6. Обычно-правовые аспекты возраста на современном Кавказе

Если в Японии традиционная правовая культура не только не отвергается, но и вполне сознательно поддерживается, то пример бывшего СССР дает нам возможность проанализировать противоположный опыт. Здесь по отношению к традиционным институтам, определявшим политико-правовую культуру этнических образований, входивших в состав государства, проводилась политика, направленная на их полное искоренение. Они рассматривались именно как «пережитки», тормозившие общественный прогресс. Взяв курс на построение «самого передового общества (коммунизма)» власти в СССР объявили бескомпромиссную борьбу против «пережитков первобытности», используя все средства государственного насилия.

К примеру, в конце 20-х годов политика советской власти на Кавказе приняла форму борьбы со «стариковством». Старики были объявлены классовыми врагами: «"Кулаку" легче эксплуатировать бедняка, потому что он не просто "кулак", а "почетный старик", "родовой авторитет"... обычай уважения к старикам направлен к сохранению и упрочению господствующего положения паразитических элементов» (Карачайлы 1984: 49, 53, 139, 141). Отметим, что подобная политика по отношению к старшему поколению проводилась в СССР повсеместно. Недаром Павлик Морозов, по существовавшей мифологии, выступивший против своего отца-«кулака» и убитый за это «врагами народа», был причислен к национальным героям, и на его примере воспитывалась вся молодежь Союза. Но, все-таки, борьба с устоявшимися обычаями традиционного общества Кав-

\220\

каза, где старшие были могущественной властной силой, приняла особые формы, так как для русских конфликт поколений был вполне традиционен (Бочаров 20()6г: 360-377).

Чтобы воспитать «советского человека», у «отсталых народов» необходимо было разрушить куяыурную трансмиссию, т. е. воспрепятствовать передаче традиции от старших к младшим. Стремясь к абсолютной монополии, советская власть видела для себя особую опасность в старейшинах, вершивших суд по адатам (обычному праву), их обвиняли в приверженности к старине и «дурном влиянии» на молодежь. Главы родственных объединений, члены советов старейшин и судьи-медиаторы лишались права голоса, многих из них высылали. А с началом сталинского террора стариков зачастую стали просто уничтожать физически. Например, Л. Разгону довелось самому видеть целые эшелоны дряхлых дагестанских старцев, отправленных в лагеря уничтожения на Колыму, чтобы у себя на родине они не мешали строить «новую жизнь» (Разгон 1989). Лишь позднее стали дифференцировать позитивную народную традицию уважения к старшим и слепое преклонение перед их авторитетом — своего рода культ старших (Чомаев 1971:21-22).

В главе X УК РСФСР многие традиции кавказских народов, «составляющие пережитки родового быта» (позднее — «составляющие остатки местных обычаев»): кровная месть, уплата возмещения за кровь, многие семейно-брачные обычаи и др., были снабжены соответствующими санкциями (Иершиц, Смирнова 1998). На борьбу с ними была мобилизована пропагандистская машина, школьное образование и т. д. Однако, несмотря на все предпринятые властью меры, уже в поздний советский период в кавказских республиках старите доминировали в общественно-политической иерархии. Советы, созданные по территориальному принципу, по сути, выполняли функции, которые ранее закреплялись за советами старейшин. Роль же старейшин не свелась до уровня узкобытовых вопросов и семейных отношений, в самих местных органах власти их влияние продолжало оставаться весьма весомым: председателями колхозов, совхозов и сельсоветов избирались, как правило, представители наиболее уважаемых местных родов и фамилий.

