкт на другую цель. Эго объединяет объект и инстинкт, объект становится бессознательной идеей, цели инстинкта меняются и он превращается в десексуалиэированную психическую энергию. У нашей пациентки эта энергия разряжалась сначала в учебе, а потом в профессии. Когда она поняла, что объект не может обеспечить прямую разрядку ее инстинкта, она решила покончить с сублимацией.

Очевидно, что этим далеко не исчерпывается проблема синтеза в целом и сублимации в частности.

Главная задача синтетической функции ^— служить посредником во внутренних конфликтах. Попытка покончить с конфликтом может выразиться в сублимации, в перемене характера, в неврозе или в психозе. Некоторые из этих вариантов мы еще будет обсуждать в дальнейшем.

В заключение следует подчеркнуть, что эго, развившееся из ид, во всех своих формах насыщенно не только производными от либидо, но и производными от агрессии. Производные от либидо проявляются в конструктивной синтетической функции, которая толкает личность к гармоничному единению и творчеству в самом широком смысле этого слова.

Реакции-формирования эго

В определенном смысле, суперэго — это реакция-формирование эго, сложная реакция на эдипов комплекс. В свою очередь, полностью развитое суперэго побуждает эго к дальнейшему формированию реакций. Эго должно менять свою структуру в соответствии с внутренними и внешними потребностями. Трудно оставаться в неизменном состоянии, когда на тебя влияют с трех сторон — со стороны суперэго, внешнего мира и ид. Хотя ядро эго остается стабильном, структура эго, как единого целого, меняется под влиянием этих сил. Вместо того, чтобы реагировать на эти влияния, то есть воспринимать их, разряжать или отторгать, эго впитывает их и создает нечто новое. Вследствие этого, эго содержит в себе следы внешнего мира, следы суперэго и следы ид. Здесь ясно видна работа синтетической функции эго. Эти реакции-формирования во многом определяют характер человека; однако этот аспект мы сейчас обсуждать не будем, поскольку он будет подробно рассмотрен в другой главе.

Сейчас я только хотел бы указать на то, что в очень раннем возрасте развиваются реакции-формирования, определяющие окончательную структуру характера. Сейчас мы рассмотрим только две из многочисленных реакций-формирований: отвращение и стыд.

Трудно сказать, когда появляются первые признаки отвращения, но явно не раньше, чем в конце первого года жизни. Согласно Фрейду, чувство отвращения возникло на очень раннем этапе истории человечества, возможно в то время, когда человек поднялся с земли и стал ходить прямо. В следствии этого нервы стали получать меньше раздражителей и чувство обоняния были органически подавленны. Это защищало человека от возвращения на предыдущую стадию развития, когда мужчина сексуально возбуждался от запаха менструирующей женщины. Наблюдения показывают, что это также защищало его от наслаждения запахом человеческих экскрементов. Однако, запах человеческого тела все еще до определенной степени сохраняет сексуальную притягательность.

Отвращение тесно связано с физиологической функцией пищеварительной системы. Оно начинается с тошноты и слюноотделения и достигает кульминации в рвоте, когда содержимое желудка выходит наружу из-за спазматического сокращения мышц. Таким образом, отвращение — это противоположность аппетиту и голоду и в физиологическом, и в психологическом смысле. Цель голода — ввести что-то в желудок, отвращение же выводит нечто наружу. Отвращение к сексуальной активности скрывается за многими истерическими симптомами. Например, исследуя определенные фантазии пациенток, страдающих globus hystencus и рвотой, мы узнали, что они хотят взять в рот мужские гениталии. В этом случае отвращение — это реакция эго на оральный сексуальный импульс. В других случаях, например при меланхолии или при компульсивном неврозе, такие оральные импульсы проявляются в копрофилических фантазиях, фантазиях, которые превращаются в извращения при шизофрении. Если мы вспомним, что некоторые первобытные народы во время своих обрядов едят трупы и экскременты и что, до недавнего времени экскременты считались важным лекарством в народной медицине, мы придем к выводу, что отвращение — это не только следствие подавления первичных олфакторных ощущений, но и реакция на копрофагические и каннибалистические импульсы. Этот вывод подтверждается тем. что чем сильнее сознательное отвращение, тем больше копрофагических и каннибалистических фантазий в бессознательном. Верно, что реакция-отвращение может сдерживаться и обобщаться под влиянием суперэго и распространяется на все запретное; но, изначально, она возникла очень рано, даже до формирования супераго.

Хотя происхождение чувства стыда также туманно, как и происхождение отвращения, очевидно, что оно тоже представляет собой реакцию на эксбиционизм. При чрезмерном стыде в бессознательном присутствует чрезмерный эксгибиционизм. Эритофобик, то есть человек, который боится покраснеть, крайне застенчив. Из анализа таких пациентов мы узнали, что их лица «генитализировались», то есть теперь они насыщены эротической энергией и играют роль гениталий. Таким образом, эритофобия ^— это реакция на подавленное желание показать гениталии. Однако это желание сопровождается страхом потерять гениталии. Следовательно, эритофобия — это реакция на страх, что если гениталии окажется на виду, они будут отрезаны. Ощущение постоянного наблюдения представляет собой «негативный эксбиционизм», то есть состояние ума, при котором эксбиционизм отвергается. Если перевести это на сознательный язык нормального человека, вот что получится: «Это не я хочу показывать себя (чтобы меня видели); другие люди хотят видеть .меня.» Другими словами: «Я хочу показать себя (свои гениталии).»

Анализ пациента-эксбициониста показал, что он боялся, что потеряет свои гениталии, если на них кто-нибудь посмотрит, а также пребывал в бессознательном убеждении, что и сам может лишить других мужчин гениталий, просто посмотрев на них. В другом случае у взгляда была сознательная садистская цель. Таким образом, чувство стыда эквивалентно страху кастрации. Это согласуется с идеей Фрейда о том, что человек обрел чувство стыда, когда стал ходить прямо, вследствие того, что его гениталии оказались на виду и требовали защиты.

Против этого умозаключения можно выдвинуть два возражения. Во-первых, у женщины нет пениса, стало быть нет страха кастрации, по крайней мере, в такой же степени, как у мужчины. Во-вторых, человеческая стыдливость относится не только к гениталиям, но и ко всему остальному.

На это мы можем ответить: мужчины эксбиционисты демонстрируют свои гениталии, но я никогда не слышал, чтобы женщина демонстрировала свои гениталии, по крайней мере в нашей культуре. Все тело женщины, которое гораздо больше эротизированно, чем тело мужчины, замещает «потерянный пенис». У девочек нет пениса, которым они могли бы гордиться, как мальчики, поэтому они демонстрируют все тело; обычно женщины демонстрируют свое тело куда чаще, чем мужчины демонстрируют гениталии. Вначале девочки мастурбируют клитор, рудиментальный пенис; они, как и мальчики, наталкиваются на запреты, и эти запреты заменяют угрозу кастрации. Запрет на мастурбацию и демонстрацию гениталий переносится на все телесные функции и приводит к сокрытию других источников удовольствия (эрогенных зон). Чем больше удовольствия они могут доставить, тем тщательнее они скрываются. Можно упомянуть о том, что многие дети очень любят наблюдать выделительные функции, а когда вырастают, то очень тщательно скрывают их.

