Литература Тексты

Сочинения Екатерины II / Сост. О.Н. Михайлов. М., 1990 (коме­дия "О, время!").

ЕкатеринаИ. Сочинения /Сост. В. К. Былинини М.П. Одесский. М., 1990.

Записки императрицы Екатерины II. М., 1990.

Екатерина II и ее окружение. М., 1996 (воспоминания A.M. Гри-

бовского и К.И. Линя).

Екатерина П. Житие преподобного Сергия Радонежского. М., 1998.

Исследования

Гуковский ГА. Екатерина II // История русской литературы: В 10 т М.; Л., 1947. Т. 4. Ч. 2. С. 364—380.

Берков П.Н. История русской журналистики XVIII века. М.; Л., 1952. С. 225—229, 330—341.

Берков П.Н. История русской комедии XVIII века. Л., 1977. С. 144—152.

Стенник Ю.В. Жанр трагедии в русской литературе. Л., 1981. С 95—105.

Степанов В.П. Екатерина II // Словарь русских писателей XVIII века. Л., 1988. Вып. 1. С. 291—302.

Дополнительная литература

Асеев Б.Н. Русский драматический театр от его истоков до конца XVIII века. М., 1977. С. 406—408, 433—434.

Бочаров В.А. Исторические пьесы Екатерины II //Бочаров В.А. Русская историческая драматургия последней трети XVIII века: Учеб­ное пособие. Куйбышев, 1985. С. 48—62.

Каменский А.Б. "Под сенью Екатерины...": Вторая половина XVIII века. СПб., 1992.

Стенник Ю.В. Пушкин и русская литература XVIII века. СПб., 1995 (по указателю).

Екатерина II и ГА. Потемкин: Личная переписка. М., 1997 (сер. "Литературные памятники").

Березкина СВ. Екатерина II в стихотворении Пушкина "Мне жаль великия жены"//XVIII век. Сб. 21. СПб., 1999. С. 412—421.

Ольшевская Л.А., Травников СП. Екатерина II Алексеевна // А.С. Пушкин: Школьный энциклопедический словарь. М., 1999. С. 356—360.

Павленко И.И. Екатерина Великая. М., 1999.

Титков Е.П. Образовательная политика Екатерины Великой. М., 1999.

Материалы к занятию Екатерина II в оценке современников писателей и критиков

К.И. Линь. Портрет Екатерины II: "Она была очень разборчива на чтение. Она не любила ничего грустного, чувствительного и пре­тендующего на остроумие. Она любила произведения Лесажа, Моль­ера, Корнеля. "Расин мне не нравится, — говорила она, — кроме его Митридата". Рабле и Скаррон заставляли ее некогда смеяться, но она об них не вспоминала более. Она скоро забывала все пустое, малоин­тересное, но всегда помнила то, что интересовало ее. Она любила чи­тать Плутарха в переводе Амио, Тацита, Амел де ла Гуссэ и Монтэня. "Я Северная Галла, — говорила она мне, — и понимаю только ста­рофранцузский язык, нового не понимаю. Я хотела воспользоваться вашими умными господами; я их вызвала к себе, я писала им, испыты­вала их — они надоедали мне и не понимали меня, кроме моего доб­рого покровителя Вольтера. Знаете ли вы, что это он ввел меня в моду. Он с лихвою заплатил мне за то, что я во всю мою жизнь любила чи­тать его — он, шутя, многому научил меня"...

Императрица не любила и не знала новейшей литературы; она об­ладала более логикою, чем риторикою. Легкие ее сочинения, как, на­пример, комедии, имели поучительную цель — осмеяние путешественников, модников, сект, особенно мартинистов, которых она считала опасными. Все ее письма ко мне наполнены сильными, великими идеями, удивительно ясными, иногда одним словом произ­носящими осуждение, особенно если что-либо в Европе вызывало ее негодование; сверх того, они веселы, добродушны. В ее слоге больше ясности, чем легкости; ее серьезные сочинения весьма глубокомыс­ленны. Ее История России стоит, по-моему, хронологических таблиц президента Гено; но мелкие оттенки, прелесть подробностей, живость слога были чужды ей. У Фридриха II тоже не было живости в слоге, но у него было остальное, и он более писатель, чем Екатерина" (Екате­рина II и ее окружение. М., 1996. С. 396).

