Материалы к занятию Мнения исследователей

"Повесть написана от первого лица, за которым явно подразумевал­ся сам "чувствительный" автор. Его рассказ-воспоминание — харак­терная для сентименталиста форма повествования. "Чувствительный" герой-автор сначала подробно сообщает о себе, о любимых местах в Мо­скве, которые влекут его и которые он охотно посещает. Рисуемая им картина как бы освещает его душу и вся рассчитана на то, чтобы читатель проникся добрыми чувствами, столь свойственными повествователю, и его настроением. Это настроение включает и романтичность ("велико­лепная картина, особливо когда светит на нее солнце; когда вечерние лучи его пылают на бесчисленных златых куполах, на бесчисленных кре­стах, к небу возносящихся!"), и пасторальность ("Внизу расстилаются ; тучные, густозеленые, цветущие луга"; "дубовая роща, подле которой ' пасутся многочисленные стада; там молодые пастухи, сидя под тению де­рев, поют унылые песни..."), и мрачные предчувствия, навеянные монастырским кладбищем и рождающие мысли о смертной доле человека ("страшно веют ветры в стенах опустевшего монастыря, между гробов, заросших высокою травою и в тленных переходах камней. Там, опершись на развалины гробных камней, внимаю глухому стону времени, бездною минувшего поглощенных, — стону, от которого сердце мое содрогается и трепещет"). Взгляд "чувствительного" автора движется как бы сверху вниз, от неба к земле, от чистой духовности, отрешенной от земной юдоли, к событиям мирским, бывшим в истории. По мере этого движения пе­чаль растет, но рассказанный случай не теряет связи с мотивами смерти и бессмертия, с размышлениями на "вечные" темы. Он как бы вписан в них и уже от них неотделим. И потому Карамзин постоянно подчеркивает личную причастность к событиям, о которых рассказывает: "Ах! я люблю те предметы, которые трогают мое сердце и заставляют меня проливать слезы нежной скорби!" Часто он включает в повествование свои раз­мышления или откровенно негодует на своего "героя", как будто дейст­вие совершается в настоящем времени, на его глазах: "Безрассудный молодой человек! Знаешь ли ты свое сердце? Всегда ли можешь отвечать за свои движения? Всегда ли рассудок есть царь чувств твоих?"

.. Карамзин сознательно уклонился от конфликта между эмоцио­нально неразвитой и необразованной крестьянкой и просвещенным господином. Не случайно авторская речь служит объединяющим на­чалом, усиливающим общность душевных движений... Карамзин, не­сомненно, сознательно приподнял уровень эмоциональной воспитан­ности Лизы: она в глазах читателя должна была стать вполне достой­ной Эраста.

Вместе с тем Карамзин не лишил своих героев индивидуальных различий. Лиза — дитя природы и патриархального воспитания. Она чиста, наивна, бескорыстна и потому менее защищена от внешней среды и господствующих в ней пороков. Ее душа открыта естествен­ным порывам чувств и готова предаться им без размышлений. И в этом, по мысли Карамзина, таится невольная опасность, потому что Лиза не способна к строгому раздумью и подвержена как прекрасно­душным мечтаниям, так и заблуждениям сердца, после которых насту­пает тягостная пора ("Заблуждение прошло в одну минуту. Лиза не понимала чувств своих, удивлялась и спрашивала"). Было бы неверно понять Карамзина так, что Лиза гибнет из-за собственной неосторож­ности, из-за недостатка разума и просвещенности, не в силах взвесить последствия своего опрометчивого поступка. Причина смерти Лизы — в недостаточной просвещенности общества, вследствие чего и гибнут естественные натуры.

