03. Смешинка

В следующий четверг небо было низкое, тяжелое. Может быть, поэтому студийцев одолела какая-то вялость. Актовый зал был занят, и занятия были назначены в музыкальной комнате. Тем не менее, помня воскресный урок, ребята нехотя навели порядок, вытерли доску. Галанова, однако,  явилась такая же бодрая  и  спортивная. Садитесь, пожалуйста,— сказала она, как обычный учитель. Потом оглядела всех и скомандовала: Все — замри! Никто не делает ни одного движения, даже мизинцем! Запомните каждый положение своего тела. По моей команде будете выходить, осматривать всю картину, про себя подыскивать   ей   название   и   возвращаться   в   прежнюю   позу. Первый вышел Вадим. Его взору предстали сутулые спины, унылые фигуры на беспорядочно расставленных стульях. У других ребят, очевидно, впечатление было то же, потому что среди предложенных лучшим был признан заголовок Антона: «Лентяи». Какова природа лени?— спросила Галанова. Спячка во всем организме,— сформулировал Илья. К чему она ведет? К такой же спячке сознания. Чтобы заниматься искусством, и тело наше, и мозг должны быть в готовности номер один. А для этого достаточно лишь верно сесть — так, как это принято в театральном институте.   В   центре — мой столик, от него – ваши стулья с двух сторон ровным полукругом, чтобы все видели друг друга, меня и сцену, которая будет подразумеваться вот здесь, у доски. Прошу! Ребята загрохотали стульями. —    Стоп!— остановила Вера Евгеньевна.—Прямо скажем, не очень артистично! Попробуйте по хлопку неслышно встать, по второму взять стулья, по третьему, не столкнувшись лбами, расположиться, как я просила. После нескольких попыток опыт удался. Сейчас попытаемся подняться на одной ноге, затем сесть. Верно! Теперь спины наши не сутулы и тела не спят. Сядьте на стулья поглубже и прогните середину спины, чтобы сидеть не развалясь и если касаться спинок стульев, то лишь лопатками. И так всегда, без напоминания. Чтобы я не видела больше ни одной сонной или барски развалившейся фигуры! Начнем. В прошлый раз за целое занятие мы выполнили только одно упражнение. Не скучно было? Нет!— дружно откликнулись ребята. Предлагаю продолжить. Не для того, чтобы стать профессиональными конферансье, а потому что в обществе есть понятие «уметь держаться». Научившись держаться на эстраде, вы сохраните это качество и на сцене в роли, и в жизни — в официальной обстановке. Упражнение такое. Достаньте, пожалуйста, листки бумаги и сочините текст длинного объявления. Вы выходите вести концерт и в самом начале роняете вашу шпаргалку. Напоминаю: смотрящим применять ко всему, что вы видите на сцене, уже известные вам критерии. Кто хочет? Готовность выразили все. Первой вышла Надя. Выступают артисты...— неуверенно проговорила она. Видно было, что Надя не знает, как уронить листок.— Выступают артисты...— Листок все не ронялся. Наконец девочка с усилием разжала пальцы, пролепетала: «Иванов, Петров, Сидоров», испуганно глянула на Галанову и убежала со сцены. Обсудим. Она нарочно бросила листок. О присутствующих говорят «она» или «он», только сначала назвав имя. Извините... И потом, Надя «не взяла зал» перед объявлением. И шла тяжеловато. А что было хорошо? Серьезно, без дурачества. Верно. Кто следующий? Вызвался Стас. Он вышел довольно легко, начал говорить; сделав жест, незаметно выпустил листок и вместо перечисления фамилий обобщил: «артисты ансамбля». Что было хорошо? Непринужденность. И листок естественно уронил. Ошибки? Воли не было во взгляде. Ценное замечание. А вот скажите, и Надя и Стас верно решили свой этюд драматургически! Что? — не поняли ребята. Когда мы играем спектакль — за нами стоит драматург, сочиненная им пьеса. Однако никакая творческая работа в театре не обходится без своей драматургии. Режиссеру приходится очень много придумывать. Это его драматургия. Актер тоже должен быть драматургом своей роли. На сравнительно простых этюдах, которыми мы сейчас занимаемся, в этом легко убедиться. Кто догадался, о чем я говорю? Может быть, надо было поднять листок? — неуверенно сказал Вадим. —    Верно! Есть такой закон: о чем думает артист, о том обязательно догадывается и зритель. Надя не знала, как уронить листок, и мы все это заметили. Объявляющий стыдится его поднять, и это не ускользнет ни от одного зрителя. И до конца концерта он будет следить: кто же, наконец, поднимет злополучную бумажку? Один за другим ребята повторяли упражнение, пока не убедились, что на эстраде можно поправлять ошибки в открытую, легко, даже изящно, так что доверие зрителя от этого еще уве-личится. —    «Всякая случайность — камертон сценической правды». Вдумайтесь в эти слова Станиславского. Камертон, вы знаете, прибор для проверки строя музыкального инструмента. Опрокинете вы в роли стул: чтобы поднять его, вы или на секунду выскочите из образа и выбьетесь, или сделаете это свободно, правдиво, можно сказать, стул поднимете даже не вы, а ваш герой. Возьмем упражнение потруднее. 