26. Испытания

Прошла неделя, и в Москву выехала первая группа: Ксана, Инга, Люба, Даша, Боба, Тима, Стас и Денис, который окрестил всех вместе великолепной восьмеркой. Вернемся не солоно хлебавши — вот и будет тебе «великолепная»! — проворчал Тимофей. Чур меня, чур! — с шаманскими движениями воскликнул Денис. Никак нельзя было обвинить восьмерку путешественников в туристическом настроении. Пожалуй, наоборот. Лишь Денис с Бобой по привычке балагурили. В какой-то степени это снимало внутреннюю напряженность, но большей частью их шутки повисали в воздухе. Особенно стремился к уединению Тима. Как назло, с ним в купе ехала бесшабашная компания, то и дело оглушительно хохотавшая. Ребята усиленно предлагали Тиме поменяться местами, но он не соглашался. Тогда Боба и Денис «в порядке подготовительной практики» разыграли этюд, уверив веселых соседей, что их товарищ — нервнобольной, с припадками и едет в Москву лечиться. Те стали смеяться тише, с опаской поглядывая на верхнюю полку. ...Обстановка в общежитиях, где расселили ребят, оставляла желать лучшего. Тон среди абитуриентов задавали те, кто искал в театре легкой и веселой жизни, а на самом деле меньше других надеялся поступить. Им нечего было терять, и они одинаково бурно отмечали и прохождение каждого на следующий тур, и провал, и отъезд. Галановцы не были шокированы этим, так как заранее знали, что их ожидало. Тима, однако, немедленно сбежал из такого бедлама на квартиру к какой-то бабке, у которой, как он говорил, было «хоть и плохо, но тихо». Остальные твердо решили ни на что не обращать внимания, ночами спать, что бы ни говорили о них эти, по выражению Стаса, «случайные попутчики жизни». Экзаменоваться они шли как придется — вдвоем, втроем, но больше по одному, чтобы по дороге готовиться и сосредоточиваться. Как ни упреждала их Вера Евгеньевна, каждый был поначалу ошеломлен количеством поступающих. Труднее других приходилось тем, кому не удавалось пройти быстро. Даша, например, явившаяся на первый тур к десяти утра, предстала перед комиссией только около девяти вечера. От усталости я ничего не понимала,— рассказывала она своей соседке по комнате. А педагоги? Мне кажется, и они были как в тумане. Тем не менее первый тур прошла вся восьмерка. —    Пройти первый и второй тур ничего не значит,— наставляла своих соседок по общежитию Инга. Со второго тура в один день слетели Ксана в Щепкинском и Люба в Щукинском. Обе гордо не позволили выражать себе каких-либо сочувствий. Что ни делается, все к лучшему! — бодрилась Люба.— Меня в Одессе уже девчонки ждут! Зачем мне в актрисы? Всю жизнь бы страдала, что ролей не дают. А так — стану хорошим художником-гримером, всем буду нужна. Дефицит! Точно ведь? И я тоже только хотела силы попробовать. Буду учительницей! — вторила ей Ксана.— Конечно, все это надо еще переболеть... Девочкам не хотелось, чтобы их провожали, но ребята уверяли, что без их помощи им не уехать. Как предполагал Денис, предстояло «разыгрывать этюды в кабинете начальника вокзала». И действительно, с немалыми трудностями Бобе и Денису удалось отправить Любу — в Одессу, а Ксану — домой. —    Я там такого наворотил,— хвастал Денис,— и глаза закатывал, и в обморок падал... На следующий день Инга в Щукинском срезалась на этюдах и исчезла из общежития, не сказав никому ни слова. Второй тур не прошли, также Боба и Денис. —    Эх! Махну на недельку в Пицунду — зализывать раны! — сказал Боба, подсчитывая деньги.— На общий вагон хватит. Братан у меня там. С голоду умереть не даст! Тима, провожая Дениса, уверял: Через год ты поступишь! Только подумай еще раз, что читать. Я уже подумал Ушинского. Сегодня в букинистическом купил.— Денис показал книжку. Тимофей посмотрел на него удивленно. В педагогический целю. С Ксанкой заодно! Ты что! Ведь ты с Кулиской дружнее всех! Хочешь, под секретом? Он-то и подсказал мне эту идею. Шутки? Шутки кончились, Тима. Пошла взрослая жизнь. Ладно! С Ксанкой мы там такой учительский театр закрутим — рухнете! Ну, вперед, Тимофей!.. ...