III. Воспоминание и образ

В разделе под названием «Воспоминание и образ» мы вплотную приближаемся к критической точке всякой феноменологии памяти. Речь больше не идет о полярности, которую можно было бы

Богослужение (лат.). , Привязывать, связывать (лат.).

42 Разумеется, не следует ограничивать акты поминания религиозными и патриотическими празднованиями; обряд погребения и надгробные речи также являются восславлением; я сказал бы, что они протекают во времени близких, на полпути от частной памяти к памяти социальной; однако это время близких и отведенное ему пространство - кладбище, мемориал по увековечению памяти - очерчиваются на фоне публичного пространства и социального времени. Всякий раз, как мы произносим или пишем фразу: «в память о...», мы заносим имена тех, кому отдаем дань памяти, в великую книгу совместной памяти, которая в свою очередь включается в величайшее время.

72

Глава 1. Память и воображение

объять таким родовым понятием, как «память», даже понимаемой в двух смыслах: как простое присутствие в воспоминании - греческое тпетё и как вспоминание, припоминание - греческое anamnesis. Вопрос, вызывающий затруднение, звучит так: является ли воспоминание образом и если является, то каким именно? А если стало бы возможным - в ходе соответствующего эйдетического анализа - выявить сущностное различие между образом и воспоминанием, то как объяснить их переплетение, даже смешение не только на уровне языка, но и в плане жизненного опыта: разве не подразумеваем мы под воспоминанием-образом, даже под воспоминанием вообще образ прошлого, который мы себе создаем? Эта проблема не нова: западная философия унаследовала ее от греков и их различных толкований термина eik?n... Мы, разумеется, всегда говорили, что общим для воображения и памяти является присутствие того, что отсутствует, а разъединяющим - с одной стороны, свойственное воображению отвлечение от реальности и видение ирреального, а с другой стороны, свойственное памяти полагание предшествующего реального. Однако именно установлению линий переноса одной проблематики на другую будет посвящен наш анализ - наиболее трудный из всех. Какая необходимость толкает к тому, чтобы после разъединения воображения и памяти их снова соединять, но иным способом, не тем, который управлял их разъединением? Словом, о какой эйдетической необходимости свидетельствует выражение «воспоминание-образ», которое все еще преследует нашу феноменологию памяти и которое с новой силой заявит о себе в плане эпистемологии историографической операции, когда речь пойдет об исторической репрезентации прошлого43?

Именно Гуссерля мы возьмем в качестве первого проводника в постижении эйдетических различий между образом и воспоминанием. Вклад Гуссерля в эту дискуссию значителен, хотя его фрагментарные исследования, ведшиеся более двадцати пяти лет, не завершились написанием какой-либо работы на эту тему. Тем не менее некоторые из них собраны в XXIII томе «Гуссерлианы» под названием «Vorstellung, B?d, Phantasie» (1898-1925; «Фантазия, образное сознание, память»)44, терминология которого обусловлена дискуссией конца XIX века, ведшейся вокруг таких крупных мыслителей, как, например, Брентано. В этих исследованиях,

43 См. вторую часть третьей главы.

44 Husserliana, XXIII (note HUA XXIII). Vorstellung, Bild, Phantasie (1898-1925). Текст снабжен введением и издан Эдуардом Марбахом (Dordrecht, Boston, Londres, Nijhoff, 1980).

73

Часть первая. О памяти и припоминании

поражающих своим упорством и интеллектуальной честностью, я, со своей стороны, специально выделяю второй главный вклад дескриптивной феноменологии в проблематику памяти наряду с анализом удержания и вторичного воспоминания, содержащимся в первых двух разделах «Лекций по феноменологии внутреннего сознания времени» 1905 года. Именно к соотношению этих двух параллельных серий я и хочу привлечь внимание читателя: и то и другое имеет дело с «предметным» аспектом Erinnerung, которое во французском языке с полным основанием обозначается существительным «воспоминание».

На деле в этих трудных текстах изучаются характерные отличия, сообразно которым - благодаря их «предметным» коррелятам (Gegenst?ndlichen) - разграничивается многообразие актов сознания с их специфической интенциональностью. Сложность описания вытекает не только из переплетения этих коррелятов, но и из загроможденное™ языка предшествующими употреблениями - либо глубоко традиционными, как, например, использование термина Vorstellung, к сожалению, упорно переводимого на французский как «представление» (repr?sentation), либо навязанными современными дискуссиями. Таким образом, слово Vorstellung, прочно вошедшее в употребление уже со времен Канта, объединяло в себе все корреляты отличных от суждения актов - ощущения, интуиции: феноменология разума, над проектом которой Гуссерль постоянно работал, не могла поэтому обойтись без них. Однако сравнение с восприятием и всеми другими чувственно-интуитивными актами сулило более обнадеживающий результат. Именно это сравнение Гуссерль взял на вооружение: оно требовало выделять среди многообразия «модусов презентации» какой-либо вещи восприятием конституирующее «простое и чистое представление», Gegenw?rtigung, а все другие акты относить в рубрику презентификации, Vergegenw?rtigung. (Этот термин переводят также как ре-презентация (re-pr?sentation) с риском смешать ее с представлением (repr?sentation, Vorstellung).

Название труда Гуссерля охватывает сферу феноменологии интуитивных презентификации. Мы видим, где здесь возможно пересечение с феноменологией воспоминания: последнее есть своего рода интуитивная презентификация, имеющая дело со временем. Зачастую Гуссерль называет свою программу «феноменологией восприятия, Bild., Phantasie, времени, вещи (Ding)», феноменологией, которую еще предстоит создавать. То, что в качестве ориентира берутся восприятие и способ его презентации, не должно преждевременно наводить на мысль о некой «метафизике присут-

74