04. Слышать сердцем!

Давайте   прочтем   «Горе   от  ума»,— предложила   Галанова. «Горе от ума»? Да оно нам в школе надоело. В зубах навязло! Не могу на вас сердиться,— нахмурившись, сказала Вера Евгеньевна,— я этого и ждала. Навязло, потому что вы занимались разбором текста от головы, словно резали скальпелем мерт-вую лягушку. А кое-кто, наверно, не составив своего впечатления от подлинника, начинал с учебника. Так на многие годы убивается вкус к лучшему, что создала наша классическая лите-ратура. Вы думаете, со мной так не было? Хорошо, если потом, в зрелые годы, вдруг взбредет на ум перечитать «Евгения Онегина» или «Героя нашего времени»! И тогда, потрясенный, воскликнешь: «А ведь какая сила!» Значит, школьный разбор ни к чему — только вредит? Видите ли, великое произведение содержит и великие мысли. Поэтому его надо и анализировать тоже. Но это даже не полдела. И нельзя с этого начинать. Сначала надо в большом произведении литературы почувствовать его душу. А это можно только услышать сердцем, на время забыв об анализе. Кто-нибудь уже видел «Горе от ума» в нашем театре? Нет. Тем лучше. На сегодняшний вечер я назначаю каждого из вас, включая девочек, на роль Чацкого. Пусть Фамусов, Софья, Молчалин, Скалозуб будут для вас не литературные герои, а люди, в окружении которых вам приходится жить, как среди ваших одноклассников, учителей, соседей. Не какого-то героя пьесы прошлого века, а вас, лично вас, отверг любимый человек, и он же (или она) пустил слух, что вы ненормальный. Все в это поверили и стали целым классом, школой, двором издеваться над вами. На час-другой проникнитесь, полностью перевоплотитесь в это — и больше ничего не надо. Предупреждаю: слушать пьесу в хрустальной тишине. Один необязательный шорох, и волшебная птица — вдохновение — улетит от нас. Вот как потом описала это чтение в своем дневнике Лида: «Вера Евгеньевна не разыгрывала пьесу по ролям, но несла в негромком, четком слове и строгом стихе все надежды, разочарования и бездонную, как океан, боль Чацкого. Перед моими глазами ожили картины: дом Фамусова и в нем —• живые люди. И плохие, и хорошие, но живые. И все что-то делали, чего-то хотели. И каждый был убежден, что он прав. Правы в хорошем, по-своему правы и смешны в плохом, а иногда и страшны. А Чацкий — была я. И постепенно оставалась одна — против всех. Мильон терзаний! И как человеческое сердце может выдержать, такое?..» В конце следующего занятия Галанова сказала: Те, кто в понедельник пойдет на «Горе от ума»... Мы идем в театр?! Тот, кто захочет. Мы все хотим! Все — не получится. Каждый в отдельности — пожалуйста. А какая разница? Вам пора уже учиться ходить в театр не только с классом или родителями, но втроем, вдвоем и даже по одному. Потому что, когда вы идете в театр большой группой, вы пассивны. Вас как бы захватывает мощная волна и, словно щепку, бросает против воли то в открытое море, то к берегу. Если же вы идете в театр по своей инициативе, вы, как подводный охотник, вооружаетесь кислородным баллоном, ластами, ружьем и отважно погружаетесь в стихию искусства. А вооружиться — значит выбрить спектакль, освободить голову и, по возможности, перечитать пьесу. И если спектакль окажется вам по душе, один раз посмотреть его мало. Потому что каждый раз спектакль бывает немного иной, единственный в своем роде. Вырабатывайте в себе внутрен-нюю потребность проводить вечера в театре (конечно, не в ущерб учебе). —    А как нам попадать в театр? По входным за пятьдесят копеек. Я договорилась с администратором. Если не заработаем право бесплатных посещений. А как его заработать? Пока не вижу такой возможности. Держаться в театре не скопом. Вести себя скромно: капельдинеры прекрасно отличают юных театралов от юных нахалов! Студенты тоже ходят по входным. Входят в зал ближе к третьему звонку, деликатно ищут глазами свободные места и перед самым началом занимают их. Когда мест нет, запасшись газетой, располагаются на ступеньках, не видя в этом ничего унизительного. Одевайтесь опрятно, но не обязательно на парадный манер. В обычный день скромно и чисто одетый человек в театре — норма. Избегайте обывательских разговоров (я уж не говорю о конфетах в зрительном зале!). Ничего не делайте напоказ, не торопитесь с выводами. Воздерживайтесь от обсуждения спектакля, пока не выйдете из театра. Да и на улице, в транспорте привыкайте не называть вслух имен — у нас, профессионалов, это считается неприличным. А почему? — спросил Боба.