И вот он подошел — третий тур. В каждый вуз на двадцать пять мест из двух тысяч поступающих осталось примерно по пятьдесят человек. Теперь абитуриента ожидал поединок с одним только соперником. Тима и Стас шли в одной десятке. Они относились друг к другу не как конкуренты, наоборот, искренне болели один за другого. Тима был уверен, что Стас читал лучше всех, а Стас не сомневался, что Тимофей взял пальму первенства: слушая его, члены комиссии не скрывали своего удовольствия... И действительно, трое из великолепной восьмерки: Стас, Тима и Даша победоносно прошли третий тур. Но неожиданно Тима срезался на сочинении, хоть у него в аттестате по русскому и литературе были пятерки. Видно, все силы его ушли на конкурс. Стас и Даша поймали в коридоре руководителя курса, тот сразу вспомнил Тимофея Блохина: —    Мне, может быть, еще досаднее, чем вам! — И развел руками. У остальных ребят экзамены были в августе, и они продолжали трудиться в поте лица. Виктор готовился к коллоквиуму на экономический факультет ГИТИСа, на котором, как он знал, могут быть всевозможные вопросы и по истории театра, и по практике и экономике его, и по математике. Илья и Кирилл занимались вместе: им предстояло поступать в разные институты и с прицелом на разные специальности, но на один постановочный факультет. Впрочем, программы Студии МХАТа и Ленинградского института во многом не совпадали, интересно дополняя друг друга, и парни решили готовиться, принимая во внимание требования обоих институтов. У Вадима и Лиды в теоретической части программы было немало общего, и, поскольку порядочно уже было прочитано, они тоже усложнили себе задачу: Лида изучала книги по режиссуре, Вадим часто заглядывал в список литературы для поступающих на театроведческий. Кое-что они все-таки не успевали и, чтобы не перенапрягаться, обращались к Театральной энциклопедии, получая из нее сжатую информацию. Денис действительно подал документы в педагогический, где, как он уверял, дефицит мужчин, особенно плана комиков. Боба сделал резкий поворот на инженерную стезю и попросил Надю взять над ним шефство. Инга, по-видимому, была очень уязвлена и полностью скрылась из виду. Ребята были уверены, что через год она будет поступать на актерский снова. Дни мчались с невероятной быстротой. И вот уже Кирилл улетел в Ленинград, а вслед за ним выезжали в Москву Лида, Геля, Илья, Антон, Виктор, Вадим. За день до их отъезда пришла радостная телеграмма из Одессы: все три девочки — Нина, Люба и Лера поступили в Театральное художественно-техническое училище. Шестеро приехавших в Москву тоже разместились в разных общежитиях и почти не встречались. Вадиму пришлось наладить хорошие отношения с дежурными в общежитии Лиды, чтобы ее в порядке исключения подзывали к телефону. У них обоих до экзаменов оставалось еще несколько дней, и, встречаясь утром, они обошли один за другим театральные музеи: Станиславского, Александра Николаевича Островского, Немировича-Данченко, Ермоловой, Творчества крепостных в Останкине, а самое главное — Театральный музей имени Бахрушина и Музей МХАТа. Вечера проводили в Центральной театральной библиотеке. Дважды побывали в театрах. Это были тревожные и радостные дни. Будущее интриговало. Но напутствие Веры Евгеньевны внушало уверенность, что в конце концов каждый добьется своего в жизни... ...Испытания на актерско-режиссерский факультет начались с собеседования. За столом сидели руководитель курса, два педагога, во втором ряду — несколько студентов. Вызывали по одному. Вошедшему Вадиму показалось, что его просвечивают рентгеном. «Ничего,— решил он,— главное не потеряться и не стать в позу.  