'Запомните текст объявления: «Выступает Василий Трусов». Объявляя, вы допускаете ошибку— произносите «Трус Васильев». —    Ой, как интересно! — воскликнула Даша.— Можно я? Когда Даша шла, в ее глазах уже играла смешинка. Произнеся «Трус Васильев», Даша откровенно расхохоталась. —    Не обсуждаем! Еще раз! Даша вышла, кусая губы, и, едва выговорив «Трус», поняла, что сопротивляться смеху бесполезно. —    Еще раз! В третий раз Даша расхохоталась, едва сделав по сцене шаг. —    А теперь слушай внимательно,— строго сказала Галанова.— Театр жесток. Еще раз рассмеешься, выгоню из коллектива. Даша взглянула на руководительницу испуганно. Совсем? Совсем. Начали. Даша вышла с лицом серьезным, но довольно напряженным. Выступает Трус Васильев!— выкрикнула она и пошла к стене, где подразумевалась кулиса. Бедный Трус!— не удержался Денис.— Теперь уж он никогда не выйдет на сцену! И не успев уйти, Даша снова «грохнула», даже присела на корточки, потом пулей выскочила на середину: Выгоните? На усмотрение Дениса,— чуть улыбнувшись, сказала Вера Евгеньевна. Остаюсь! — облегченно воскликнула Даша и снова расхохоталась, а за ней все ребята. Ты на сцене!— напомнила Галанова.— Не выгоню, если выполнишь упражнение еще раз с начала до конца; с другой оговоркой и поправкой: «Басня «Мураза и Стрековей», извините — «Стрекоза и Муравей». И, объявив, выкинешь два-три плясовых коленца. Но это Даше оказалось уже совсем не под силу. После двух неудачных попыток она заявила: —    Сдаюсь. — То есть сама уходишь из студии? Почему — ухожу? Что вы! Это единственный способ сдаться. У нас не шахматы. Артисты от ролей не отказываются и со сцены по своей воле не уходят. Что же делать? Добиваться. Дальнейшие попытки успеха не принесли. С каждым выходом Даша все больше хохотала в голос, а за ней вся группа. А Галанова спокойно наблюдала, сворачивая из газеты какой-то пакет. —    Изменю немного задание,— наконец сказала она.— Вот тебе шутовской колпак. Надевай. Теперь ты обязана выходить на сцену смеясь и до объявления хохотать ровно две минуты. Объявлять, не переставая смеяться, и потом, приплясывая, хохотать еще минуту. Вперед! Даша надела колпак. Она разгадала маневр и, объявляя, дала выход своему смеху. Но ее хватило только на минуту. —    Мало! Смейся дальше. Даша выдавила из себя еще немного смеха. Не могу больше! Что значит — не могу? Это задание. Не смешно. А ты думаешь, актерам в сценах смеха всегда смешно? Смейся технически. Не умею пока! — Даша сняла колпак и по собственной инициативе выполнила этюд с оговоркой серьезно и свободно. Неплохо, садись. Мы отошли от темы занятия ради очень важного вопроса — сохранения серьеза. Не подумайте, что его не существует и для профессионалов. Еще один психологический закон: смех разбирает нас тогда, когда никак нельзя смеяться. В жизни можно попасть от этого в глупейшее положение. А на сцене — куда страшнее. Недопустимость смеха делает смешным то, в чем, казалось бы, ничего забавного нет. Вчера только по действию дочка отцу застегнула пижамную куртку не на ту пуговицу. Казалось бы — что смешного? Но некоторые актеры старались не смотреть друг другу в глаза, чтобы не потерять серьез. У нас это называется так. А уж когда один сказал вместо «Эта божья старушка» — «Эта божья коровка», многим пришлось туго. И вам? Нет. У меня нет этой проблемы. Меня нельзя выбить на сцене решительно ничем. А пробовали? Конечно! Всех в театре испытывают на прочность. Театр действительно суров, и шутки в нем бывают жестокие. Здесь тоже есть исторические анекдоты (слово «анекдот» раньше значило — действительный забавный случай). Да какие! Один знаменитый актер на пари решил сорвать целую массовую сцену, не сделав ничего предосудительного. Он вышел в толпе, предварительно закрыв гримом все зубы, кроме одного, и всю сцену на первом плане ел единственным зубом яблоко. Другой взялся рассмешить самого несмешливого партнера. Он заказал себе резиновый парик, с виду не отличавшийся от обычного. А в парике была вода. И когда среди действия он нагибал голову, лоб его начинал пухнуть. Но это же неуважение к своей профессии! — возмущенно воскликнула Инга. Конечно. А вы что думаете — в театре работают одни ангелы? Взрослые тоже способны на озорство. Так вот. Помните, Жевакин в «Женитьбе» Гоголя признается Кочкареву, что ему достаточно показать палец, чтобы он расхохотался? После чего Кочкарев начинает безжалостно рассмеивать его таким образом. А в нашей работе это далеко не так весело. И если не выработать в себе технику сохранения серьеза, это может превратиться в профессиональную болезнь. И что тогда? Дисквалифицируют. Учеба и вся жизнь насмарку. А как застраховаться от этого?