Материалы к занятию Русские писатели и критики о д.И. Фонвизине

А.С. Пушкин. Тень Фонвизина

То был писатель знаменитый,

Известный русский весельчак,

Насмешник, лаврами повитый

Денис, невежде бич и страх

(Пушкин А.С Поли собр соч В 10 т. М., 1962. Т. 1. С. 164.)

Евгений Онегин

Онегин полетел к театру..

Волшебный край! там в стары годы,

Сатиры смелый властелин,

Блистал Фонвизин, друг свободы,

И переимчивый Княжнин

(М., 1964. Т. 5. С. 16.)

Заметки по русской истории XVIII века:

"... Екатерина любила просвещение, а Новиков, распространив­ший первые лучи его, перешел из рук Шешковского в темницу, где и находился до самой ее смерти. Радищев был сослан в Сибирь; Княж­нин умер под розгами — и Фонвизин, которого она боялась, не избег­нул бы той же участи, если б не чрезвычайная его известность" (М., 1965. Т. 8. С. 129).

В.А. Жуковский. Конспект по истории русской литературы:

"Фон-Визин. Автор двух прозаических комедий, полных истинного комизма и дающих точное изображение некоторых смешных сторон своего времени. Эти две комедии остались и останутся навсегда на сцене" (Литературная критика 1800—1820-х годов. М., 1980. С. 100).

Д.В. Дашков. Нечто о журналах:

"Комедии Фон-Визина и Княжнина во многом не уступают луч­шим произведениям французской Талии. Первый заслуживает осо­бенное внимание силою и точностию в изображении нравов... Ныне, к сожалению, весьма мало следуют примеру сих двух комиков и стара­ются только смешить зрителей, часто на счет благопристойности, за­бывая главную цель комедии — исправление нравов" (Литературная критика 1800—1820-х годов. М., 1980. С. 114).

П.А. Вяземский. Из книги "Фон-Визин":

"Фон-Визин один из малого числа писателей наших, которые вы­разили себя в сочинениях своих; сочинений его немного, это правда, но он умел быть оригинальным посреди подражателей. Главные тво­рения его имели много успеха в свое время; они носят на себе отпеча­ток ума и эпохи его, не утратили и ныне ходячей цены и сохранились в народном обращении...

"Бригадир" более комическая карикатура, нежели комическая картина; но здесь карикатурный отпечаток не признак безвкусия, а выражение ума оригинального: тут есть поэзия веселости...

Жаль нравственности, но всех бледнее и всех скучнее в комедии законная любовь Софьи и Добролюбова, довершающая общую кар­тину нежных склонностей, превративших дом советника в уголок Ар­кадии. В "Бригадире" в первый раз услышали на сцене нашей язык на­туральный, остроумный: вот где Фон-Визин является писателем искусным, а не в мнимом высоком слоге, начиненном славянскими вы­ражениями, предкоимитакумильно раболепствуют наши критики...

Влияние, произведенное комедиею Фон-Визина, можно опреде­лить одним указанием: от нее звание бригадира обратилось в смешное нарицание, хотя сам бригадирский чин не смешнее другого. Нарицание пережило даже и самое звание: ныне бригадиров уже нет по табе­ли о рангах, но есть еще род светских староверов, к которым имя сие применяется... Петербургские злоязычники называют Москву старою бригадиршею.

В комедии "Недоросль" автор имел уже цель важнейшую: гибель­ные плоды невежества, худое воспитание и злоупотребления домаш­ней власти выставлены им рукою смелою и раскрашены красками са­мыми ненавистными. В "Бригадире" автор дурачит порочных и глуп­цов, язвит их стрелами насмешки; в "Недоросле" он уже не шутит, не смеется, а негодует на порок и клеймит его без пощады... Невежест­во... в котором рос Митрофанушка, и примеры домашние должны были готовить в нем изверга, какова мать его, Простакова. Именно говорю: изверга, и утверждаю, что в содержании комедии "Недо­росль" и в лице Простаковой скрываются все пружины, все лютые страсти, нужные для соображений трагических... Как Тартюф Молье­ра стоит на меже трагедии и комедии, так и Простакова.

... все сцены, в которых является Простакова, исполнены жизни и верности, потому что характер ее выдержан до конца с неослабеваю­щим искусством, с неизменяющеюся истиною. Смесь наглости и ни­зости, трусости и злобы, гнусного бесчеловечия ко всем и нежности, равно гнусной, к сыну, при всем том невежестве, из коего, как из мут­ного источника, истекают все сии свойства, согласованы в характере ее живописцем сметливым и наблюдательным... Не все комические портреты так поучительны и откровенны... Скотинин карикатура: он вроде театральных тиранов классической трагедии и говорит о любви своей к свиньям, как Димитрий Самозванец Сумарокова о любви к злодействам. Но сцена его с Митрофанушкою и Еремеевною очень за­бавна. Вообще характер мамы, хотя и вскользь обозначенный, удиви­тельно верен: в нем много русской холопской оригинальности... Роль Стародума можно разделить на две части: в первой он решитель дейст­вия и развязки, если не содействием, то волею своею; в другой он лицо вставное, нравоучение, подобие хора в древней трагедии...