Каждый делает свое дело». Председатель комиссии, дочитав автобиографию Вадима, вперил в него глаза. Режиссером хотите стать... и актером тоже? Актером ради режиссуры. -— А режиссер, по-вашему, должен играть на сцене? Да, но не в своих постановках. Почему? Потому что... невозможно быть сразу и тут и там. Понятно. Ну а Станиславский? Для меня это загадка. Так. Благодарю вас. Пригласите следующего. Вадим вышел с чувством страшной неудовлетворенности, будто ему, как Ходже Насреддину, дали только вдохнуть запах пищи. «Можно ли решать судьбу человека за две минуты?!» В том, что мастеру курса он «не показался», Вадим не сомневался. И только на всякий случай заставил себя дождаться результата. К дальнейшим экзаменам его допустили. Назавтра подобное собеседование ожидало Лиду. Отчаявшись дозвониться, Вадим к вечеру сам отправился в общежитие. Выяснив, что Лиды еще нет, он наугад спросил одну из входящих девушек: Вы не абитуриентка? Студентка. Театроведческого? Допустим, да. Еще вопросики? Вопросов у Вадима было достаточно. Он узнал, что девушка помогает в приемной комиссии и отлично помнит Лиду Дедову, Она проходила среди последних. О чем только ее ни спрашивали: и о поэтике Аристотеля и Шиллера, и о взглядах на искусство Золя, и об эстетике Брехта, об истории постановок Мейерхольда, о Жуве, Мей-Ланфане и Товстоногове. На большинство вопросов Лида ответила и произвела очень хорошее впечатление. Найдя в документах статью Лиды в местной газете, ее спросили, почему она писала именно о «Ромео и Джульетте», Лида рассказала кратко, без излишних восторгов, о факультативе и практике в театре. Естественно, начались вопросы по истории постановок «Ромео и Джульетты», что дало Лиде еще одни повод блеснуть. Когда Лиду отпустили, набиравший курс профессор заметил кому-то: —    Вот. А вы говорите — слабый поток! Вадим хотел горячо поблагодарить студентку, но в этот момент из-за угла появилась Лида. Вадим бросился ей навстречу, девушка самолюбиво взглянула на них и исчезла. Лида была предельно измотана. Вадим, однако, убедил ее, что лучше все-таки пойти прогуляться. Молодые люди поехали на Ленинские горы. Они гуляли по набережной, полные предчувствий и надежд. С другого берега Москвы-реки, со стадиона доносилась музыка. Прислушавшись, Вадим и Лида одновременно остановились и переглянулись. Это была мелодия из балета Прокофьева «Ромео и Джульетта», и они усмотрели в этом доброе предзнаменование. Через день Вадима ждал следующий экзамен. Он проводился в два этапа: утром — актерские этюды, вечером — режиссерские. На утреннем экзамене Вадиму дали сольный этюд на фантазию — увязать на сцене три понятия: «удача», «страх», «стук». На подготовку давалась минута. В голове мелькнуло: «Только бы не начать играть чувства — ни страх, ни радость, связанную с удачей!» А второй мыслью было: «Лучше бы минутой не воспользоваться». И Вадим начал почти наугад. Он подошел к закрытой двери и остановился в сомнении. Поднял руку, чтобы постучать, но не решился. «Смотрят внимательно»,— почувствовал Вадим и понял, что он вправе еще раз повторить свою неуверенную попытку. Наконец — постучал. Затем, приоткрыв дверь, он обратился в коридор с вопросом: —    Извините, там почему-то нет списков. Можно узнать, прошел я на следующий тур? Ответа из коридора не послышалось, но Вадиму удалось вообразить, что было бы, если бы он услышал «Да» и это была правда. От мнимой радости он едва не зашатался. Плотно прикрыв за собой дверь, он обратился к комиссии не только без дерзости, но с искренней растерянностью: —    Удача... Последовала едва заметная одобрительная реакция. «Кажется, и вправду удача,— мелькнуло в голове Вадима.— Однако последний бой еще впереди». На вечернем экзамене группе, в которую вошел Вадим, досталась тема «Подозрение». Каждому из пяти (а остальным в качестве актеров) предлагалось сделать режиссерский этюд на эту тему. На подготовку всем вместе давался час. Сначала Вадим испытал чувство паники: «Не справлюсь». Затем стал быстро соображать, как преодолеть его. —    Выбираем реквизит! — призвал он. Все вышли в другую комнату, где были, видимо специально для поступающих, приготовлены самые разнообразные предметы... Получился ли этюд, Вадим определить не мог. Что-то в нем было, но он выстроил его наспех, с незнакомыми ребятами, которые выполнили все далеко не так, как хотелось бы ему... Оставалось ждать. В тот же день у Лиды была письменная работа. В восемь вечера, как было договорено, Вадим подошел к общежитию. Лида углядела его в окно, и они пошли бродить по переулкам старой Москвы. Лида рассказала об экзамене. Письменная работа по специальности шла одновременно и как сочинение. Лиду привлекла свободная тема, которая, как она