Варианты заданий

*Проследите, как меняется наше представление о литературе пет­ровского времени в связи с развитием науки, сопоставив материал статей П.Н. Беркова (О литературе так называемого переходного пе­риода // Русская литература на рубеже двух эпох (XVII — начало XVIII в.). М., 1971. С. 19—32) и A.M. Панченко (Переход от древней русской литературы к новой // Чтения по древнерусской литературе. Ереван, 1980. С. 125—148).

** Основываясь на анализе Гистории о российском матросе Ва­силии Кориотском" и других повестей первой половины XVIII в., вы­явите общее и различное в изображении героя времени (см.: Моисеева Г.Н. Русские повести первой трети XVIII века. М., 1965; Бегунов Ю.К. Неизвестная рукописная повесть первой половины XVIII в. об Евграфе и Александре // XVIII век. Сб. 14. Л., 1983. С. 207—231).

ЛИТЕРАТУРА

Тексты

Повесть о Горе-Злочастии. Повесть о Савве Грудцыне. Повесть о Фроле Скобееве. Гистория о российском матросе Василии Кориот­ском и о прекрасной королевне Ираклии Флоренской земли (в объеме хрестоматий по литературе Древней Руси и XVIII в.)

Исследования

Бакланова НА. Эволюция русской оригинальной бытовой повес­ти на рубеже XVII—XVIII веков // Русская литература на рубеже двух эпох (XVII — начало XVIII в.). М., 1971. С. 160—170.

Лихачев Д.С. Развитие русской литературы X—XVII веков: Эпохи и стили. Л., 1972. С. 146—152, 154—157.

Дополнительная литература

Моисеева Г.Н. О формировании стиля русских повестей первой трети XVIII века (Роль переводных курантов XVII века) //XVIII век. Сб. 10. Л., 1975. С. 82—86.

Демин А.С. Русская литература второй половины XVII — начала XVIII века: Новые художественные представления о мире, природе, человеке. М., 1977.

Панченко A.M. Русская культура в канун петровских реформ. Л., 1984.

Душечкина Е.В. Стилистика русской бытовой повести XVII века (Повесть о Фроле Скобееве). Таллин, 1986.

Калашникова О.Л. Эволюция повестей Петровского времени // Вопросы русской литературы. Львов, 1988. Вып. 1 (51). С.74—80; Русская повесть первой половины XVIII века. Днепропетровск, 1989.

Николаев Н.И. Внутренний мир человека в русском литературном сознании XVIII века. Архангельск, 1997. С.49—68. 34

Материалы к занятию Мнение исследователей

"Стремление схватить, остановить внимание читателя на "внут­реннем человеке", подчеркнуть его иноприродность "внешнему" со­ставляет особенность повестей петровского времени, объясняет мно­гие их новации и "угловатости" художественных решений. Пожалуй, самая примечательная и характерная в этом плане "Гистория о рос­сийском кавалере Александре...".

Исследователи при изучении "Гистории о российском кавалере Александре" первой трети XVIII в. не раз отмечали, что некоторые эпизоды, мотивы вошли в состав произведения "случайно", неправо­мерно в результате необдуманного заимствования автором каких-то традиционных элементов переводной повести ("рабская передел­ка" — Н.И. Петров). Повесть воспринималась как составная, соб­ранная из различных, порой плохо стыкованных между собой элемен­тов ("скомпилированных из переводных элементов" — П.Н. Сакулин). На это наталкивало использование различных типов повество­вания (любовно-авантюрный роман, рыцарский роман, бытовая но­велла). Резкие переходы от одного типа к другому подталкивали ис­следователей к самостоятельному рассмотрению отдельных частей.