Роли Милона и Софьи бледны... Правдин чиновник; он разрезывает мечом закона сплетение действия, которое должно б быть развя­зано соображениями автора, а не полицейскими мерами наместника. Кутейкин, Цифиркин и Вральман забавные карикатуры; последний и 100

слишком карикатурен, хотя, к сожалению, и не совсем несбыточное дело, что в старину немец кучер попал в учители в дом Простаковых. .

Успех комедии "Недоросль" был решительный. Нравственное действие ее несомненно. Некоторые из имен действующих лиц сдела­лись нарицательными и употребляются доныне в народном обраще­нии. В сей комедии так много действительности, что провинциальные предания именуют еще и ныне несколько лиц, будто служивших под­линниками автору. Мне самому случалось встретиться в провинциях с двумя или тремя живыми экземплярами Митрофанушки, то есть будто служившими образцом Фон-Визину... Если правда, что князь Потем­кин после первого представления "Недоросля" сказал автору: "Умри, Денис, или больше ничего уже не пиши!", то жаль, что эти слова ока­зались пророческими и что Фон-Визин не писал уже более для театра" (Вяземский ПА. Эстетика и литературная критика. М., 1984. С. 197—198, 214—222).

"Фонвизин был человек с необыкновенным умом и дарованием; но был ли он рожден комиком — на это трудно отвечать утвердительно. В самом деле, видите ли вы в его драматических созданиях присутст­вие идеи вечной жизни? Ведь смешной анекдот, преложенный на раз­говоры, где участвует известное число скотов, — еще не комедия. Предмет комедии не есть исправление нравов или осмеяние каких-ни­будь пороков общества; нет: комедия должна живописать несообраз­ность жизни с целию, должна быть плодом горького негодования, возбуждаемого унижением человеческого достоинства, должна быть сарказмом, а не эпиграммою, судорожным хохотом, а не веселою ус­мешкою, должна быть писана желчью, а не разведенною солью, сло­вом, должна обнимать жизнь в ее высшем значении, то есть в ее веч­ной борьбе между добром и злом, любовию и эгоизмом. Так ли у Фон­визина? Его дураки очень смешны и отвратительны, но это потому, что они не создания фантазии, а слишком верные списки с натуры; его ум­ные суть не иное что, как выпускные куклы, говорящие заученные правила благонравия; и все это потому, что автор хотел учить и ис­правлять... Да — его комедии суть не больше, как плод добродушной веселости, над всем издевавшейся, плод остроумия, но не создание фантазии и горячего чувства. Они явились впору и потому имели не­обыкновенный успех; были выражением господствующего образа мыслей образованных людей и потому нравились. Впрочем, не будучи художественными созданиями в полном смысле этого слова, они все-таки несравненно выше всего, что ни написано у нас по сию пору в сем роде, кроме "Горя от ума"... Одно уже это доказывает дарование сего писателя" {Белинский В.Г. Собр. соч.: В 9 т. М., 1976. Т. 1. С. 76—77).

А.И. Герцен. С того берега:

"Первым русским произведением, снискавшим огромную попу­лярность, было не послание, обращенное к императрице, не ода, на которую вдохновили поэта бесчеловечные опустошения и кровопро­литные победы Суворова, а комедия, едкая сатира на провинциальных дворянчиков. Тогда как Державин сквозь ореол славы, окружавшей трон, видел одну лишь императрицу, Фонвизин, ум сатирический, ви­дел изнанку вещей; он горько смеялся над этим полуварварским об­ществом, над его потугами на цивилизованность. В произведениях этого писателя впервые выявилось демоническое начало сарказма и негодования, которому суждено было с тех пор пронизать всю русскую литературу, став в ней господствующей тенденцией. В этой иронии, в этом бичевании, не щадящих ничего, даже личность самого автора, мы находим какую-то радость мести, злорадное утешение; этим смехом мы порываем связь, существующую между нами и теми амфибиями, которые, не умея ни сохранить свое варварское состояние, ни усвоить цивилизацию, только одни и удерживаются на официальной поверх­ности русского общества. Неутомимый протест неотступно преследо­вал эту аномалию. Он был горячим, беспрестанным.