Из всего этого следует, что стыд — это реакция эго на желание показывать себя. Страх кастрации — это движущая сила этой реакции.

Тот факт, что люди часто путают стыдливость, отвращение, тревогу и чувство вины, доказывает, что они как-то связаны между собой. Вместо «отвратительный» или «плохой» часто говорят «урод». Слова «красивый», «хороший» и «чистый» стали почти что синонимами. Нарушение законов, установленных стыдом и отвращением, вызывает такое же чувство вины, как и нарушение моральных законов. У них общие истоки; они развиваются из запретов на определенные чрезмерные инстинктивные стремления и представляют собой реакцию эго на эти инстинкты. Чем глубже мм погружаемся в психику, тем сложнее отличить их друг от друга. Стыд все больше и больше становится общей реакцией на несексуальные стремления и помогает прятать самые разные чувства, мысли и идеи. Мы стыдшися аморальных мыслей и аморальных действий вероятно оттого, что ограничения наложены на всю нашу инстинктивную жизнь.

При извращениях и при определенных психотических состояниях эти реакции слабеют. Пока что не ясно, происходит ли это оттого, что эго изначально не способно оказать достаточное сопротивление или оттого, что требования инстинктов становятся слишком сильными, или из-за того, что суперэго слишком слабо. В целом, стыд и отвращение усиливаются при неврозе, а при определенных шизофренических состояниях, при маниакальных состояниях и при извращениях — слабеют.

Чувство вины

Стыд и отвращение легко узнать, но с чувством вины бывает сложнее. Оно проявляется в различных формах: как чувство дискомфорта, как постоянное внутреннее напряжение, как потребность делать подарки или тратить деньги, стремление оказывать другим чрезмерную помощь. Некоторые пациенты чувствуют, что, несмотря на все свои усилия, они не мoгут отдать все то, что хотят отдать, для того чтобы освободиться от чудовищного напряжения.

Чувство вины может проявляться и в совсем другой форме: как постоянное предчувствие неминуемого несчастья, как чувство неполноценности, как унижение или страдание, как желание быть наказанным, как готовность пожертвовать собой, как стремление к очищению.

Первая группа проявлений чувства вины явно направленна на внешний мир и ищет с ним примирения, а вторая группа направлена на эго и представляет собой попытку наказать самого себя.

Стыд и отвращение являются защитными реакциями на эксбиционистские и анально-оральные инстинктивные потребности, и невольно возникает вопрос: не является ли и чувство вины реакцией на какую-то инстинктивную потребность?

При уходе за маленьким ребенком главной задачей является регулирование приема пищи и выделительных процессов, то есть ограничение оральной и анальной инстинктивных целей. Нам кажется, что отвращение — это реакция на эти цели. Мы можем сделать вывод, что подчинение инстинктивной жизни на первой стадии развития главным образом связано с подавлением импульсов, чьим источником является пищеварительный тракт. Пищеварительный тракт, начинающийся с ротовой мембраны и заканчивающийся мембраной ануса, можно рассматривать, как единую эрогенную зону. Его задачи — прием пищи и выделение отходов.

Съедание пищи и ее дальнейшее продвижение по пищеварительному тракту требует мышечной активности, особенно активности конечностей — ведь с помощью конечностей пища попадает в рот — и рта. Сначала приводится в действие поперечная мускулатура рта, подчиняющаяся волевому контролю, а затем — гладкая мускулатура пищевода, не подчиняющаяся волевому контролю; пища переваривается и, с помощью мышц нижней части живота (контролируемых волей), выделяется наружу после того, как в ней произошли определенные химические изменения. Мы знаем, что при приеме пищи наступает либидозное удовлетворение.

С другой стороны, мускулатура необходимая для пережевывания и переваривания пищи является инструментом садизма и находится под властью деструктивных инстинктов, как и вся мускулатура. Садизм связан с либидозными инстинктами; он даже помогает либидознмм стремлениям, привнося объект в зону досягаемости. С помощью поперечной мускулатуры объект подносится к человеку и уничтожается, а с помощью гладкой мускулатуры он продолжает свой путь уже внутри организма и ассимилируется. Как только объект (пища) поглощается, садизм перемещается из внешнего мира внутрь тела. Нарушения возбуждения, начинающегося с голода и заканчивающегося выделением отходов, могут вызвать неприятное напряжение, которое, при увеличении возбуждения, приносит боль. Либидо создает импульс для действия. Действие выполняет мускулатура, инструмент садизма. Садизм, находящийся внутри эго, первичный садизм, под влиянием либидо в поисках объекта либидо отворачивается от эго, но, после получения удовлетворения, возвращается в эго. Таким образом то, что садизм направляется на саму личность, является первым следствием желания и его удовлетворения.

Если мы предположим, что этот процесс происходит не только в телесной сфере, но и в ментальной, тогда в результате удовлетворения либидозных стремлений садизм опять-таки устремится к эго. Любые нарушения этого психического процесса приведут к ощущениям напряжения и боли, как и при соответствующем психологическом процессе. Мы видим, что идентификация действительно является психическим эквивалентом оральной (разы. Идентификации приводят к подавлению инстинктов и, как например в случае с приучением к туалету и с ограничением прожорливости, они сопровождаются неприятными чувствами и напряжением. Когда ребенок сопротивляется воспитанию и отвергает идентификации, у него возникает конфликт с окружающими, но внутри эго конфликта нет. Это внешний конфликт. Конечно же, ребенок слабее взрослого, и он начинает бояться. Ребенок подавляет оральные, анальные и агрессивные импульсы. Он соглашается с социальными стандартами. Социальная тревога заставляет ребенка впервые приспособиться к реальности Эта инфантильная социальная тревоге! формирует ядро, из которого в будущем разовьется чувство вины

Строго говоря, чувство вины возникает не из конфликта с внешним миром (матерью или няней), а из конфликта во внутренним мире Первоначально эго создает на пути оральных, анальных и других стремлении барьеры в форме отвращения, стыда и тому подобного. Похоже, что создание этих барьеров является не только результатом воспитания, но и результатом глубоких биологических факторов. Все эти факторы начинают проявляться в предэдиповой фазе в виде запретов на прегенигальные влечения инстинктивных компонентов. После того как в фаллической фазе происходит интеграция прегенитальных влечений и возникает эдипов комплекс, начинает формироваться суперэго. С этого моментч чувство вины служит не только для того, что бы сдерживать прегенитальные ( влечения, но и для того, что бы сдерживать генитальные влечения и агрессию. Чувство вины становится моральным фактором. Это состояние ума, возникающее в результате реальных или предполагаемых ограничений, которые суперэго накладывает на эго. Короче говоря, это результат конфликта между эго и суперэго.

Обычно мы не ощущаем, что у нас есть суперэго. Только если эго противоречит суперэго, только если эго совершает действия, психические или реальные, или просто намеривается совершить действия, которые суперэго не одобряет, тогда возникает то особое состояние ума, которое, сознательно или бессознательно проявляется в эго, как чувство вины или потребность в наказании.