ГА. Гуковский, например, выделял первую часть повести, посвя­щенную роману Александра и Елеоноры. Еще ранее Л.Н. Майков и В.В. Сиповский предлагали самостоятельное рассмотрение разговора трех кавалеров о женщинах, считая его вставным эпизодом и более позднего происхождения. Позднее П.Н. Берков высказал мысль о принципиальной органичности этого эпизода идейному замыслу повес­ти, а некоторое время спустя Г.Н. Моисеева попыталась подтвердить эту мысль конкретным анализом текста. Но тут же был обнаружен еще целый ряд неувязок, не вполне мотивированных поступков героев, "случайных" введений тех или иных мотивов в повесть. Так, упоминание о кольцах, которые дает в дорогу Александру мать (эпизод, явно восхо­дящий к "Повести о Петре Златых Ключей"), не несет на себе той смы­словой нагрузки и не играет такой роли в развитии сюжета, как в на­званном произведении. Эта манипуляция с кольцами в повести просто обессмыслена. По мнению Г.Н. Моисеевой, некоторые арии, испол­няемые персонажами, включены в текст необдуманно и не вливаются в него по смыслу. Наконец, совершенно немотивирована и непонятна с точки зрения общего замысла неожиданная смерть героя в конце рома­на И это далеко не весь перечень внутренних неувязок повести.

Однако, если все это принять во внимание, то придется согласить­ся с тем, что "Гистория" — довольно слабое с художественной точки зрения произведение, в основном скомпилированное и потерявшее внутренние смысловые связи. Впрочем, такому утверждению проти­воречит большая популярность "Гистории" среди читателей-совре­менников, о чем свидетельствуют многочисленные ее списки, дошед­шие до нас.

От скоропалительных выводов предостерегает и еще то обстоя­тельство, что некоторая немотивированность поведения героев на­блюдается и в других повестях, хронологически близких повести об Александре. Так, в "Гистории о российском матросе Василии Кориотском" герой, посвятивший себя государственной службе, познанию наук и искренне привязанный к своим родителям, вдруг забывает обо всем этом и предается занятиям совсем иного рода.

В повести "О шляхетском сыне" герой необыкновенных досто­инств, избежавший неминуемой гибели в английском королевстве, неожиданно умирает при встрече с возлюбленной от избытка пере­полнивших его чувств. А героиня, присутствуя при смерти героя, сна­чала почему-то сохраняет абсолютное спокойствие и лишь спустя до­вольно длительное время в крайне возбужденном состоянии кончает жизнь самоубийством.

Таким образом, для так называемых "повестей петровского вре­мени" некоторая немотивированность поведения героев, несостыкованность отдельных элементов сюжета не являются частной недора­боткой того или иного автора, промахами в том или ином эпизоде по­вествования, а составляют устойчивую, систематически проявляю­щуюся особенность, которая должна быть изучена и понята с точки зрения ее целесообразности в представлениях человека той эпохи...

Исторически обусловленная ограниченность повествовательных возможностей затрудняла автору раскрытие внутреннего человека. Отсюда нарочитое стремление восполнить это всевозможными внеш­ними эффектами: скрытность, недоверчивость героев, неполнота их знаний о происходящем; педантичный учет того, что мог, а чего не мог знать герой в той или иной ситуации, использование различных фор­мальных, стилистических приемов для обозначения внутренней речи и речи, рассчитанной на восприятие другим персонажем. Все это спо­собствовало разграничению в сознании читателя внутреннего и внеш­него человека, рождало понимание разности между внешним поведе­нием и внутренним миром персонажей. В достижении этого автор "Гистории" заметно преуспел по сравнению со своими предшествен­никами и отчасти современниками. Многие "странности", отмечен­ные комментаторами и исследователями в повести, некоторая нело­гичность в развитии сюжета, "неувязки" объясняются стремлением автора показать двойственность человека.

С этих позиций, например, объяснима случайная, неоправданная смерть героя, прошедшего сложную, наполненную опасностями жизнь и утонувшего во время купания, тогда, когда счастливый исход злоключений Тиры и Александра казался столь близким и неизбеж­ным. Однако счастливое состояние героев, их полное взаимопонима­ние, совпадение их устремлений бесплодно для автора повести с его установкой заглянуть во внутренний мир персонажей, раскрыть двой­ственность человеческой натуры. Использованные им принципы изо­бражения требовали обязательного недопонимания, разобщенности, неполноты знания героев друг о друге. Счастливый конец значил для него упростить своих персонажей, потерять в них некую психологиче­скую глубину, утратить ощущение их неоднозначности. Вероятно, по­этому автор решается на трагический конец, несмотря на то что он предстает в повести слабо мотивированным, ощущается нелогичным на фоне предшествующей литературной традиции" (Николаев Н.И. Внутренний мир человека в русском литературном сознании XVIII века. Архангельск, 1997. С. 49—51, 67—68).