Анализ общественной патологии определил преобладающий ха­рактер современной литературы. То было новое отрицание сущест­вующего порядка вещей, которое вырвалось наперекор монаршей воле, из глубины пробудившегося сознания, — крик ужаса каждого молодого поколения, опасающегося, что его могут смешать с этими выродками" {Герцен А.И. Соч.: В 9т. М., 1956. Т. 3. С. 433—434).

В.О. Ключевский. Недоросль Фонвизина (Опыт исторического объяснения учебной пьесы):

"Можно без риска сказать, что Недоросль доселе не утратил зна­чительной доли своей былой художественной власти ни над читате­лем, ни над зрителем, несмотря ни на свою наивную драматическую постройку, на каждом шагу обнаруживающую нитки, которыми сшита пьеса, ни на устарелый язык, ни на обветшавшие сценические услов­ности екатерининского театра, несмотря даже на разлитую в пьесе ду­шистую мораль оптимистов прошлого века. Эти недостатки покрыва­ются особым вкусом, какой приобрела комедия от времени и которого 102

не чувствовали в ней современники Фонвизина. Эти последние узна­вали в ее действующих лицах своих добрых или недобрых знакомых; сцена заставляла их смеяться, негодовать или огорчаться, представ­ляя им в художественном обобщении то, что в конкретной грубости жизни они встречали вокруг себя и даже в себе самих... В наших гла­зах пьеса утратила свежесть новизны и современности, зато приобре­ла интерес художественного памятника старины, показывающего, ка­кими понятиями и привычками удобрена та культурная почва, по кото­рой мы ходим и злаками которой питаемся.

... надобно осторожно смеяться над Митрофаном, потому что Митрофаны мало смешны и притом очень мстительны, и мстят они неудержимой размножаемостью и неуловимой проницательностью своей природы, родственной насекомым или микробам.

Да я и не знаю, кто смешон в Недоросле. Г-н Простаков? Он толь­ко неумный, совершенно беспомощный бедняга, не без совестливой чуткости и прямоты юродивого, но без капли воли и с жалким до слез избытком трусости, заставляющей его подличать даже перед своим сыном. Тарас Скотинин тоже мало комичен: в человеке... для которого свиной хлев заменяет и храм науки, и домашний очаг, — что комично­го в этом благородном российском дворянине, который из просвети­тельского соревнования с любимыми животными доцивилизовался до четверенок? Не комична ли сама хозяйка дома, госпожа Простакова, урожденная Скотинина? Это лицо в комедии, необыкновенно удачно задуманное психологически и превосходно выдержанное драматиче­ски... она глупа и труслива, т.е. жалка — по мужу, как Простакова, безбожна и бесчеловечна, т.е. отвратительна — по брату, как Скоти­нина. Она вовсе не располагает к смеху; напротив, при одном виде этой возмутительной озорницы не только у ее забитого мужа, но и у современного зрителя, огражденного от нее целым столетием, начи­нает мутиться в глазах, и колеблется вера в человека, в ближнего.

В комедии есть группа фигур, предводительствуемая дядей Стародумом. Они выделяются из комического персонала пьесы: это — бла­городные и просвещенные резонеры, академики добродетели. Они не столько действующие лица драмы, сколько ее моральная обстановка: они поставлены около действующих лиц, чтобы своим светлым кон­трастом резче оттенить их темные физиономии...

Все это — фальшивые ноты не комедии, а самой жизни, в ней ра­зыгранной. Эта комедия — бесподобное зеркало. Фонвизину в ней как-то удалось встать прямо перед русской действительностью, взгля­нуть на нее просто, непосредственно, в упор, глазами, не вооружен­ными никаким стеклом, взглядом, не преломленным никакими точка­ми зрения, и воспроизвести ее с безотчетностью художественного понимания... Фонвизин взял героев Недоросля прямо из житейского омута, и взял, в чем застал, без всяких культурных покрытий, да так и поставил их на сцену со всей неурядицей их отношений, со всем содо­мом их неприбранных инстинктов и интересов... Недоросль — коме­дия не лиц, а положений. Ее лица комичны, но не смешны, комичны как роли, и вовсе не смешны как люди. Они могут забавлять, когда ви­дишь их на сцене, но тревожат и огорчают, когда встретишь вне теат­ра, дома или в обществе. Фонвизин заставил печально-дурных и глу­пых людей играть забавно- веселые и часто умные роли. В этом тонком различении людей и ролей художественное мастерство его Недорос­ля: в нем же источник того сильного впечатления, какое производит эта пьеса. Сила впечатления в том, что оно составляется из двух про­тивоположных элементов: смех в театре сменяется тяжелым раздумь­ем по выходе из него" {Ключевский В.О. Исторические портреты: Деятели исторической мысли. М., 1990. С. 342—349).