Фрейд, как показано выше, делит чувство вины на две категории к первой категории относится реакция на внешние факторы, которую еще называют первичным или социальным чувством вины, ко второй категории относится чувство вины, развивающееся под влиянием суперэго.

Первичное чувство вины возникает, как реакция на страх наказания за то, чп определенные инстинктивные требования не были отвергнуты. Для маленького ребенка наказание означает потерю любви, тебя не накажут, если тебя любят. Это чувство вины проистекает из страха одиночества, ведь человек страшится остаться в одиночестве. Это объективная тревога, ведь страх потерять либидозные связи с объектом с самого начала носил социальный характер. Поэтому такое чувство вины также называют социальной тревогой. С другой стороны, чувство вины развивающееся под влиянием суперэго, меньше зависит от внешних факторов, оно возникает, когда объективных причин для тревоги нет, когда нет конфликта с окружающими. Чтобы понять это, сначала нам придется изучить развитие суперэго.

Фрейд придерживался мнения, что чувство вины (и мораль в целом) черпает силы из эдипова комплекса. В первобытном стаде сыновья убили отца и пожрали его во время тотемного пиршества. После того, как это произошло, гомосексуальная любовь к отцу усилилась и возникло раскаяние и тоска по отцу. Раскаяние и тоска соединились в чувство вины. Сыновья хотели, чтобы отец снова ожил — то есть они хотели воссоздать его во внешнем мире. Это желание можно было удовлетворить только с помощью проекций. Отцы стали богами, спроецированными во внешний мир. Теперь фрустрированное гомосексуальное либидо можно было удовлетворить в сублимированной форме, в форме религиозного поклонения. Если верно предположение о том, что архаичные, доисторические переживания наследуются и при определенных условиях могут пробудиться, тогда вполне можно найти скрытые следы убийства отца даже в нынешней психической жизни.

В развитии личности одна лишь мысль или импульс могут вызвать последствия сходные с реакцией на убийство отца в истории человечества Отец уже не съедается, но его поглощает эго, он как бы психологически пожирается. Этот процесс, ка уже было указано выше, является психическим эквивалентом оральной стадии развития либидо и называется идентификацией. Образ отца, который поглотило эго, отделяется от остальной части эго и формирует суперэго Эго ведет себя по отношению к суперэго, как раньше сын вел себя по отношению к отцу Следующий сон пациента (который уже где-то публиковался) прекрасно это иллюстрирует ⁹

Я на улице, рядом с полукруглой пещерой, перед поляной, которую я только чувствую, но, в этот момент не вижу. В пещере, которая вырублена в скале, стоит кровать моего старшего брата. У меня такое чувство, что мой отец спит в постели на поляне и что это хорошая возможность убить его. Oн в полусне поднимается к пещере, и тут я замечаю железные ворота, одна половина поднимается снизу вверх, а друга спускается сверху вниз, но они не встречаются. Ворота сделаны из вертикальных железных прутьев, удерживаемых горизонтальными прутьями. Мой брат хватает отца сзади за талию и пытается протащить его в отверстие между решетками. Отец постепенно просыпается и зовет на помощь. Тут мы оба понимаем, что наше нападение закончилось неудачей, и я пугаюсь и просыпаюсь с мыслью, что мы пропали. Потом я снова засыпаю и вижу, что поляна скрылась под водой. Я замечаю, что в воде полощется белая рубашка. Она полностью расправлена, но между передней и задней частью плавают светло-коричневые детские фекалии, которые невозможно убрать с рубашки. Мне очень беспокойно из-за того, что рубашку нельзя отчистить, я больше не могу смотреть на это.

«Schuldgefuhl und Strafbeduifnis», Internationale Z.eitschrifl fur Psychoanalyse VolXI, 1926 Перевод на английский «The Sense of Guilt and the Need for Punishment» in Practice and Khefry of Psychoanalyse New York (Nervous and Mental Disease Monographs, 1948) IntemationalUniversities Press 1955

Пациент полагает, что пещера с зубчатыми воротами символизирует рот. Старший брат, вероятно, представляет самого сновидца. Он всегда хотел, чтобы брат показывал отцу свою храбрость; он хотел, чтобы брат был его союзником в борьбе с отцом. Желание убить отца во сне соответствует часто повторяющейся фантазии о том, что отец умрет или уже умер. Протаскивание отца через ворота символизирует желание проглотить сильного человека, поскольку, во-первых, он верил, что станет сильнее, если проглотит семя, а во-вторых, он всегда фантазировал, что берет в рот огромный пенис.

Он был поражен тем, что во сне у него было такое ощущение, что он должен чувствовать симпатию к отцу, и он вспомнил, что после фантазий о смерти отца его всегда охватывало раскаяние и чтобы успокоиться, он старался думать про отца что-нибудь хорошее. «Мой отец во сне, — сказал он, прежде чем я начал интерпретацию, ^— не умер. Вместо намерения убить его осталось только чувство вины.» Он сказал, что пещера напоминала ему еще и о том времени, когда он часами стоял перед медвежьей клеткой в зоопарке, тщетно надеясь увидеть спаривание медведей. Более того, он вспомнил фантазию о том, как огромный пенис отца входит в мать, брызгает и питает ребенка в утробе. Когда позже он с тревогой и отвращением узнал, как происходит зачатие, он подумал, что и женщина, и ребенок могут получить тяжелые увечья. В соответствие с этими ассоциациями, он решил, что он, находясь в утробе, хотел проглотить отца, хотел высосать всю его силу и, таким образом, убить его.

Несмотря на свою сложность, основная тема сновидения ясно видна: амбивалентное отношение к отцу и психическое состояние ума. которое Фрейд реконструировал в терминах первобытного стада, после того, как было совершено убийство отца. Раскаяние, тоска, тревога, чувство вины не позволяют пациенту совершить такое же преступление.

Ассоциации ко второй части сновидения указывают на фантазии пациента об оживлении или воссоздании утерянного объекта с помощью анальных родов.

Справедливость такого толкования подтверждается следующими деталями из анализа обсессивного невротика, о котором мы уже говорили:

Однажды утром он получил запечатанное письмо из своей фирмы, которое привело его в ужас. Он испугался, что фирма прислала ему причитающуюся сумму денег и, таким образом, разрывает с ним все деловые связи, поскольку, как он подумал с раскаянием, последнее время он не так хорошо работал, как раньше. Прежде чем вскрыть конверт, он почувствовал потребность испражниться. Сразу после дефекации он вдруг понял, что запечатанное письмо вовсе не означало разрыв отношений, а содержало в себе чек, который должен был покрыть его недавние расходы. Так оно и оказалось. Подобные переживания регулярно случались во время глубочайших депрессий, когда он сомневался в существовании Бога. После дефекации, «как только [фекалии] выходили наружу», ему на ум приходило невероятное множество доказательств существования Бога и депрессия исчезала. Хотя его раздражало. что озарение наступает, когда он сидит в туалете сразу после дефекации, он все равно освобождался от сомнений на некоторое время.

