07. Домовой по прозвищу кулиска

В среду в половине четвертого ребята расположились на длинной скамье в палисаднике у театра. Денис смешил товарищей, копируя то одного, то другого. Лера спросила, может ли он изобразить Бегу. Денис тут же продемонстрировал, как она входит к ним, останавливается и внедряется глазами в каждого. В общий хохот вплелся чей-то веселый смех. Студийцы расступились, и обнаружилась Вера Евгеньевна, которая не могла проговорить ни слова. Все, особенно Денис, сначала очень смутились. Совладавшая со смехом Галанова наконец произнесла: —    Я вам говорила, что больше всего люблю пародии и карикатуры на себя. Остроумные, конечно. Вера Евгеньевна присела к ребятам на скамью. Все притихли, ждали, что она скажет. А я не знаю, что вам сказать,— простодушно призналась Галанова.— Вот перед вами театр. Здание. Может быть, несколько своеобразной конструкции, но не в этом дело... Видите ли, в нем живет тайна... Но не думайте, что вам сейчас откроется что-то очень сложное — какие-то чудеса техники. Вы увидите стены, комнаты, коридоры... То, что мы, работающие здесь, встречаем каждый день десятилетиями. И в то же время никто — ни один человек (вы слышите?) не решился заявить, что знает театр до конце. А если осмелится?— спросил Виктор. Значит, это случайный человек. А таких театр выбрасывает из себя безжалостно. И эти люди всю жизнь вспоминают о театре с ужасом и скрывают, что имели к нему какое-то отношение... Что же это за тайна? Не знаю! Те из вас, кому суждено прийти сюда и остаться на всю жизнь, год от года будут убеждаться, что тайна эта прячется все дальше от них, все глубже. Может, в нем живет какой-то дух, вроде домового?— спросила Люба. Скорее всего!— без тени улыбки ответила Галанова.— У нас даже имя ему придумали — Кулиска! Маленький, весь из пыли и хохочет на разные голоса. Лицедей! В общем, он ничего — чаще добродушный, но иногда коварный — лучше его не злить... Отомстит? Обязательно! А как — никогда заранее угадать нельзя,— с неподдельным страхом говорила Вера Евгеньевна.— Намажет тебе половицу чем-нибудь скользким — ты, выходя на сцену, и растянешься. А другой пройдет — ничего нет. А вы его видели? Видела его тень!— шепотом ответила она. Потом резко сменила тон:— Предупреждаю вас серьезно. Если кто переступит порог театра, как входят на какой-нибудь склад, ничего в нем не поймет. Говорю не в осуждение: возможно, для кого-то и хорошо, что так случится,— завтра его привлечет в жизни что-нибудь другое... Ладно, пойдемте. Напоминаю: здороваться с каждым, но не напоказ. А вот на киностудии,— заметила Даша,— только знакомые здороваются. На киностудии тоже интересно. Но как тебе сказать... это фабрика: огромный коллектив, люди постоянно меняются. А в театре одна семья. Сейчас пересменок, репетиции уже кончились, а до спектакля еще много времени, но и те, кого мы встретим, надеюсь, убедят вас в этом... В вестибюле служебного хода сидела строгая и внимательная старушка: —    Добрый день, тетя Ариша! —    Верочка, здравствуй. Все твои? Раздевайтесь, мои хорошие! Студийцы вытирали ноги, снимали пальто, куртки. Это, обратите внимание, доска приказов. Здесь вывешиваются распределения ролей. А вот — расписание репетиций. У каждого в театре — свой рабочий день. Как вы думаете, что будет, если актер однажды пропустит свою фамилию? Репетиция сорвется? Да. Или спектакль. В театре случится производственная катастрофа, и биография актера на этом может закончиться. Потому мы изучаем эту доску до буквы по два-три раза в день. Миновали коридор. Вот комната отдыха актеров. Шахматы... А почему телевизора нет? Кто догадается? Чтобы Гамлет между сценами футбол не смотрел. В общем, точно. А зачем тогда радио? Это внутренняя трансляция. Спектакль и сценическая репетиция транслируются по всему театру, чтобы каждый знал, что в эту минуту происходит на сцене. Здесь обслуживающие цеха... Обслуживающие? Это какие? Те, которые трудятся вместе с артистами на репетициях и спектаклях. Слово «цех» в театре имеет свое значение: в нем могут работать единицы, но без них никак нельзя. Тут электроцех.   Борис Владимирович, Риточка, добрый день! Здрасьте, Вера Евгеньевна! Экскурсантов привели? Вернее сказать, смену. Помещение было до потолка заставлено аппаратурой. — Вот гримерный цех. Галанова и заведующая цехом Зоя Ивановна обменялись теплыми приветствиями. Студийцы стали с увлечением рассматривать бесчисленные парики, шиньоны, бороды, усы. Зоя Ивановна рассказала, как эти изделия производятся и хранятся. Никто не прикасался ни к одной вещи руками, ребята слушали и запоминали. Больше всех задавали вопросы Геля и Люба, особенно последняя. —    Гримеры в любом театре располагаются близ гримуборных артистов; ведь никто так тесно не связан с актерами, как гример и костюмер,— пояснила Вера Евгеньевна, когда они вышли в коридор. И ни от кого так не зависит душевное состояние актера перед выходом на сцену, как от них. На пол-этажа выше, в актерском коридоре был сплошной ряд дверей, на которых значились фамилии, многие из которых ребята знали. Вера Евгеньевна остановилась перед одной из них. На ней висела табличка «Е. К. Благовидова, В. Е. Галанова». Открыв дверь ключом, словно свою квартиру, Вера Евгеньевна включила свет. В маленькой комнатке стояли два столика с зеркалами и яркими матовыми лампами без абажуров и кресло для отдыха. Стены были увешаны афишами последних премьер с поздравительными надписями товарищей. Над одним столиком — репродукции картин Серова и виды Ленинграда — родного города Талановой. Над другим — портрет величественной старухи. За этим столиком гримируется вот уже сорок лет соседка моя и друг Елена Константиновна Благовидова. Не узнать ее на портрете!