— Мы же еще не профессионалы! Но я профессионал. По теории вероятности обязательно кто-нибудь из театра вас однажды услышит, и вы поставите себя и меня в неловкое положение. А главное — это должно войти в привычку. Только не умеющие себя вести околотеатральные люди громко козыряют известными публике именами. Меня с вами не будет. Да я думаю, вам не нужна классная дама. Вы все запомнили. А если кто-то допустит ошибку, я об этом знать не должна. Разберетесь сами. После спектакля напишите небольшие рецензии. А если я не собираюсь быть критиком? — спросила Лера. Все равно. Каждый человек должен уметь выражать на бумаге свои мысли. К следующему занятию Галанова уже внимательно ознакомилась со всеми рецензиями, которые староста Виктор оставил ей на служебном ходе театра накануне. Много пятерок? Ни одной. Все четверки? Четверки тоже ни одной, как и тройки. Сплошные пары! — трагически воскликнул Денис. Обойдемся без пятибалльной системы. Будем привыкать оценивать вещи в категориях искусства. В самом деле — подумайте: «Артист сыграл роль на четверку с плюсом или — на пятерку с минусом» — разве не смешно звучит? Я хотела бы, чтобы вы избегали также оценок «мне пон-равилось», «а мне — не понравилось» — ведь так мы заранее расписываемся в своей необъективности. Пусть вашими любимыми словами будут: «убедительно — неубедительно», «подлинно — фальшиво», «уместно — случайно», «безвкусно — со вкусом», «тонко — грубо», «ярко — бледно». Но и это не должно обращаться в штампы. Учитесь всегда по-новому формулировать мысли. И не упорствовать в своих взглядах, а последовательно отстаивать их, быть доказательными, задумываясь и над доводами собеседника. Обсуждать ваши рецензии не будем. Лучше поговорим о спектакле. Но ни одно наше занятие не будем сводить только к разговорам. Иначе тела наши уснут. Студийцы перешли к упражнениям и этюдам, а после перерыва Вера Евгеньевна предложила вернуться к «Горю от ума». По-моему, это один из самых сильных спектаклей театра! — сказал Кирилл. А может быть, и самый сильный,— уточнил Стас. А мне, знаете, что мешало? — признался Антон.—.Ваше чтение. Когда я слушал, я так хорошо себе все представил, а в театре это оказалось гораздо грубее. А мне не понравилось...— вступила Лера. У нас  не  говорят  «не  понравилось»,— напомнила  Нина. Как же я еще скажу?... У Чацкого мало страсти. А по-моему, как раз достаточно,— возразила Лида.— Он не кричит — разве это плохо? Можно? Честно говоря...— начала Инга и осеклась. Воспользовавшись заминкой, Галанова заметила: Честный человек всегда должен говорить честно. А откровенно ли — это его дело. В таком случае, откровенно,— поправилась Инга.— По-моему, спектакль вообще не очень удачный... Вот это да! — вырвалось у Стаса. Минутку! — вмешалась Галанова.— В ваши лета волокно сметь   свое   суждение   иметь.   Только   постарайся   объясниться. Я не согласна с тем, как показано фамусовское общество. У Грибоедова сказано же «Нестор негодяев знатных». А это обыкновенные люди. Даже обаятельные. И Фамусов умный, серьезный человек... А по-твоему, он глупый и несерьезный? — перебил Виктор. Подожди! Это же сатира на век минувший. На крепостничество. Там же написано: «Их слабодушие, рассудка нищету»... Вызубрила по учебнику и шпарит! — пробурчал Боба. Нет, не вызубрила!.. Без учебника нельзя понять исторический пласт борьбы Грибоедова с мракобесием самодержавия! Ты сама-то что увидела в спектакле? — спросила Даша. Сама? Это и увидела. По-моему, артисты все как-то смягчают. Я согласна с Лерой,— не хватает обличительного пафоса у Чацкого. У него же от ума — горе... А может, у тебя? Или от любви к зубрежке! — не удержался Виктор. Только без личных выпадов! — одернула Виктора Вера Евгеньевна. Так, по-вашему, это не сатира на отжившее? Если показывать только отжившее, что тут интересного! Ему место на свалке! — резко заметил Кирилл. По-твоему, такие люди есть вокруг нас? Откуда им взяться? Ведь автор высмеивал пороки дворянства...