понимала, давалась для проверки человеческой зрелости и сознания своей жизненной цели: «Место театроведа в театральном искусстве». Лида написала обо всех ей известных видах театроведческой работы: историка театра, журналиста-рецензента, редактора радио и телевидения, заведующего литературной частью театра. О последней специальности Лида писала с особенным увлечением, доказывая, как много значит в судьбе каждого театра состояние его литературной части. Практика в театре дала ей возможность описать работу завлита конкретно, привести интересные примеры. Как выяснилось на следующий день, за сочинение Лиде поставили четверку. С одной стороны, это была высокая оценка. С другой — и пятерка не помешала бы. Но литературу и историю Лида знала хорошо, и задачей Вадима было не допустить, чтобы она расстраивалась или слишком волновалась. Наконец экзамены вступили в свою последнюю стадию. И Вадим понял для себя, почему они называются испытаниями: действительно, выдержать такое напряжение было трудно. Обод-ряли, правда, хорошие вести от ребят. Через Гелю стало известно, что Кирилл уже зачислен в Ленинградский театральный институт. А вскоре и она сама нашла себя в списках принятых в Московский текстильный. У Ильи и Виктора результаты пока были неизвестны, но оба набирали максимальное число баллов. Очередным испытанием для Вадима был коллоквиум. В отличие от первого собеседования, его не отпускали минут двадцать, задавая самые неожиданные, порой каверзные вопросы, начиная с того, зачем театру нужен режиссер и кончая эстетическими принципами и технологическими приемами почти всех выдающихся режиссеров прошлого и настоящего. От первоначальных восьмисот абитуриентов на пять режиссерских мест после коллоквиума осталось восемнадцать человек, включая Вадима. Как и на театроведческом факультете, работа по специальности была в то же время и сочинением. Ожидалось, что наутро, вместе с оценкой за сочинение, будет сообщен список принятых. Но прошел слух, что результаты станут известны уже поздно вечером — после заключительного заседания комиссий. Кое-кто, и в их числе Вадим, остались ждать до победного в палисаднике у института. В начале первого ночи один за другим стали выходить усталые преподаватели. Загадочно глянув на поступающих, они проходили мимо. Кто-то хотел броситься вслед, но тут вышел студент с листом бумаги. Ожидавшие молча столпились вокруг него. Вадим услышал свою фамилию четвертой. ...Вадим долго не мог заснуть. Его мысли были раскалены, воображение витало под облаками... А в это время на Ярославском вокзале неутешно плакала Лида. Нервы ее были напряжены до предела. И когда кто-то прикоснулся к ее руке, она резко отпрянула, едва не закричав. Это был Антон, тоже не нашедший себя в списках принятых в Литературный институт. Лиде стало немного легче. По крайней мере в этом тяжелом положении она была не одна. И они вместе стали предпринимать усилия, чтобы скорее уехать домой. ...Между тем Вадим все не мог спуститься с облаков. Издали, словно колыбельная, доносилась хорошо знакомая, старая песенка: Детство мое, постой,     Не спеши, погоди;     Дай мне ответ простой:  Что там, впереди?.. Благодатный сон начал понемногу одолевать Вадима. Засыпал он с мыслью: «Интересно, почему нас собирают не первого сентября, а накануне—тридцать первого?..» Ему снилась гигантская двустворчатая дверь. Он долго стучал в нее, но напрасно. И когда уже потерял надежду и решил уходить, створки резко отворились, так что Вадим чуть не упал туда. Он с трудом сохранил равновесие и увидел перед собой маленькую, неопределенно очерченную дымчато-серую фигуру. Она весело погрозила ему пальцем. А потом вдруг, сделав театральный жест, возгласила: —    Входи смелее!.. При этом таинственный «некто» дорогу не уступил. И словно сквозь столб пыли в солнечном луче, Вадим прошел через это странное существо. Впереди был бесконечно длинный коридор с такой же дверью вдали. Из-за нее выглянул он же — Кулиска — и с тем же загадочно-озорным видом указал лапой на следующую дверь.    А    отовсюду    многократное    эхо    повторяло    за    ним: —    Смелее! Смелее! Смелее-еее!!!