При этом совсем не обязательно, чтобы добро сталкивалось в жестокой схватке со злом. Как раз заслуга Карамзина состояла в том, что в его повести нет злодея, а есть обыкновенный "малый", принад­лежащий к светскому кругу... Доброе от природы сердце роднит Эра­ста с Лизою, но в отличие от наивной Лизы он получил книжное, ис­кусственное, ложное воспитание. Его мечтания безжизненны.., а ха­рактер — испорчен и нетверд. Однако, не снимая вины с Эраста, Ка­рамзин сочувствует и сострадает ему, потому что пороки героя коре­нятся не в его душе, а в нравах общества... "нечувствительность" общества, закрепленная в социальном и имущественном неравенстве, разлучает и губит хороших по природе людей и становится непреодо­лимым препятствием для их счастья. Но поскольку перед читателем раскрылась печальная история любви двух добрых душ, то их прими­рение возможно там, где нет общественных условностей и предрас­судков, где царит человеческое в его подлинном и чистом виде. Поэто­му повесть Карамзина заканчивается умиротворяющим аккордом" (Коровин В.И. "Наслаждающее размышление самого себя" // Ланд­шафт моих воображений: Страницы прозы русского сентиментализ­ма. М., 1990. С. 9—11).

"Какова же нравственная идея повести? Почему должна погиб­нуть прекрасная человеческая личность, не совершившая никакого преступления перед законами природы и общества? Почему, говоря словами автора, "в сей час надлежало погибнуть непорочности!"? Почему, следуя традиции, Карамзин пишет: "Между тем блеснула молния, и грянул гром"? Впрочем, традиционное истолкование бури после какого-либо события в качестве проявления гнева божества Карамзин смягчает. "Казалось, что натура сетовала о потерянной Лизиной невинности".

Было бы неверно утверждать, что Карамзин осуждал свою герои­ню за утрату чувства "социальной дистанции", за то, что она забыла свое положение крестьянки (по-видимому, не крепостной), или "за нарушение добродетели". Если "в сей час надлежало погибнуть не­порочности", значит, судьба Лизы предопределена свыше и прекрас­ная девушка не виновата ни в чем. Почему же "натура сетовала"}..

Вероятнее всего, идея повести состоит в том, что устройство мира (не современное, а вообще!) таково, что прекрасное и справедливое не всегда может осуществляться: одни могут быть счастливы, как, на­пример, идиллические родители Лизы или герои "Натальи, боярской дочери", другие — она, Эраст — не могут.

Это, по существу, теория трагического фатализма, и она пронизы­вает большую часть повестей Карамзина" (Берков П., Макогоненко Г. Жизнь и творчество Н.М. Карамзина // Карамзин Н.М. Избр. соч.- В 2 т. М.; Л., 1964. Т. 1. С. 27—28).

"Обманутая и покинутая Лиза не может примириться со своим но­вым положением. Она не только не собирается примиряться, но даже сам вопрос об этом не встает перед нею. У нее нет никакого выбора: она слишком чиста, честна, верна, последовательна, "негибка", чтобы войти в какое-то согласие с "гибкостью" жизненных обстоятельств; несоответствие того и другого оказалось сильнее прочности жизнен­ной конструкции. Но смерть Лизы не была беспоследственной для Эраста и в высоком плане. Он, со смертью Лизы, казалось бы, только и "освободившийся" от обременительных уз двусмысленного положе­ния, оценил подлинный смысл своей жизненной встречи с ней. Их высшие и лучшие душевные фазы не совпали во времени, и тем не ме­нее именно время, в конце концов, соединило их. Последствия "не­подвижности" и "негибкости" Лизиного характера вынудили Эраста увидеть Лизу и самого себя совершенно в ином свете, внутренне из­мениться (Эраст — единственный персонаже "Бедной Лизе" и, мо­жет быть, во всей русской прозе XVIII века, кто внутренне меняется в ходе действия, хотя об этой перемене мы узнаем, уже пройдя всю нар­ративную цепь и оказавшись вне ее) и сделать главный в его жизни шаг — к нравственному прозрению, которое ограничило то дурное, что проистекало из слабости его сердца. Эраст был до конца жизни несчастлив, и это не была несчастливость теперешней его семейной жизни, но несчастье сознания своего греха и своего преступления. И если они, как говорит автор, может быть, уже примирились, то это произошло именно потому, что бедная Лиза своей смертью помогла ему осознать происшедшее, свою жизнь, свой грех" {Топоров В.Н. "Бедная Лиза" Карамзина: Опыт прочтения. М., 1995. С. 295).