24. Но лишь божественный глагол...

В театре, говорил Вахтангов, не должно быть будней. Ведь для зрителя каждый выход в театр — праздник. Но бывают в театре особые дни и для тех, кто в нем работает. Это премьеры, юбилеи артистов и спектаклей. Когда спектакль доживает до своего сотого представления,— это, как правило, отмечается торжественно. Выпускают специальную афишу, где против фамилии каждого, кто сыграл все без исключения спектакли, стоит цифра «100». На сцену вызывают режиссера, автора; им аплодируют и зрители и актеры... ...В один из весенних дней в Театре Щепкина давалось сотое представление пьесы Дыняева «Памятный рейс». Специально по этому случаю приехал автор, проведший студенческие годы в их городе. В зале было много актеров. Пришли и студийцы Талановой. Когда в проходе появился пожилой, элегантно одетый человек, сопровождаемый Зотовым, Антон угадал: Это и есть Дыняев? Кажется, вот так запросто можно подойти... Мне давно хочется поговорить с настоящим драматургом. Подойди и спроси, если есть о чем,— спокойно сказала Галанова. Но это же нахальство! —    Нахальство — неоправданная смелость. Если тебе нужно, попробуй договориться о встрече. Спрос, говорят, не беда. Ребята были уверены, что Антон не решится. Однако в антракте он улучил момент, когда драматург остался один, и решительно подошел. Алексей Савельевич,  извините,  я  студиец этого театра... Актером собираетесь стать? Да нет... драматургом... Неужели?! И что? Хотелось посоветоваться... побеседовать... О чем? От зажима Антон вдруг ответил строчкой из Маяковского: —«О нашенском ремеслишке!» И поскольку столь дерзкий ответ не был заготовлен, знаменитый собеседник воспринял эти    слова вполне серьезно. Ну что ж... Это дело... А что, если соединить приятное с полезным? Например, завтра днем... Хочется побродить по городу, вспомнить молодые годы. Вы до которого часа трудитесь? До двух. Я тоже. Встречаемся в два тридцать у театра. Годится? ...В назначенный час Антон приближался к театру. С другой стороны площади ему навстречу не спеша уже шел Дыняев. Разговор начался как-то сразу, без подхода и дежурных во-просов. — А я ведь, знаете, тоже так думаю,— заговорил драматург, едва они поравнялись и пошли рядом.— Где бишь это — у Пушкина?.. Нет, пожалуй, у Островского. Ну, конечно, «Без вины виноватые», помните, Незнамов с вызывающим видом говорит Кручининой: «Искусством вы считаете свое занятие или ремеслом?» А у Пушкина — Сальери: «Ремесло поставил я подножием искусству». Дилетант думает, что он занимается чистым искусством, а профессионал знает: пока на ремесленном станке ключик не отточишь, ворота в искусство не отпереть. С чего именно вы хотели бы начать? Больше всего мне хочется знать, что такое вдохновение? О, коллега! — воскликнул Дыняев безо всякой иронии.— Этим лучше было бы закончить. Для пас, литераторов, нет вопроса более таинственного. Я пока не могу говорить, что по опыту знаю... Но и я испытал: бывает, сидишь-сидишь — ничего, а то — раз и получилось. Я и в книжках про это искал. В одной сказано: не вставай из-за стола, пока не добьешься. А поэт — не помню кто — уверяет: брось, не мучайся, Аполлон сам о тебе вспомнит... Поэты, видите ли,— народ особый. У них. и вправду. иной  раз   все  зависит   от   наития.   И  то...   Настоящий   поэт — всегда трудяга... А уж нашему брату... Однако насиловать себя не следует — кроме отвращения к работе, ничего не получите. И в то же время, как трудится всякий профессионал? Целенаправленно. Стало быть, руководит им не только вдохновение, но и воля. Драматург говорил так, что Антон ощутил полную раскрепощенность. Только старался задавать вопросы, которые бы не расхолодили собеседника. А как вы мерите свой труд за день? Часами или страницами? Строго говоря, наша работа не измеряется ни тем, ни другим. Можно просидеть пять часов, не написать ни строчки, и это не значит, что время прошло зря. А можно за это же время «накатать» вместо положенных двух — десять страниц, но загубить пьесу. И в то же время приходится мерить и часами, и страницами, если добавить еще один критерий — качество: «Сегодня я не написал ничего, но уяснил для себя нечто важное». Этого довольно. Или: «За день я написал одну хорошую страницу». А вы всегда к себе объективны, безошибочно знаете, хорошо получилось или плохо?     