Здесь я хотел бы процитировать Рохайма, который пытается показать, что траурные ритуалы первобытных людей представляют собой реакцию на первичное преступление. Траурная церемония в некоторых первобытных племенах состоит из определенных очистительных ритуалов, которым предшествует испражнение на могилу умершего. При меланхолии, прототипе болезни, при которой важную роль играет совесть, в клинической картине доминируют анальные и оральные стремления. Абрахам доказал, что при меланхолии, которая тоже представляет собой своего рода траурный ритуал, траур по потерянному объекту отмечен оральными и анальными симптомами. При кататонических приступах пациенты пачкаются в фекалиях и считают, что они делают подношения, чтобы искупить свою вину и заново родить мир, который (согласно их галлюцинациям) они уничтожили. Сходным образом и у невротиков чувство вины отзывается на пищеварительном тракте. Дефекация и рвота часто приводят к разрядке чувства вины. Некоторые примеры могут это прояснить:

Пациентка обсессивно-невротического типа должна была поехать в путешествие. Ее первыми словами на анализе в день перед путешествием были: «Совершенно не хочу ехать в Берлин, это меня просто приводит в ужас.» В этот момент у нее заурчало в животе, и я обратил на это ее внимание. Пациентка засмеялась надо мной и сказала, что эти звуки не имеют ничего общего с тем, что она только что говорила, что она просто хочет есть. Я не ответил, и пациентка замолчала, но, помолчав, она сказала: «На самом деле, я чувствую себя виноватой перед Анатолем. Анатоль в это время с нетерпением ждал ее в Берлине.

Еще одна пациентка страдала от состояний возбуждения, перемежавшихся с депрессиями, во время перерыва в лечении. Она не могла ни есть, ни спать и страдала от запоров. Кроме этого, она постоянно покупала вещи. Она купила огромное количество вещей, которые ей не были нужны и немедленно их раздарила. После этого у нее возник спор со служащим в общественных банях, который утверждал, что она не заплатила за вход. После этого она стала постоянно думать о бесчестном поступке, который она на самом деле совершила незадолго до этого. Проверяя счет, который она только что оплатила, она заметила ошибку в свою пользу. Ее первым порывом было вернуть разницу, но она отвергла эту мысль, решив, что хозяин этой фирмы достаточно богат. Тут становится ясно, что пациентка хотела искупить свою вину, покупая ненужные ей вещи. Важен был не факт покупки, а трата денег. Она выплатила долг, хотя и в другом месте. Для аналитика очевидно, что здесь деньги символизируют фекалии.

Можно возразить, что только при конверсионной истерии анально-оральные компоненты чувства вины превращаются в симптомы, поскольку в истерии присутствует общая тенденция трансформировать психическое в физическое, в то время как при обссесивном неврозе и при других заболеваниях чувство вины остается в пределах психических владений. Однако, известно, что к обссесивному неврозу всегда примешана истерия; я по опыту знаю, что истерические симптомы компульсивного невроза проявляются главным образом в пищеварительном тракте. Я не стану цитировать множество примеров, а приведу всего один, очень характерный, демонстрирующий хорошо известную связь между эротизмом и садизмом.

Пациент рассказал сон, в котором умерли все его родственники. Сразу после анализа, во время которого анализировался этот сон, он пошел в туалет. Он испытывал затруднения при дефекации. Тогда oн стал фантазировать (я цитирую буквально): «Я словно рожал ребенка. Мне казалось, что голова ребенка не может пролезть. Она была такая большая, это было так трудно! Затем я почувствовал невероятное облегчение, как будто я родил ребенка.» Этот же пациент всегда погружался в глубокую депрессию, если сразу же после пробуждения не чувствовал движения в кишечнике. Как уже упоминалось, он страдал от склонности к сомнениям и размышлениям, которые заканчивались сомнениями в существовании Бога. После дефекации сомнения прекращались, и ему на ум внезапно приходили тысячи доказательств существования Бога. За сомнениями скрывалась ненависть к отцу. После дефекации он освобождался от сомнений и подтверждал существование Бога (отца). Поскольку он полагал, что при дефекации рожает ребенка, можно сделать вывод, что он пытался искупить отцеубийство с помощью фантазии о рождении живого существа, и таким образом освободиться от вины.

Часто люди с нечистой совестью чувствую облегчение, родив ребенка. То есть уничтожение одного человека может быть искуплено рождением другого.

Поглощение отца (любимого объекта), которое действительно происходило в первобытные времена, с тех пор символически повторяется в фантазии. С помощью дефекации, приобретающей значение родов, человек пытается аннулировать эту фантазию, то есть анально вывести то, что было поглощено орально. В целом, можно сделать следующий вывод: чувство вины содержит в себе также идею о том, что нечто было взято и это нужно вернуть, и особое ударение делается на возвращении, в анальном или оральном смысле. Чувство вины не только выражает страх потерять любовь, оно основано на самой примитивной форме социальных отношений, «бери и отдавай». Похоже, что чувство собственности также связано с первичным чувством вины.

Чувство вины также включает в себя раскаяние и тоску. Раскаяние — это мучительное сожаление о содеянном. Оно требует уничтожить то, что было совершено. Это давление проявляется в тоске по потерянному объекту; в случае «отцеубийства» — в тоске по потерянному отцу. Проецируя «проглоченного» отца — «проекция» прежде всего означает выкидывание, выбрасывание наружу — первобытный человек пытался восстановить отцовскую власть. Можно сделать вывод, что религия и социальная мания преследования соответствуют этой стадии развития человечества.

Чувство вины скрывает неудовлетворенное объективное либидо, которое стремится к удовлетворению, стремится снова любить объект в реальности.. Параноик получает это удовлетворения (хотя и в негативном смысле) с помощью проективных галлюцинаций, религиозный человек — с помощью религии, а нормальный человек просто рожает детей и занимается социально полезным творчеством. Лишь у невротика это стремление блокируется. Страх потерять любовь возникает, когда объективное либидо не получает удовлетворения. Тоска по потерянному объекту на самом деле выражает стремление избавиться от страха потерять любовь, то есть страх одиночества. Сильное чувство вины нарушает любовные отношения.

Чувство вины выражается не только в страхе потерять любовь и в неудовлетворенном стремлении к объекту, но и в боли, унижении, самоуничижении, в раболепстве и постоянных неудачах; оно проявляется в постоянных искуплениях и отречениях; оно проявляется в суициидальных мыслях, в невротических симптомах конверсионной истерии, в шизофренических «преследованиях», в фантазиях пациентов с извращениями. Страдание и самоистязания пронизывают все существо таких пациентов. Потребность в наказании может настолько доминировать над человеком, что он может даже совершить настоящее преступление, чтобы найти оправдание этому мучительному чувству и получить облегчение от наказания. Ведь на самом деле существуют люди. которые стали преступниками из-за чувства вины.