— спорила Инга. Между прочим, и сам автор, и Пушкин, и декабристы — тоже дворянство. Не крась все одной краской! — вмешалась Геля. Загорецкий, Репетилов, Молчалин... Да в каждом классе есть Молчалин! А у нас и свой Загорецкий — враль! Не такой же! Не такой, так другой! Наконец не выдержал и молчавший до того Вадим: —    Извините, я прочту три строчки из нашего учебника: «Комедия и сейчас не утратила своей общественной, нравственной и художественной силы. Гневное, непримиримое отношение Грибоедова к косности, несправедливости, подлости, лицемерию понятно нам, советским людям». Спор продолжался, пока Галанова не остановила его: —    Нам уже пора расходиться, поэтому, разрешите, я подведу итог. Я согласна с теми, кто считает, что «Горе от ума» —удача нашего театра. Хочу обратить внимание на важное для нас признание Антона, что чтение ему только помешало. На первых порах познания театра это очень распространенное явление. Читая, мы представляем себе все в идеале. Материя же всегда грубее нашей мечты. Человек тоже материален. Некоторым людям это так мешает, что они перестают доверять театру и таким образом на всю жизнь обедняют себя. Уметь перешагивать через грубость материи к торжеству мысли и духа — это и значит стать знатоком в искусстве. И еще: читать пьесу надо не для того, чтобы, идя в театр, надеяться получить буквальное воплощение своей мечты. Так не бывает. Видеть по-своему и допускать, что другой увидит иначе — вот к чему надо стремиться. Теперь о вашем споре. Инга права: целиком переносить все мотивы классического произведения на современное общество — такой подход упрощает, делает вульгарным прочтение великого произведения прошлого. Если театр хочет создать спектакль о нашем, и только о нашем обществе и его проблемах — для этого есть современная пьеса. Когда же мы обращаемся к классике, мы воссоздаем эпоху со всем строем жизни, сильно отличающимся от нашего. Но я согласна и с другими мнениями: когда в классической пьесе театр видит только картины прошлого, зритель умирает от скуки и «голосует ногами», то есть уходит, не досмотрев.   Молчалин, Репетилов, Загорецкий, тем более Фамусов или Скалозуб — люди другой эпохи. Но, появляясь на сцене во плоти живых, современных артистов, они не могут не быть в чем-то современными, узнаваемыми. Без этого все разговоры о бессмертии пьесы — пустые слова. Сатира? Конечно, она есть в пьесе, и мне кажется, и в нашем спектакле. Но сатира сатире рознь. «Ревизор» Гоголя — сатира злая, беспощадная, и в ней, как известно, нет ни одного положительного героя, кроме смеха. А в его же повести о ссоре Ивана Ивановича с Иваном Никифоровичем рядом с едкой насмешкой столько же сочувствия, боли. И «Горе от ума» — не только сатира, но и героика. Это панорама русской жизни, где пороки изображены пером сатирика, а стремление человека к добру, справедливости, познанию переданы как страстный выплеск сердца, который, я согласна, не обязательно должен быть шумным, крикливым. Это вопрос истинного или ложного темперамента — на сцене и в жизни, к чему мы вернемся через год-два. И наконец, я хочу поддержать тех ребят, которые говорили верно (хоть можно бы и повежливей: от этого убедительность их слов еще бы увеличилась), что, беря все полезное от учеб-ников, на жизнь и искусство следует смотреть не сквозь их призму, а своими глазами. Не всегда книгу надо начинать читать с предисловия. Иногда лучше прочесть его потом, когда живое человеческое впечатление уже сложилось у вас и книга уже постигнута сердцем! Тогда художественная литература не превратится для вас лишь в материал для ответов на уроках, а станет чем-то родным, без чего невозможно жить. Вадиму с Дашей идти домой было по пути. И возвращаясь с занятий, они делились впечатлениями. Знаешь,   раньше  я   выходила   на   сцену   покрасоваться... А теперь? А теперь — работать. Чувствую, что вру, не получается, охота еще, еще пробовать, только бы со сцены не прогнали. И чем труднее, тем интереснее. Вчера ты отлично сделала этюд. Врешь! Ну зачем так! Я как в пустыне: что вижу, о том и пою. Хорошо поешь! Слушай, а почему Вега ничего нам не говорит про актерский факультет? Она же сказала: каждый должен побывать в актерской шкуре, а кто куда пойдет — это потом...