К сожалению, нет. Но от пустого сочинителя — графомана — писатель отличается только одним: критичностью к себе. В каком-то случае я могу заблуждаться, но в принципе я обязан обладать литературным слухом: это дельная страница, а та бросовая. Как бы это объяснить?.. Всегда более-менее чувствуешь: холодно, тепло или горячо. А вы работаете в определенные часы? — В основном. Если не ошибаюсь, в театре стараются не назначать репетиций с трех до шести. Отчего? В эти часы организм актера привык отдыхать между репетицией и спектаклем. Рефлекс! Хоть трава не расти, а в десять утра я за письменным столом — творческая природа моя приспосабливается и даже требует этого. Однажды в самый разгар работы обстоятельства заставили меня выйти из дому — меня такая внутренняя буря охватила, что хотелось с домов крыши срывать. — А бывает, что не идет? Еще бы! Легкий бы это был хлеб!.. А как же — вы сказали — не насиловать себя? Между насилием и преодолением себя есть различие, с виду не очень заметное. Возьмем спорт. Норма тренировки бегуна уже исчерпана, а он понуждает себя — и завтра он вышел из строя. Или: он в отличной форме и усложняет себе задачу, пытаясь поставить новый рекорд. Разве ему при этом легко? Дыхание исчерпано. Что делать? Сходить с дорожки? Но тогда он не спортсмен. Он преодолевает себя, и приходит второе дыхание — то же вдохновение. Человек про-шел    через    «не    могу».    Тут-то    и    начинается    профессионал. И   недаром   кто-то   из   писателей   сказал:   «То,   что   написано без усилия, читается без интереса». А как отличить преодоление от насилия? Внимательно прислушиваться к себе. А когда не идет? Какие допинги? Курение, кофе? Не курю. Кофе не увлекаюсь. Ничего, кроме вреда, это не дает. Как и в спорте. Здоровое искусство рождает здоровая психика. Но ведь труд должен быть радостным? Мне думается, труд должен приносить радость в результате. Макаренко хорошо заметил: какая женщина любит заниматься уборкой, мыть посуду, полы? Но хорошая хозяйка хочет, чтобы в доме у нее было чисто. Мечта о результате заставляет ее трудиться с охотой, ведь без процесса результат недостижим. Никакая работа не пирожное, не бланманже. От корня «труд» произошло слово «трудно». И непременно в какие-то минуты он кажется безрадостным, тяжелым. Зачем этого бояться? Наоборот: молодой человек должен быть готов преодолевать эти мучительные моменты всякой работы, привыкнуть трудиться. Тогда сравнение труда с пирожным покажется ему оскорбительным в обратном смысле: если вы достигли вдохновения, даже путем изнурительного труда, вы ни за что не променяете его ни на какие удовольствия. Только надо трудиться со смыслом, не монотонно, не тупо. Вдохновение — птичка, и, если вы хотите, чтобы она запела, подманите ее, а не душите в кулаке, повторяя: «Пой, птичка, пой!» И спугнуть ее тоже легко. Чем? Чем угодно. Творчество и житейская суета несовместимы. Когда вы садитесь за стол, надо уметь как бы спрятать в самый дальний его ящик неподходящую мысль, неприятное письмо или звонок. Для того, кто трудится в одиночку, самодисциплина — первейшее дело! Я понял: не умею я пока подманивать птичку! — горестно признался Антон. —    Не унывайте! Научиться этому — значит стать профессионалом. Будьте изобретательны, и это придет, рано или поздно. Подключайте побочные вдохновители музыку, изобразительное искусство; поставьте перед собой альбом любимого художника или монографию кого-то из великих зодчих. Ешьте яблоки,— вдруг наивно посоветовал драматург и рассмеялся.— Семечки грызите — что хотите!.. Вы слышали такое имя — Бидструп? Это замечательный датский карикатурист. У него есть исследование в шаржах на эту тему, называется «Сатирик»: мрачный человек с завязанной головой то садится за стол, то вскакивает, бегает по комнате, парит ноги, а на последней картинке — читает публике, и та гремит от хохота. Поняли, куда я клоню? Кухня наша никого не касается. Не спешите записывать, пока в голове не сложилось! Заройтесь в книги. Нельзя быть самонадеянным! Прежде чем написать «Войну и мир», Толстому понадобилось освоить целую библиотеку — не забывайте об этом! Делайте выписки, наброски, бродите по выставкам, с природой общайтесь,— глядишь, и начнет что-то вырисовываться. Будете в Москве, проведите день-два в Третьяковке, в зале Александра Иванова. Там наглядно видно, как через этюды, каждый из которых имеет ценность картины, художник шел к великому своему полотну — «Явление Христа народу». И писал его сколько? С тридцати до пятидесяти лет. Не забудете мой совет? Не забуду! В конце концов количество вашего труда преобразуется в качество. Между прочим, соотношение количества и качества надо чувствовать постоянно. Если ваш дневной запас энергии исчерпан, не добавляйте к двум хорошим страницам третью среднюю. Остановитесь! Приберегите себя на завтра. Тогда скорее воображение заработает, птичка снова прилетит. Вдохновение от чувства, вдохновение от мысли, от внешнего впечатления... от точно найденного слова... ...Но лишь божественный глагол До слуха чуткого коснется, Душа поэта встрепенется, Как пробудившийся орел... — в задумчивости проговорил писатель.