Уже упоминавшийся офицер старой австрийской армии, перечил старшим по званию, вел себя вызывающе и провокационно и этим навлек на себя наказание. Он потерял свое звание и попал в тюрьму на несколько лет. На анализе он признался, что прекрасно осознавал, что наказание неизбежно. Никаких внешних обстоятельств вынуждавших его так себя вести не было, но он не мог удержаться и провоцировал старших по званию и раздражал их. Когда он стал думать о своем поведение, он никак не смог его объяснить. Он прекрасно вел себя в тюрьме и это доказывает, что его действия были направлены на то, чтобы навлечь на себя наказание; в тюрьме он вел себя настолько хорошо, что его срок сократили. Он подчеркивал. что никогда в жизни ему не было так спокойно и хорошо, как в тюрьме. Вот еще более сильное доказательство: когда, отсидев свои срок, он вышел на свободу, то чувствовал себя подавленным и одиноким. В таком настроении он женился на женщине, которая заставляла его ужасно страдать. Он не мог уйти от нее, несмотря на все свои старания. (Именно из-за этого он пришел на анализ.) Долгое заключение явно не удовлетворило его мазохизм в достаточной степени и, поскольку он не мог жить без наказания, он нашел наказание в лице своей жены. и не мог разойтись с ней, несмотря на все свои сознательные усилия.

Невозможно переоценить влияние потребности в наказании, которая перекрывает все остальные эмоции. Есть люди чья жизнь целиком состоит из ожидания наказания. Чтобы хотя бы отчасти понять эту невероятную потребность в наказании, мы должны снова вернуться к формированию суперэго. Началом формирования является эдипова ситуация. Когда возникают внешние трудности, ребенок отказывается от инстинктивного удовлетворения из-за страха потерять любовь. Внешние запреты приводят к отречению от инстинктов; вследствие этого не только ограничивается инстинктивная жизнь, последствия куда более значительны. Ребенок не просто принимает запрет и повинуется. Ребенок ощущает это, как нечто неприятное, как что-то, к чему его принуждают. Запрещающий человек воспринимается как враг. Если ребенок слушается, если он отказывается от инстинктивного удовлетворения, в эго остается некоторая враждебность по отношению к тому, кто наложил запрет. Но эта агрессия не выходит наружу, потому что, во-первых, ребенок слишком слаб и неразвит, чтобы соревноваться с взрослыми, и, во-вторых, он также любит человека, наложившего запрет. Эта любовь — необходимое условие для послушания и воспитательного влияния. Таким образом, любовь сдерживает выход деструктивных инстинктов, направленных на любимого человека; амбивалентность создает фон для первого сдерживания агрессии.

По мере того, как инстинктивная жизнь развивается и становится более целостной, удовлетворение инстинктивных компонентов становится для ребенка менее важным, чем удовлетворение генитальных (фаллических) стремлении. В качестве объекта своих стремлении мальчик избирает мать, но генитальное стремление к ней блокируется страхом перед местью отца, страхом кастрации. Более ранние запреты, относящиеся к матери или няне, теперь подкрепляются этим страхом; таким образом, ограничение инстинктивной жизни подхлестывается страхом кастрации. Раньше эти ограничения были результатом страха потерять любовь, теперь же они возникают в основном из-за страха кастрации. В ранней стадии, когда ограничивалась прегенитальная инстинктивная жизнь, ненависть и агрессия по отношению к запрещающему человеку выходили наружу. Агрессия выходила и при ограничении генитальных стремлений. Однако объектом ненависти становится уже не мать, а отец. Раньше агрессия направлялась на субъекта, а теперь она направляется на эго. Таким образом, сексуально-генитальное желание, направленное на мать оказывается связанным с ненавистью и местью, направленными на отца. Но, поскольку мальчик в то же время любит своего отца. он отвергает ненависть, проецируя ее на отца, теперь ненависть воспринимается как часть отца. (Именно это может быть источником параноидальной мании преследования.) Чтобы защититься от опасности кастрации, мальчик вступает на предначертанный путь. Он прячет свои гениталии.

Более того, мальчик идентифицируется с угрожающим отцом и втягивает его в свое эго, точно также, как он до того объединялся с запретами тех, кто его воспитывает, с запретами, ограничивающими его прегенитальную инстинктивную жизнь. С этого момента ограничения инстинктивной жизни начинают связываться с образом отца, который уходит в бессознательное. Эго, наряду с другими отцовскими образами, поглощает агрессию (и, отчасти, либидозные инстинкты), направленную на отца. Поведение мальчика сходно с поведением первобытного человека. Но, в то время как первобытный человек убивал своего отца и пожирал его, современный человек получает удовлетворение, просто идентифицируясь с ним, то есть поглощая его психически. У первобытного человека после убийства отца возникала тоска и раскаяние, а современный человек, победив отца, испытывает чувство вины.

В прегенитальных стадиях развития либидо страх перед внешним авторитетом сдерживает первобытные инстинктивные импульсы, а в фаллической фазе удовлетворение генитальных импульсов блокируется страхом кастрации. Этот страх преодолевается по мере формирования суперэго г. страх перед внешним авторитетом заменяется страхом перед внутренним авторитетом. Теперь чувство вины в меньшей степени зависит от внешних условий, и в большей — от процессов, протекающих внутри самого эго, от которых нельзя сбежать.

Суперэго, как мы знаем, — это особая структура внутри эго и одной из ее функций является совесть. Суперэго должно следить за намерениями, импульсами и желаниями эго и не только заставлять его действовать в соответствии с намерениями суперэго, но и заставлять его думать, чувствовать и желать в соответствии с этими намерениями. Если между суперэго и эго возникает напряжение, если эго сопротивляется намерениям суперэго чувствами, мыслями или действиями, тут же возникает чувство вины, сознательное или бессознательное восприятие строгости суперэго. Я хотел бы подчеркнуть еще раз, что совесть — это функция суперэго, а чувство вины — это состояние эго, которое является результатом конфликта между стремлениями суперэго и стремлениями эго.

Если мы вернемся к исходной точке формирования суперэго, становится очевидным, что оно возникает не только из страха кастрации, но и, если принять во внимание происхождение этого страха, из садизма самого человека. Далее, если учесть, что во время формирования суперэго генитальная функция временно затормаживается (латентный период), то получается, что мораль, которую представляет суперэго, с одной стороны, развивается из страха кастрации, а, с другой стороны, вызывает отречение от мужественности, которая для многих людей содержит в себе агрессию и садизм. Здесь я хотел бы процитировать часть истории болезни обсессивного невротика.

Мать пациента уехала в путешествие. Через неделю после ее отъезда к ней должен был присоединиться Отец. Пациента охватило возбуждение. Он стал упрекать меня за то, что анализ длится так долго и требовал точно сказать, когда же кончится лечение. Я в шутку ответил, что если он будет вести себя подобным образом, то анализ будет длиться сто лет. Он ушел в ярости, не сказав мне, что в этот день уезжал его отец. На следующий день он начал аналитическую сессию, заявив, что он «не хотел приходить сегодня», потом) что он боится меня Я спросил его, что он такого сделал, и он ответил, что купил накануне револьвер, зарядил его, снял с предохранителя, направил в рот и целый час держал так и не мог нажать на курок. Затем он стал фантазировать, что бросается под поезд, на которым в этот вечер должен был уезжать его отец. Эта фантазия означала — он осознал это, пока рассказывал ее — что он хочет лишить отца удовольствия от встречи с матерью. Кроме того. уже не в первый раз у него появлялись фантазии о самоубийстве, с помощью которого он хотел отомстить своему отцу. После неудачной попытки самоубийства он спонтанно отправился провожать огца на станцию и так трогательно с ним прощался, что отец был удивлен. Однако он не удержался и сказал отцу, что очень несчастен и постарается покончить с собой.