После развала СССР повсеместно произошла своего рода реанимация традиционных структур, включая возрастные. Так, недавно проведенные исследования в Абхазии говорят о том, что «советы старейшин различных уровней стали единственной структурой, которая в состоянии прекращать кровную месть, добиваться примирения сторон и их согласия на то, чтобы меру ответственности конкретных виновников убийств определяли соответствующие судебные органы» (Крылов 2000: 92). С точки зрения абхазских старейшин, к тяжким преступлениям относятся как уголовные преступления, так и действия, «позорящие род». К таковым относится, например, грубое нарушение обычно-правовых норм (насилие, гомосек-

\221\

суализм и т. п.). Зафиксированы, в частности, случаи убийства сына собственным отцом: в конце 90-х отец казнил сына-насильника. Причем по его же воле не был проведен и обряд оплакивания, чго предполагает, что душа преступника будет обречена на вечные муки. Б результате родственники пострадавшей девушки были удои л створены.

Нетерпимыми считается женская распущенность и нетрадиционная сексуальная ориентация. По словам одного из стариков, «первый же родственник, узнавший о подобной гадости, должен немедленно убить виновного, так как это немыслимый позор для всего рода». Старейшины могут принять решение об изгнании человека, виновного в случайном убийстве своего родственника. Имеются данные об изгнании виновных с их семьями за пределы Абхазии в советский период.

Совет старейшин Абхазии успешно действует по примирению конфликтующих сторон. Некоторые из абхазских родов даже приняли и письменно зафиксировали специальные, основанные на обычном праве кодексы поведения своих членов. Исследователь приводит слова информанта, утверждавшего, что в селе «без советов старейшин администрация ничего не может сделать». В их компетенцию входит и решение вопросов собственности. Совет старейшин при рассмотрении земельных споров исходит как из древних родовых прав на землю, так и из реалий, сложившихся в советский период. При этом обычно-правовые аспекты собственности имеют приоритет, поэтому, несмотря на право собственности, обретенное в годы советской власти, в определенных случаях совет старейшин принимает решение об изъятии земли у владельцев: «Если" сове/т решает, что у прежнего хозяина мало земли, а у тех, кто живет на его родовых землях — много, то он говорит "отдай его дедовскую землю", и нынешний владелец ее отдает» (Крылов 2000: 74-93).

Из приведенных выше материалов следует, что социально-возрастная модель, сформировавшаяся на заре человеческой истории и закрепившая асимметрию прав старших и младших, способна не менее эффективно регулировать социальные отношения в постиндустриальном обществе. Подход же к данной модели как к «архаике», свойственный эволюционистской (и марксистской) методологии, неизбежно провоцирует человеческое сознание на действия по ее устранению в целях ускорения общественною прогресса. Однако эксперимент, проведенный в СССР, со всей очевидностью продемонстрировал, что борьба с «пережитками», несмотря на целый комплекс радикальных насильственных мер, включая юридические, закончилась полным провалом. В советский период «архаика» либо переформатировала деятельность вновь создаваемых органов травления, либо функционировала внутри них под «новым» ярлыком. Недаром, 19 мая 2010 года президент РФ Д. Медведев предложил воссоздать на Северном Кавказе советы старейшин (Медведев 2010).

\222\

Западный опыт аккультурации восточных обществ также подтверждает данное положение. Французы внедряли в своих колониях свойственные им модели управления и нрава. В результате традиционные институты просто-напросто «ушли в тень», что, в общем, не являлось ни для кого большим секретом. Англичане же, поняв из опыта, что игнорировать местные институты не представляется возможным, стали их использовать в своих колониях. Они признавали местную власть, в том числе и суды старейшин, наделяя их, правда, дополнительными («прогрессивными») функциями. Эта полигика строилась на методологической базе функционализма (Б. Малиновский), категорически отрицавшей эволюционизм, а вместе с ним и понятие «пережиток», с его негативной коннотацией. Функционалисты считали, что любое старое явление или идея полезны, так как выполняют в культуре определенную функцию, которая обеспечивает ее целостнос1ь. Подобная политика приветствовалась населением, особенно, на начальных этапах (Бочаров 20076: 67-85).