— заинтересованно спросила Лида. Я сегодня продемонстрировала вам это. Заставлять себя не смеяться — значит только раздувать пламя. На репетиции с разрешения режиссера иногда полезно дать себе высмеяться, чтобы стало окончательно не смешно. На генеральной же и на спектакле надо научиться переключаться. Мне, например, достаточно представить себе позорный разговор в кабинете директора театра, как смешливость разом улетает. У нас есть еще двадцать минут. Поскольку к теме «манера держаться на эстраде» мы уже больше не вернемся, нам надо освоить сегодня еще сценический поклон. А современному актеру обязательно кланяться? — спросил Боба.— Я вчера видел по телевизору одну певицу, она раскланивалась, будто боярыня Морозова. Смешно на нее было смотреть и немножко жалко. Я согласна с тобой, что и профессионалы, к сожалению, не все умеют держаться на эстраде и кланяться. Но это не значит, что поклон как таковой устарел. Поклон — точка выступления, молчаливая благодарность публике за внимание. Тот, кто, боясь устаревшего поклона, вообще не кланяется или заменяет поклон небрежным кивком, выглядит надутым и невоспитанным. Обратите внимание на концертах! Галанова вышла на сцену и показала, как выполняется современный поклон: скромно, неторопливо; подчеркнула, что начинаться он должен не с движения головы и корпуса вниз, иначе поклон получится уродливый — «утиный», а непременно с выпрямления, после чего сдержанно склоняется немного корпус и голова. Причем со смыслом — поклон должен говорить что-то, например: «Благодарю за внимание». Каждый выходил, произносил заключительные строки какого-то стихотворения, делал паузу и благодарил присутствующих поклоном. Галанова внимательно следила, чтобы ни у кого при этом не двигались бедра и «пятая точка», чтобы руки при поклоне ни в коем случае не были за спиной или в карманах, а лежали «свободно по швам», а ноги не были расставлены. В заключение Вера Евгеньевна затронула еще одну важную тему: Как вы считаете, что самое страшное для артиста на спектакле? Когда он забывает роль? У нас это называется — забыть текст. Когда пьеса в прозе, это не так страшно — можно выкрутиться своими словами. Со стихами сложнее, но тут кто-то может подсказать, незаметно подсуфлировать. Хуже всего, когда актера освистывают или поднимают на смех. Как вы считаете, что ему делать? Тут   уж   делать   нечего — ноги-ноги! — заключил   Денис. —    Только не сдаваться! — решительно возразил Стас. Согласившись с этим, Галанова предложила упражнение: —    Вы выходите и объявляете, что вместо концерта популярной рок-группы будет лекция о новых детских книжках. Смотрящим разрешается реагировать так, как вела бы себя молодежь при подобном известии. Один за другим ребята отважно пытались выполнить задание, но остальные, чересчур старательно исполняя роль зрителей, сгоняли со сцены каждого объявляющего. Победителем в этом соревновании вышел Виктор. Объявив то, что полагается, он, терпеливо глядя в публику, ждал, пока прекратится свист и топанье ногами. Потом поднял руку. Шум еще усилился. Тогда он неожиданно вскочил на окно, и, держась за ручку, повис над классом. Все удивились и немного притихли. —    Вы недослушали,— громко и спокойно добавил он.— Концерт не отменяется, а переносится на субботу. А сегодня лекцию о детской литературе прочтет Геннадий Хазанов.— И под аплодисменты ушел со сцены.     Стас однажды принес на занятие буклет театра — книжечку с программками всех спектаклей и фотографиями труппы. На каждом портрете было факсимиле — точное воспроизведение подписи артиста. Галанова на фото выглядела такой же, как в жизни,— моложавой, красивой, со смеющимися глазами. Сбоку стоял росчерк «Be Га» — начальные слоги ее имени и фамилии. —    Вега — самая яркая звезда Северного полушария! — уверенно сказал «великий географ и астроном» Антон. С этого дня такое лестное прозвище само собой закрепилось за руководительницей студии. Вскоре Даша сообщила, что так зовут Галанову и ее подруги в театре.