Сразу после возвращения со станции его захлестнуло невероятное раскаяние, и он решил исправиться, то есть перестать мастурбировать, покончить с садистскими фантазиями, продать садистские книжки, которых у него было множество, больше не пытаться покончить с собой и сознательно продолжать анализ. Когда я попросил его немедленно отдать мне револьвер, он пошел домой и, без малейших возражений, принес мне револьвер и все патроны. (Обычно он был невероятно скупым, в этот день он даже заплатил за такси.) Некоторое время анализ протекал удовлетворительно; пациент чувствовал себя все лучше и лyчшe, даже когда вернулись его родители.

Он стал настолько «моральным», что не позволял ни себе, ни другим никаких вольностей. Приехав, отец рассказал сексуальный анекдот. Мать была недовольна, и сын ее поддержал, чего как правило не случалось. В тот же день или на следующий он выпустил газы, выходя из туалета. Он был в отчаянии от мысли, что мать могла это услышать. Постепенно в нем накопился нарастающий гнев на отца. И вот что произошло, он допустил ошибку в офисе своего отца (где он работал) и думал, что отец его отругает. Но отец был настроен дружелюбно и простил его. Его реакцией на это было отчаяние, страстные самоупреки и возобновление мыслей о самоубийстве. Мне он пригрозил, что снова начнет мастурбировать, покупать садистские книги, ходить к проституткам и бить их. И в самом деле, вскоре он встретил проститутку, которая разрешила ему побить ее. Однако удовольствие от этого было не таким сильным, как он ожидал. На следующую ночь он увидел во сне одного из своих одноклассников, у которого была маленькая черная собачка. Во сне собачка напала на него и вцепилась ему в руку. Собачка напомнила ему негра, которого, как писали в газетах, линчевали за то, что он пытался изнасиловать белую женщину. Ему всегда очень нравился этот одноклассник, и он часто мастурбировал с садистскими фантазиями о нем.

Он почти всегда мастурбировал с садистскими фантазиями. Он сомневался, что анализ может это изменить, наоборот, он надеялся, что анализ превратит его в откровенного садиста, ведь, по его мнению, садизм был неотъемлемым атрибутом мужественности, от которого он не хотел отказываться, кроме тех моментов, корда его мучило чувство вины.

Теперь мы можем понять, почему он так внезапно изменился после попытки самоубийства, почему он стал таким «моральным» и с такой готовностью отдал мне револьвер. Перед попыткой самоубийства он был агрессивен по отношению к отцу, и потом почувствовал себя виноватым. Пытаясь совершть самоубийство, он явно направил агрессию на себя и пытался искупить свою вину, отвергнув любую сексуальную активность и отдав свои гениталии (Отказ от револьвера соответствует символической кастрации.) Он вел себя гипернормально и постепенно стал все больше подчиняться отцу и его чувство вины проявилось в скромности, самоотречении. раболепии, самоистязании, в постоянном ожидании наказания и даже а стремлении к наказанию. В это время у него не было ни сексуальных ощущений, ни эрекции. Он был как бы кастрирован.

Я замечал, что и другие пациенты цепляются за садизм, чтобы отогнать страх кастрации, и садизм является для них доказательством того, что они не утратили свою мужественность. Однако, когда возникает чувство вины, садизм не находит разрядку в объектах и направляется на это, усиливая потребность в наказании; нетрудно понять, что мораль часто ассоциируется с лишением мужественности, то есть с психической кастрацией. Можно сказать, что не только комплекс кастрации развивается из чувства вины, но и чувство вины представляет собой следствие комплекса кастрации.

Отказ от агрессии, который приводит к формированию чувства вины, компенсируется мазохистским удовлетворением. Мы уже выделили три формы мазохизма:

первая, эрогенная форма появляется а) в извращениях, основанных на предрасположенности к мазохизму, б) в душевных болезнях, при которых суперэго отчасти растворяется, например, в шизофрении, и в) в качестве замещения потребности в наказании, например, когда больной наносит себе увечья или фантазирует, что его бьют. Вторая форма мазохизма — женский мазохизм, он является следствием принятия кастрации и бегства в женственность. Он называется «женским», потому что формирует инстинктивные склонности, характерные, главным образом, для женщин. ¹ Третья форма мазохизма — это -моральный мазохизм, тесно связанный с женским мазохизмом .Он развивается, как только что было показано, под влиянием суперэго. Садизм отражается от объекта в эго и разряжается там. Активное инстинктивное влечение превращается в пассивное. Пассивное отношение эго заменяет садистское отношение ид к внешнему миру. Меланхолик, например, чрезвычайно амбивалентен. Если он вынужден отказаться от объекта любви, он идентифицируется с ним, и его эго поглощает объект. Его суперэго, в основе своей садистское, теперь получает возможность разрядить агрессию на образ объекта внутри эго. Эго, с другой стороны, идентифицировавшись с объектом любви, мазохистски наслаждается этой агрессией. Таким образом, существует либидозная мазохистская связь между эго и суперэго. У меланхолика очень строгое суперэго его совесть гиперчувствительна, и из-за этого у него очень сильное чувство вины. Если же к чувству вины добавить либидознме стремления, тогда мораль превратится в мазохизм, что и происходит при меланхолии. Чувство вины эротизируется и превращается в моральный мазохизм. В религиозных самоистязаниях, в героических смертях за Бога, за благо народа или человечества и в некоторых формах сострадания этот вид мазохизма удовлетворяется в социально приемлемой форме.

Даже когда существует либидозная связь с объектом, она может поддерживаться с помощью стремления к страданию, выраженному в форме потребности в наказании, особенно когда объект недостижим по внешним или внутренним причинам. Иногда пациент принимает на себя чужое чувство вины и страдание становится единственным связующим звеном между ним и человеком, которого он прежде любил «Мы берем на себя чужие грехи».

Хотя на практике не всегда можно отделить чувство вины от потребности в наказании, однако можно сказать, что чувство вины — это тоска по потерянному

'° Как это ни парадоксально даже женский мазохизм иногда представляет собой отрицание страха кастрации и заканчивается агрессией. Пациент-мазохист просил проституток бить его хлыстом. Когда он возбуждался в достаточной степени, он забирал хлыст у проститутки, ставил его в угол, а затем агрессивно и яростно совокуплялся с ней. Когда я сумел объяснить пациенту что он пытается доказать женщине, что не у нее а у него есть пенис, он осознал, что все это напоминает ему цирковое представление, в котором девушка бьет хлыстом лошадей, но все равно остается прекрасной и желанной женщиной. Часто ему вспоминалась его мать, угрожающая ребенку вытянутым указательным пальцем. Этот образ всегда сопровождался ненавистью к ней (уничтоженному) объекту, а потребность в наказании представляет собой желание снова проявить агрессивность по отношению к эго субъекта, а искупление — это исполнение этого желания. Таким образом, чувство вины находится на службе у неудовлетворенного объективного либидо, а потребность в наказании — в эротизированных деструктивных инстинктов, направленных против эго субъекта. В чувстве вины доминирует желание уничтожить запретную мысль или действие. В потребности в наказании эти мысли и намерения реализуются, и эти действия повторяются, однако направленны они не на объекты во внешнем мире, а на само эго. Вина и искупление тесно взаимосвязаны. Нельзя сказать, что потребность в наказании — это результат чувства вины, поскольку нельзя представить себе одно без другого, у них общие истоки в истории развития. Только при одном заболевании доминирует чувство вины, а при другом — потребность в наказании. При истерии поддерживается генитальная организация и присутствует стремление к объекту, хотя оно и подавлено, и чувство вины доминирует в форме раскаяния, тоски и страха потерять любовь. При обсессивном неврозе генитальную организацию заменяет анально-садистская, однако человек все еще стремится к объекту, и тут доминирует саморазрушительная потребность в наказании. При меланхолии же объект либидо потерян и деструктивные инстинкты направляются на эго. При шизофрении чувство вины проявляется в мыслях об исправлении мира, а потребность в наказании — в том, что деструктивные влечения реализуются в форме мазохистских страданий (мания преследования, ипохондрия).