На Востоке обычно-правовые аспекты возраста во многом определяют и сферу «высокой» политики. В частности, парадигма «старший — младший» или «отец — дети» часто используется здесь для маркировки отношений между управляющими и управляемыми, властью и ее подданными. Например, первое лицо государства— это «отец нации», который может носить это г титул, причем вполне официально (Бочаров, 1992). В бывшем СССР парадигма «старший брат — младший брат» обозначала отношения между различными этническими общностями, входившими в состав государства, закрепляя таким образом их политико-правовое неравенство.

«Старшинство» правителя в современных государствах также проистекает из своеобразного культа предков, структура которого типологически тождественна архаической версии. В центре «культа» — захоронение священного предка (мавзолей), основателя государства (Россия, Китай, Вьетнам, КНДР), выполненное в соответствии с древним обычаем бальзамирования. Нетленность тела убеждала древних в нетленности его «духа», а в современных государствах — в бессмертии «идей» сакрального предка. В СССР эта мысль доводилась до населения в том числе средствами искусства: «Ленин всегда живой»; «Ленин и сейчас живее всех живых»; «Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить» и т. д. и т. п.

Ритуальные практики на могилах этих персон, руководителем которых всегда является первое лицо государства (возложение венков, произнесение торжественных речей, перемежающихся клятвами и присягами), полностью воспроизводят архаический вариант культа, который, как мы пом-

\223\

ним, совершал старший член рода (сын). Таким образом, он реализовывал свое право на общение с Предком, от которого получал в ходе общения «инструкции» по управлению социумом с целью обеспечить благоденствие живущим потомкам (см. гл. 6}.

В советской фадиции данная идея мистического контакта воплощалась и иными средствами. Например, доклад на общегосударственных (или общепартийных) форумах, зачитываемый лидером государства (и КПСС), всегда содержал чисто ритуальные фрагменты, констатировавшие верность завещанному Предком социально-экономическому и политическому курсу. Это же, как надо было понимать, предопределило достигнутые «успехи в строительстве коммунистическою общества» («успехи» оглашались). Мистическая же связь между живым лидером и Предком проявлялась в цитировании — только, как уже отмечалось, когда глава государства (КПСС) ссылался в своем докладе на Ленина.

Идеология священного предка «дедушки Ленина» воплощалась в жизнь «верными ленинцами», но первоначально — «отцом народов», который, согласно гимну СССР в старой редакции; «Нас вырастил... на верность народу, на труд и на подвиги нас вдохновили. Все блага в обществе, как многие еще помнят, распределялись в качестве «отеческой заботы партии и правительства», «подданные» в ответ должны были эту власть «любить сыновней любовью», платить ей за это «верностью и преданностью». Забота о народе (в царские времена — «детушках»), или, как выразился А. Солженицын, «сбережение народа», должна быть высшей целью политической власти. Она служит идеологической базой для концентрации распределительных функций по модели отца в семье. Причем верховный правитель, похоже, и сам идентифицировал свою власть сходным образом.

В этом смысле интересны наблюдения Ф. Бурлацкого, бывшею помощником многих наших руководителей. В частности, он пишет в своих мемуарах о Н. Хрущеве: «Хрущев считал естественным и нормальным, что небольшая группа руководителей, прежде всего Первый секретарь ЦК партии, располагает монополией для решения всех вопросов жизни общества. Он и они в конечном счете решают, как распределять финансовые ресурсы, в каком направлении развивать колхозы, совхозы, заводы, фабрики, как и кому присуждать Государственные премии, награды в области литературы, изобразительного творчества, театрального дела, науки. Хрущев даже не задумывался над тем, почему это право принадлежит ему лично и еще десятку других людей, которые его окружают и которых он сам подобрал... В голове Хрущева и всего прежнего поколения руководителей сидела традиционная модель патриархального крестьянского дворам (Бурлацкий 1990: 176).