— тихонько заметила Нина. Да вы что, это Рыжова!— поправила Даша. Да, Варвара Николаевна Рыжова, одна из «великих старух» Малого театра. Ее Елена Константиновна особенно чтит. Мне тоже посчастливилось видеть ее в нескольких пьесах Островского. Это действительно была сама правда... Галанова подошла к своему столику, любовно погладила его рукой. —    А вот мой  верный  боевой  конь.   Помните,  у  Цветаевой: Мой письменный верный стол! Спасибо за то, что шел Со мною по всем путям... Здесь я гримируюсь, вдвое меньше, чем Елена Константиновна,— двадцать лет. Немало у меня связано с этим столом, этой комнатой...— Вера Евгеньевна приоткрыла ящик, ребята увидели грим в металлической коробке, набор колонковых кисточек, заячью лапку для припудривания грима. Не желая длить волнующую минуту, Галанова повела ребят дальше. А почему костюмерный цех так далеко от актеров и в подвале? Для него нужно много места. И по пожарным соображениям. Ребят встретила заведующая цехом Клавдия Васильевна. И они увидели все великолепие костюмерной старого театра, с костюмами разных эпох и народов. —    Сейчас зайдем еще в мебельный цех. Вы увидите мебель — и бутафорскую, и настоящую, антикварную. Потом они вернулись на первый этаж и вышли в другой коридор. Галанова показала ребятам кабинеты директора, главного режиссера, администраторов, снабженца, инженера по технике безопасности, комнату заведующего труппой, где все время решаются сложнейшие головоломки по составлению расписания, репетиционные залы с выгородками. Далее они перешли в другое здание, где находились уже не обслуживающие, а производственные цеха театра. Здесь изготовляли обувь всех моделей и веков, делали макеты декораций и сами декорации, расписывали холсты, шили драпировки, выполняли чеканные работы. —    Достаточно немного поработать, чтобы убедиться, что ни без одной из этих служб театр обойтись не может,— сказала Галанова. Экскурсия вернулась в основное здание и оказалась наконец в зрительном зале. Монтировщики разбирали на сцене декорацию утренней генеральной репетиции и ставили павильон вечернего спектакля. На глазах у ребят разваливался дворец из «Снежной королевы» и вырастал уже хорошо знакомый им дом Фамусова. Вслед за Талановой студийцы через фойе сквозь обитую железом дверь вышли на сцену. Школьники остановились, разглядывая высоченные колосники с разноцветными софитами и под-весками на металлических штанкетах, таинственно-полутемные кулисы. Смотрите, вот он! — в ужасе прошептал Денис. Кто? — испугались девочки. Вон, вон! Тише! Кулиска! Ай! Спугнул! Вот обида! Так хотелось бы хоть одним глазком на него взглянуть! — подыграла Галанова. Что-то быстро ты его разглядел! Сомнительно! — пробурчал Антон. Да,  значит,  больше не увижу, — грустно сказал Денис. —    Павел Зиновьевич! — обратилась Галанова к полному добродушному человеку. — Можем мы показать новобранцам технику сцены, хоть частично? Машинист посмотрел на часы и обернулся к монтировщикам: Обедайте. А ты, Евсюков? — спросил один из монтировщиков. Идите, идите! — Павел Зиновьевич похлопал себя по животу. — Что же, други, вам представить? Вот пульт помощника режиссера, можно сказать, капитанский мостик. Здесь радиосвязь с электрорегулятором, с радиоцехом, с актерами. Осторожно, круг! — громко крикнул он на сцену.— Видите, поворотный круг идет в одну сторону, а сейчас в другую. Отсюда же, с пульта, звонки даются. Сперва актерам — первый звонок, потом зрителям — тоже первый. А эти звонки... Слева и справа раздались звонки разных тембров. ...Кто догадался? Эти звонки по ходу действия,— сказал Стас. Ну, орел! Верно! А этой кнопкой дается занавес. Этими — подвесные декорации подымаются и опускаются. А вот карманы — в них хранят декорации идущих спектаклей, в задний карман даже грузовик въезжает. Техника вроде простая, но ведь две тысячи лет театр к ней шел! Вадим ничего не пропускал, не забывал еще наблюдать и за ребятами. Галанова точно предугадала: для одних это оказалось обычной экскурсией, другие, как и он, глядели во все глаза, будто на волшебство. Он проследил такую закономерность: те, кто на спектаклях лишь пассивно смотрел на сцену, глазели по сторонам и теперь; те же, кого театр околдовывал зрелищем, готовы были видеть чудо в обыкновенном прожекторе. Их уже заворожила тайна, которую, как утверждала Вера Евгеньевна, разгадать не суждено никому...