Чувство вины не только вмешивается в удовлетворение инстинктов, оно также может увеличить инстинктивное напряжение и создать мазохистские удовлетворение. Большинство запретов усиливают инстинктивное напряжение.

Подведем итог. чувство вины проявляется в двух формах, одна внешняя, то есть социальная тревога, а другая внутренняя, или подлинное чувство вины. Чувство вины возникает на почве амбивалентности. Чем сильнее ребенок любит человека, который растил его, тем сильнее чувство вины, то есть, тем сильнее страх потерять любовь этого человека Если ребенок, прячась от родителей или няни, еще способен удовлетворять запретное желание, не ожидая, что за это его накажут, то, когда в игру вступает страх перед суперэго (внутреннее чувство вины), это уже становится невозможным. Благодаря совести суперэго всегда знает о том, какие ментальные процессы протекают в эго. Суперэго контролирует любую мысль, любое желание, любое намерение (хотя этот процесс по большей части остается в бессознательном) и блокирует их, если они противоречат его требованиям. По мере того, как родители теряют свое влияние, внешнее чувство вины (социальная тревога) уменьшается, а страх перед суперэго и безусловное подчинение его законам увеличиваются

Чем более строгими были отец, мать или няня, тем строже суперэго и тем сильнее чувство вины.

Можно предположить, что мощность чувства вины зависит от строгости человека, который растил ребенка. Однако это не всегда так, поскольку, например, у мальчика, у которого был мягкий и слабый отец, может развиться невероятное чувство вины, и не менее сильное чувство вины может возникнуть у мальчика, выросшего без отца и избалованного женщинами. Чем больше любви получает ребенок, чем мягче его родители, тем большее количество агрессии блокируется и превращается в чувство вины. Так вырастают невероятно хорошие дети, тяжко страдающие от непосильного груза чувства вины. Агрессия, которой не удалось выйти наружу, неизбежно поворачивается против это и производит внутри разрушительную работу. Чувство вины становится еще сильнее, если прорывается хотя бы намек на агрессивность по отношению к человеку, которого ребенок очень любит.

Необходимо учесть еще один момент. Ребенок, у которого умер отец, когда он был еще очень маленьким, и который рос без отца, создает отца в своей фантазии, и часто человек из фантазии заменяет реальную личность при формировании эдипова комплекса. У него также возникает суперэго, связанное с ним чувство вины и все, что из этого следует. С другой стороны ребенок, который никогда не знал своего отца, внебрачный ребенок, часто вырастает с чувством обиды. Вины они как бы не чувствуют и ведут себя жестоко, как будто мир перед ними в долгу. Они мстят за то, что у них нет отца.

Очевидно, что чувство вины может возникнуть только если присутствует амбивалентность, когда ненависть и любовь борются друг с другом и пытаются придти к компромиссу. Эрос сближает людей, агрессия их разделяет. Когда встречаются двое людей или формируется группа, оба первичных инстинкта неизбежно должны столкнуться друг с другом. Результатом этого конфликта является чувство вины во всех его проявлениях, которое блокирует агрессию и дает людям возможность жить вместе.

На практике, мы не встречаемся с инстинктами смерти и инстинктами жизни в чистом виде; они всегда до определенной степени смешаны друг с другом. К каждому либидозному стремлению подмешана агрессия. Подавление любых инстинктивных потребностей вызывает частичное разъединение либидозных и деструктивных компонентов. Невротический симптом создает компромисс между сексуальными и агрессивными инстинктами, и пациент получает мазохистское удовлетворение от своих страданий, так сказать моральное обоснование своей болезни. Цивилизация везде развивалась сходным образом, прямые сексуальные стремления все сильнее сдерживались, им дозволялось выходить наружу только вместе с внутренней агрессией, то есть с эротизированным чувством вины. Короче говоря, чувство вины является одним из продуктов вечной борьбы между инстинктами жизни и инстинктами смерти.

Если сравнить мораль наших дней с чувствами первобытного стада после отцеубийства, можно заметить, что они состоят из одних и тех же элементов; конечно же, сегодня эти элементы проявляются в более сложных комбинациях, и поэтому их непросто узнать. После отцеубийства эти чувства были реакцией на реальное действие, совершенное во внешнем мире, а сегодня они являются все лишь реакцией на желания. Однако, поскольку все психическое воспринимается как реальное, эта реакция в точности соответствуют реакции на настоящее преступление. Чувство вины и мораль в целом лучше всего доказывают, что люди, в ходе своего развития, прошли через невероятно болезненное самообуздание, чтобы подчинить себе свои инстинкты.

Фрейд многократно подчеркивал, что суперэго из поколения в поколение сохраняет традиции, и эти традиции, в лице суперэго, как бы наследуются. Поскольку чувство вины развивается под влиянием суперэго, можно сказать, что чувство вины также наследуется, хотя личный опыт, конечно же, придает ему индивидуальные черты.

Нарушения в гармоничном взаимодействии психических механизмов

С возникновением суперэго и всего, что с ним связано (вины, наказания и стыда), функция эго стала довольно запутанной. Моральные требования, возникшие под влиянием эго сдерживают и даже отрицают инстинктивную жизнь. «Мораль» регулирует чувства, желания и действия и позже начинает регулировать и мышление. Если суперэго удалось навязать свои требования, инстинктивная жизнь ограничивается. Это особенно верно в случае неврозов. Таким образом, с точки зрения эго невроз представляет собой отрицание жизни. С другой стороны, ограничивая инстинктивные требования, суперэго защищает эго от опасности, исходящей от них. Не только невротик, но и здоровый человек старается контролировать свою инстинктивную жизнь и адаптироваться к реальности, из-за страха перед объективной опасностью, таящейся в инстинктивной жизни, из страха перед кастрацией и из страха перед суперэго. Существует также страх потерять благосклонность суперэго, котоpoe содержит в себе не только агрессивность, но и либидозные компоненты и поддерживает нарциссическое эго. Невротическая адаптация, конечно же, неадекватна, ведь невротик приспосабливает себя к миру, который кажется ему полным невероятных опасностей. Потребность в такой преувеличенной «адаптации» вызвана чрезмерной требовательностью суперэго.