Мотивы «отеческой заботы» о народе — яркая черта дискурсивных практик современной политической элиты РФ как государственной, так

\224\

и партийной. Так, в декабре 2008 года во время визита в Курган Д. Медведев обязал власти проявлять заботу об «обычных людях, которую они и так должны проявлять, но во время кризиса особенно!». На Госсовете (25 окт. 2010 г.) шел разговор про заботу о «детях, оказавшихся в бедственном положении», заботе о старшем поколении, которая является «безусловным государственным приоритетом». Во время съезда Единой России (ЕР) эту же задачу поставил перед партией ее лидер Б. Грызлов, сказав, что «человек не должен оставаться один на один со своими проблемами, поддержку и заботу ему должны оказывать ячейки ЕР на местах».

В России создан Резервный фонд президента РФ, который расходуется по указаниям исключительно главы государства. Представляется, что его создание также /!ежит в русле обычно-правовой логики, в соответствии с которой именно отец обязан заботиться о «детушках». Средства фонда идут на помощь нуждающимся детским учреждениям, детским больницам, сельским школам, школам искусств и т.д. Все это призвано формировать у населения образ президента как «заботливого отца». О решениях президента оказать помощь данной категории граждан часто информируют СМИ в репортажах во время его поездок по регионам. С информацией о расходовании средств можно ознакомиться на сайте президента РФ.

Соответственно, эмоциональная составляющая является у нас главной при определении легитимности политической власти. На бытовом уровне часто можно слышать: народ любит (или не любиг) имярек. Анализ произведений искусства как русской классической литературы, так и произведений современного кинематографа, однозначно свидетельствует о том, что именно любовь к власти является главным критерием ее легитимности в отечественной политико-правовой культуре. С этих же позиций соотечественники склонны оценивать легитимность политических режимов в других государствах. Сотрудница, посетившая Кубу и ожидавшая увидеть проявления тоталитаризма, навязанного народу насильственно, была удивлена: «Народ любит Фиделя!» (Бочаров 2007а: 203-217).

Обычно-правовая культура, в которой возраст является важнейшим источником правомочий, зачастую определяла официальные политико-правовые практики в СССР. Например, при Верховных Советах СССР, союзных и автономных республик существовали советы старейшин (Белкин 1998: 34-39; Колесников 1989: 20). Также была принята официальная правовая норма, согласно которой первую сессию Советов народных депутатов нового созыва открывает старейший депутат. Уже первая сессия Верховного Совета СССР первого созыва в 1938 году была открыта старейшим депутатом (Первая сессия Верховного Совета СССР 1938: 7-10). Впоследствии первое заседание каждой из палат вновь избранного юсу-

\225\

дарственного органа по поручению Совета старейшин открывал один из старейших депутатов (Регламент Верховного Совета СССР 1979: 272). Старейший депутат ведет первую сессию представительных opianoB РФ и в настоящее время.

Социально-возрастной конфликт

1. Прака молодежи в обычно-правовой системе

Биологический конфликт, закодированный в отношениях старших и младших, определил и основные «естественные права» молодежи. Главным механизмом снятия данного конфликта был обряд инициации, когда мальчики становились мужчинами-воинами. О важности, придаваемой социумом этому обряду, свидетельствую! многочисленные эпюграфиче-ские материалы. Вместе с подготовительными процедурами он мог длиться от нескольких месяцев до нескольких лет. Его структура, используемые техники говорят о том, что обряд был мощным средством психологического воздействия, и прежде всего, за счет эффективно осуществлявшегося внушения. Можно выделить и другие механизмы снятия данного конфликта, среди которых: экономические, социальные и идеологические (Бочаров 20006: 87-95, 104-114). С обретением нового статуса молодежь наделялась и новыми правами и обязанностями. Представляется, что главным среди них было право на насилие. Оно делегировалось молодежи в обмен на лояльность по отношению к социальным верхам, т. е. старшим. Остановимся на этом подробнее.