А.С. Пушкин. Мне жаль великия жены...

Мне жаль великия жены,

Жены, которая любила Все роды славы дым войны

И дым парнасского кадила .

Мы Прагой ей одолжены,

И просвещеньем, и Тавридой,

И посрамлением Луны,

И мы прозвать должны Ее Минервой, Аонидой

В аллеях Сарского села Она с Державиным, с Орловым

Беседы мудрые вела — чай пила -

С Делиньем — иногда с Барковым.

Старушка милая жила

Приятно и немного блудно,

Вольтеру первый друг была,

Наказ писала, флоты жгла,

И умерла, садясь на судно.

С тех пор.........мгла.

Россия, бедная держава,

Твоя удавленная слава С Екатериной умерла.

(Пушкин А.С. Поли. собр. соч В Ют. М, 1963 Т. 2. С. 231 )

ПА. Вяземский. Из книги "Фон-Визин": "Царствование Екате­рины Великой, или Великого, по счастливому выражению принца де-Линь, должно было служить новым и сильным побуждением к на­правлению поэзии нашей... Сие царствование громкое, великолеп­ное, восторженное имело в себе много лирического. Его можно на­звать высоким, торжественным гимном в истории отечественной. Все в нем способствовало к возвышению и славолюбию духа народного. Первенствующие лица, явившиеся на сцене его, были размера испо­линского, героического: они рисуются пред глазами нашими озарен­ные лучами какой-то чудесности, баснословности, напоминающих нам действующие лица гомеровские. Это живые выходцы из "Илиа­ды". Предоставляя истории оценивать каждого по достоинству, нельзя не сознаться, что Орловы, Потемкины, Румянцевы, Суворовы имели в себе что-то поэтическое и лирическое в особенности. Стройные имена их придавали какое-то благозвучие русскому стиху. Нет сомне­ния, есть поэзия и в собственных именах. Державин это знал и оста­вил свидетельство тому в одной из строф "Водопада". Поэт взывает к умершему Потемкину:

Потух лавровый твой венок, Гранена булава упала, Меч в полножны войти чуть мог, Екатерина возрыдала!

В стихе, составленном из собственного имени и глагола, есть не одно верноподданническое, но и высокое поэтическое чувство. Этот стих, без сомнения, исключительно русский стих, но вместе с тем он и русская картина. Счастлив поэт, умевший пользоваться средствами, угадывать впечатления и высекать пламень поэзии из сочетания двух слов; но счастливее государь, который умел облечь имя свое красками и очарованием поэзии. Счастлив он, когда имя его, священное в лето­писях признательной истории, дарит сильные звуки и лире поэтов, ко­торые дорожат истиною только тогда, когда она всемогуща над вооб­ражением. Но властолюбие и слава побед не были едиными страстя­ми, можно сказать, едиными добродетелями Екатерины. В мужественной душе своей она ценила высоко храбрость и воинственный ге­роизм. Однажды в приближенном обществе своем спросила она шутя Сегюра, принца де-Линь и других: "Если б я родилась мужчиною, как думаете вы, до какого военного чина дослужилась бы я?" Легко отга­дать ответ: фельдмаршальский чин, достоинство отличного полковод­ца были единые меты, которые поставляли честолюбию монархини. "Ошибаетесь, — прервала она, — в чине подпоручика нашла бы я смерть в первом сражении". Такой ответ обнаруживает душу; но душа, но ум Екатерины были доступны и другим впечатлениям. Душа ее вме­щала в себе все отрасли человеческого славолюбия; ум ее был от­верст для всего возвышенного и способен на все усилия. В числе пред­метов, занимавших деятельность его, успехи образованности и про­свещения были целью ее особенной заботливости. Она не только ува­жала ум, но любила, не только не чуждалась его, но снисходила к нему, но, так сказать, баловала и щадила неизбежные его уклонения" (Вя­земский П.А. Эстетика и литературная критика. М., 1984. С. 192—193).