В любом случае, адаптация к реальности происходит за счет инстинктивной жизни, ведь чем лучше человек контролирует себя, тем лучше он выполняет реальные жизненные задачи.

Адаптация к реальности главным образом основана на том, что человек осознает и признает существование объектов вне эго. Человек постепенно адаптируется к реальности, и уже не каждый раздражитель из внешнего мира воспринимается, как враждебный и отвергается, эго поглощает уже не каждый объект, подходящий для удовлетворения инстинктов. Однако этого еще недостаточно для того, чтобы человек сформировал «объективную» картину внешнего мира, нашел бы в ней свое место и действовал намеренно и целенаправленно. Это комплексный процесс, который сопровождается десексуализацией функций восприятия и выполнения. Человек постепенно продвигается к принципу реальности и учится не только временно отказываться от удовольствия и откладывать его на потом, он учится также терпеть боль. Но даже этого недостаточно для "объективного" взгляда на мир. Это промежуточная ступень: человек уже отказался от своей собственной магии, но все еще приписывает магию объектам внешнего мира. В этой фазе адаптация к реальности основана на маэохистском страдании, которое причиняет мир. Позже и эта фаза преодолевается; мир больше не наделяется инстинктивными и нарциссическими импульсами субъекта; между эго и внешним миром возникает граница. Формируются границы эго; эго отделяется от внешнего мира Одновременно с этим разграничением возникает суперэго; с одной стороны, оно является продуктом приспособления к реальности, а с другой стороны; — продуктом обуздания инстинктов. Это типичный компромисс между внутренним миром и внешним миром. Суперэго возникло из приспособления к реальности, и теперь оно само становится важнейшим элементом адаптации, ведь именно суперэго должно санкционировать впечатления, и только после этого эго может воспринять их как нечто реальное.

От пассивного восприятия человек переходит к активному, к подчинению раздражителей, приходящих снаружи и изнутри (активная адаптация). В это же время развивается речь, инстинктивные ономатопоэтические звуки превращаются в образный и символический язык, а затем возникают функции суждения и мышления. Между восприятием и действием вклинивается мышление.

Несомненно, импульсы, формирующие «мораль», речь и мышление возникают из инстинктов, в особенности из сексуальных влечений, и следы этих влечений можно обнаружить в любом психическом действии; однако все эти функции эго обязаны своим существованием десексуализированному, сублимированному либидо. Для адаптации к реальности необходимо, чтобы эго постоянно в разных либидозных формах поглощало внешний мир и уничтожало его (десексуализировало), а также, чтобы «эго и внешний мир лишились своей магии». Эго очищается, его больше не тяготят инстинктивные потребности, ему легче выполнять свои функции, то есть служить личности в целом. Поскольку процесс приспособления к реальности очень сложный и длится очень долго, любое нарушение, даже самое незначительное, может направить эго не в ту сторону.

Помехи могут возникать с разных сторон: прежде всего, их создает ид. Например, сильная страсть может заглушить критику суперэго и его запреты, и эго превратиться в слепое орудие инстинктов. Мы говорим: «Любовь слепа» и часто используем выражение «слепая ярость». Любовь и ненависть не замечают ни препятствий, ни опасностей. Кроме того, нарушения адаптации может создавать само эго, если оно теряет чувство реальности объектов внешнего мира и ощущений и чувств внутреннего мира (деперсонализация). Если нарушается способность отличать внутренний мир от внешнего, теряется проверка реальности. Внутренний мир превращается во внешний и наоборот, и тогда человек буквально «выходит за рамки» (галлюцинации и трансформация реальности при психозах). Помехи может вызывать и суперэго. Оно может быть изначально неразвитым или чрезмерно сильным. Если суперэго неразвито, человеку трудно приспособиться к социальному сообществу. Если же суперэго чрезмерно сильное, оно может вступить в конфликт и со стремлениями ид, и со стремлениями эго. Если подавляются стремления ид, возникает невроз, если парализуется функция эго, возникает психоз. В любом случае, в той или иной степени, меняется отношение к реальности.

Очевидно, что основная задача эго — восприятие реальности и приспособление к ней. Адаптация — это компромисс между инстинктивными потребностями ид и реальными возможностями. Суперэго, с одной стороны, находится на службе у нарциссического эго (защищает его от «опасности кастрации»), но, с другой стороны, оно находится в оппозиции к эго, а также к либидозным стремлениям ид. Таким образом, суперэго может вступить в конфликт и с эго, и с ид. В этой борьбе кто-то должен уступить: либо эго, либо суперэго, либо ид. В зависимости от исхода событий, возникает определенный вид невроза.

Деперсонализация означает, что решение не было найдено. Между эго и суперэго возникло отчуждение. Если телесное эго (воспринимающее эго) не уступает намерениям суперэго, суперэго игнорирует восприятия и чувства этого эго.

При трансферных неврозах обычно уступает ид Суперэго не пропускает стремления ид напрямую к восприятию и не разрешает эго приводить в действие адекватные вазомоторные секреторные процессы. Однако, энергия, бурлящая в ид, требует разрядки, и из-за этого эго меняет свою организацию, позволяя стремлениям ид получить искаженное и неполное удовлетворение с помощью невротических симптомов. Суперэго вызывает в это сознательное или бессознательное чувство вины, что влечет за собой потребность в наказании.

При обсессивном неврозе эго защищается от стремлений ид — вследствие протеста суперэго — регрессируя на стадию магических мыслей и действий. Инстинкты, в свою очередь, регрессируют на анально-садистскую стадию. Они направляются на субъекта и проявляются в это в виде самоистязаний. Таким образом, в итоге стремления ид побеждают; они уклонились от суперэго и в форме садизма осели в это. Самоистязания искупляют вину. При истерии эго, по приказу суперэго, защищается, подавляя генитальные стремления. Однако инстинкты берут под свой контроль телесные процессы и, в обход суперэго, частично разряжаются в магических и автопластических действиях.

При мании суперэго уступает желаниям эго и идентификации эго аннулируются.

При меланхолии эго полностью уступает требованиям суперэго, вплоть до самоубийства.

При простых формах шизофрении вначале разрушается эго-идеал из-за того, что либидозная связь с объектом слишком слаба. Поэтому нет никаких конфликтов ни между суперэго и эго, ни между суперэго и ид. Конфликт возникает между эго и реальностью.

При паранойе конфликт с совестью улаживается с помощью проекции, а вследствие этого — точно также, как и при простой форме шизофрении — возникает конфликт между эго и реальностью, объективный конфликт, аналогичный тому конфликту, который существовал в начале формирования суперэго.

Если сравнить роль, которую играет эго в формировании невроза, с ролью инстинктов, становится ясно, что инстинкты определяют содержание невроза, фантазии, желания, стремления и тому подобное, а эго определяет форму невроза, то есть от природы эго зависит, во что превратится невротический конфликт: в обсессивный невроз, в истерию или в какое-то другое заболевание. Например, регрессия либидо на анально-садистскую стадию не всегда приводит к обсессивному неврозу.

Позже мы вернемся к этим проблемам, а пока что мы еще не готовы к более детальному и глубокому обсуждению.