В рамках обряда инициации сформировался институт набегов. Они осуществлялись в форме военных предприятий против «чужаков», как правило, соседей. В ходе него юноши должны были демонстрировать качества воина-мужчины: смелость, решительность, силу, ловкость и т. ц. и т. п. Первоначально, судя по этнографическим материалам, эти набеги (драки) не имели рациональной мотивации (захват территории или материальных ресурсов), а рассматршшшсь как своего рода «виц спорта» и велись «до первой крови» (Culwick 1935: 60). Причем старшие побуждали молодежь к набегам. Об этом, в частности, свидетельствуют- материалы по русским, относящиеся к XV веку. Иностранцы описали молодежные драки, междеревенские «состязания», отмечая их жестокость. (Россия... 1983: 72-73). Институт меж деревенек их драк, в которых участвовали холостые парни, фиксировался у русских еще во второй половине XX века (Щепанская 2001), Фольклор многих народов прославляет юных бойцов, отличавшихся храбростью, силой, ловкостью. В общем, насилие по отношению к «чужакам» было институализировано, что отводило деструктивную энергию молодежи за пределы социума, поскольку иначе она могла быть направлена против своих старших, что реально грозило социальной дезинтеграцией.

\226\

Однако старшие стремились тщательно контролировать военную деятельность молодежи. Например, у туркмен, как следует из материалов, старшие соседних образований (поселений, племен) согласовывали между собой взаимную компенсацию убытков, нанесенных сторонам в ходе молодежных бесчинств с обеих сторон (Вотяков 2002: 64-68). По свидетельству японского ан!рополога, проводившего исследования в Эфиопии но второй половине XX века, старшие старались урезонить свою молодежь, «рвущуюся в бой», чтобы отомстить соседям за свой скот, с которым те обошлись неподобающим образом. В ходе перебранки молодые люди обвиняли старших в излишней терпимости и даже в трусости. В общем, старшие, поощряя, с одной стороны, известные проявления молодежи, с другой же, стремились предотвратить чрезмерное усиление ее позиций, сохраняя тем самым гармонию межпоколенных отношений (Almagor 1977: 127).

Одним из важных идейно-психологических механизмов воздействия на молодежь было «проклятие отцов». Проклятый был, как считалось, обречен на страдания. Так, у туркмен бытовала притча: молодой человек, в нарушение отцовского запрета совершивший набег, в результате погибает (Ботяков 2001: 294-231). Существовали и другие механизмы контроля, например материальные ресурсы, которые захватывались у соседей и поступали в распоряжение старших. В противном случае они могли быть использованы молодыми людьми для уплаты брачного калыма, т. е. для преждевременного обретения полноценного статуса, что опять же подрывало позиции старших. Фольклор многих народов воспевал наряду с храбростью, силой и дерзостью «юного бойца» его равнодушие и даже пренебрежение к материальным ценностям: «Истинный молодец должен быть юл как сокол!». Причем «драчливость» приветствовалась только у неженатой молодежи, после же брака подобное поведение осуждалось. Контроль мог осуществляться и другими способами (Бочаров 20006: 109-113).

Интересно, что, запретив «межплеменные войны» в своих колониях в Африке, европейцы переориентировали тем самым молодежную агрессию против своего собственного режима и старших, на которых они опирались. Последние, во многом благодаря поддержке колонизаторов, стали нарушать прежние традиции, плодя, таким образом, социальную молодежь. Закономерно поэтому, что молодежная составляющая фигурирует в названиях первых политических антиколониальных организаций: «Молодые кикуйю», «Молодые кавирондо», «Младоалжирцы» и т. д.

Институт набегов породил многие важные феномены в человеческой культуре. В частности, набеги предполагали поддержание состояния «вражды» между соседями. Это же, как представляется, нашло отражение в этнонимах. Они, как уставлено, возникали либо из самоназвания, либо из названия «другие» (как правило, соседи). 8 первом случае этимология этнонима в большинстве означает «люди», во втором— «нелюди», «варва-

\227\

ры», «немые», «нечистые». Словом, этноним изначально конструировал образ врага, тем самым легитимируя применение насилии по отношению к соседям («чужакам»). Порой, сама дружина, став относительно самостоятельным институтом в социуме, могла трансформироваться в этническую группу. Такое развитие событий продемонстрировал на эти о исторических материалах С. Б. Чернецов (Чернецов 1977:18-45).

По мере усложнения социально-политической организации, как отмечалось, появлялось все больше молодых людей, родители которых не могли обеспечить своим сыновьям своевременное продвижение по общественной иерархии, а зачастую и сознательно его тормозили. Молодые люди, оставаясь в прежнем статусе, продолжали трудиться на своих отцов. Последние же вместо того, чтобы использовать ресурсы на калым для сыновей, использовали его на приобретение дополнительных жен себе. Вступая в брак с молодыми женщинами, предназначенными для своих сыновей, они (в соответствии с прежней традицией) получали право не «уходить в отставку», а продолжали занимать доминирующие позиции в социуме (см. главу 8).

Бесправная же «молодежь», куда теперь входили помимо бедных молодых людей из «своих», также рабы, изгои, всякий люд без роду и племени, как правило, составляла дружины военных вождей. Сначала вожди использовали их для набегов с целью грабежа чужаков, что поддерживалось социумом, так как при дележе добычи все получали свою часть. Впоследствии же дружины стали использоваться вождями и против «своих» с целью сбора налога для поддержания воинства (Бочаров 2001: 497-531). Социально-политические структуры типа вождеств европейцы встретили в Африке в XX столетии. Такие же образования были характерны для Древней Руси. Историк 11. И, Костомаров характеризовал воинство князей «так называемого Рюрикова дома... как шайку удальцов, жадных к грабежу и убийствам» (Костомаров 1S73: 3).

Иными словами, становление государства происходило в результате деградации прежней модели, характеризовавшейся гармонией отношений между старшим и младшим поколениями, что привело к усилению позиций молодежи в социуме. Можно эту мысль сформулировать и по-иному: естественное право молодежи на насилие, которое признавалось социумом но отношению к «чужим», обернулось против самого социума, что происходило, конечно, в связи с общим изменением социально-экономического контекста, когда война становится важным источником жизнедеятельности общества.

В вождествах иерархия оформлялась тоже в рамках возрастных координат (отец — дети). Например, дружинники (молодежь) становились субъектами права лидеров (вождей, князей). Это выражалось в гом, что они идеологически приобщались к культу предков клана вождя, уча-

\228\

ствуя в соответствующих ритуалах на их могилах и чановясь, таким образом, его младшими родственниками (детьми). В результате изменялись правоотношения между дружинниками и вождем, который стал реально выполнять функции отца, причем самую фундаментальную из них, а именно обеспечение детей ресурсами дли вступления в брак (калымом). Теперь эти ресурсы они получали or вождя, деля между собой добытые в ходе грабежей материальные ценности. Словом, дружинники могли обрести долгожданный статус и без участия своих слабосильных отцов. Да и лидеры вождеств, которые были исторически первым примером отделенной от народа власти (публичной), в лице такой дружины получили в сбои руки эффективный инструмент насилия, в том числе и против «своих», что в соответствии с прежней традицией было немыслимо. Иными словами, вождь стал для дружинников «отцом», т. е. реально выполняющим «отцовские» социальные обязательства, а значит, мог использовать насилие в том числе и по отношению к реальным отцам тех дружинников из «своих», которые не исполняли по бедности своих прямых обязательств или не хотели исполнять, стремясь как можно дольше сохранить свой социальный статус. Остальная же «молодежь» из «чужаков» и вовсе обретала социальное бытие только в рамках этого института, а поэтому была полностью лояльна лидеру.

Интересно, что данная структура воспроизводится время от времени в своих основных характеристиках на последующих этапах общественной эволюции, порождая насилие революционного типа. В этом можно убедиться, анализируя «горячие точки» в современном мире, прежде всего в так называемых развивающихся государствах. Там именно вооруженная молодежь выступает в качестве главной движущей силы, борясь либо за «национальную независимость», либо за «социальную справедливость». Попробую проиллюстрировать это положение на примере «чеченской войны», используя добротный полевой материал, представленный в работе В. А. Тишкова (Тишков 2001).