— В сущности, искусство рождается и у гениев, и у талантов по одним и тем же законам. А у бездарностей? Бездарность бесплодна. Собственно говоря, необходимо установить одно: есть ли в вас эта крупица одаренности, которую трудом можно развить? И знаете, кто точнее всего может ответить человеку на этот вопрос? Он сам! Только не надо водить себя за нос — упорно повторять «да», когда далекий-далекий внутренний голос подсказывает: «Нет, все равно ничего не выйдет». И наоборот, грубо топтать в себе этот крошечный драгоценный росток, либо позволять другим это делать! Устойчивая многолетняя страсть к художеству чаще всего питается скрытым талантом. А дальше — остаётся выявлять и растить его, мостя себе путь в искусство камнями труда. Алексей Савельич, я в книгах встречал такую мысль: одаренный человек во всем талантлив. А другие говорят: способный в одном и неспособный в другом. Кто прав? Насколько я наблюдаю, дарования людей иногда распространяются вширь. Грибоедов, вы знаете, сочинял музыку, Лермонтов владел кистью, Шаляпин рисовал и лепил и так далее. Но мне думается, за редкими исключениями, это все дополнительно,  приватно и не  определяет  основного.  Все-таки я сторонник того взгляда, что по-настоящему человек находит себя лишь в одном. Вот почему нельзя здесь ошибиться. Очень важно найти не только свой вид деятельности — свою дорогу, но и лично вашу тропинку вдоль нее. Вот хотя бы и у нас в литературе встречается: хороший новеллист и никакой романист. Или — пишет прекрасные очерки, а как возьмется за рассказ — неудача. —    А журналист и писатель — это близкие профессии? Я бы сказал — принципиально разные. Не больше общего, чем между речным и морским флотом. Это вовсе не значит, что речником быть легко. Но совсем другая специфика. Рейсы не столь долгие,, и всегда видны берега. Журналистика — тоже большое искусство. Иную газетную или журнальную статью можно смело назвать произведением настоящей литературы. Но журналист не должен забывать, что он занимается не только творчеством, но и общественной дея-тельностью. Журналист не может жить надеждой, что признание к нему придет когда-то, в итоге всей его деятельности. Его очерк должен вмешиваться в повседневность немедленно, сегодня. И писатель, и журналист служат истине. Но журналист — истине факта, писатель — истине идеи. Я понятно говорю? Не совсем... Какой бы взять пример? Ну хоть самый сейчас распространенный— защита окружающей среды. Где-то, по вине химического завода, отравлены прилежащие колхозные поля. Я, журналист, немедленно выезжаю на место происшествия, выясняю, кто виноват, и оперативно создаю хлесткий очерк — в наказание виновным и назидание остальным. Вы, писатель, узнаете об этом же. Тоже выезжаете на место случившегося, а может быть — нет. У вас в памяти всплывает еще много примеров подобного порядка, с конкретно виноватыми и без таковых, с людьми бессовестными и глубоко совестливыми. Ваши мысли от фактов переходят к размышлениям о земле, о прошлом и будущем, поднимаются до обобщений — все хочется вместить в эту... повесть? Нет, пожалуй, роман. Постепенно прорисовываются характеры героев, их судьбы переплетаются между собой, уточняются обстоятельства. Как придать всему стройность и ясность, убрать необязательное, чтобы роман не распух, ибо, говорят, краткость — сестра таланта? Для этого нужно время. А жизнь продолжает подбрасывать новые факты, мысль и воображание трудятся ежечасно, все быстрее мелькают месяцы... Моряк уходит в далекий рейс на полгода. Писатель, порой — на годы и десятилетия. Часто он работает во имя высшей цели, не рассчитывая на скорое, иногда даже на прижизненное признание. Вы думаете, это так романтично? Если только для графомана, живущего иллюзиями. А для настоящего литератора это не так легко, нужно постепенно вырабатывать в себе определенный склад характера, психологически готовить себя к отказу от жизненных благ и не страшиться лишений, нужды, даже непонимания близких. — Я читал об этом в книгах. Меня это не пугает, но я хотел бы знать: почему без таких трудностей нельзя обойтись? Литература дает безбедное житье тем, кто ставит для себя заработок первой целью. Но это совсем другой путь — вот что надо осознать однажды и на всю жизнь. Один годами бьется над загадками формы и окраски цветка, выводя диковинные его .виды, другой благоустраивает парники, выращивая цветы на продажу. Между литературой и литературным бизнесом ничего общего, разве что то и другое ткется из слов... Писания для рынка стряпаются, как кушанья по поваренной книге. А в результате? Ковры, хрусталь вы заработаете, а как писатель в конце пути поймете, что вы — нищий, и будете вместе с окружающими тайно презирать себя. Мы говорили про Александра Иванова. Известно ли вам, что этот уже признанный в Европе художник не имел средств к существованию, потому что не был способен что-либо делать специально для заработка? При случае прочтите письмо Гоголя одному государственному сановнику по поводу этого великого художника. Кстати, в нем Гоголь высказывает ценные мысли о законах писательской работы.— Дыняев достал записную книжку.— Гоголь говорит, что жизнь Иванова — урок художникам, вот, слушайте: «Урок этот нужен, чтобы видели все другие, как нужно любить искусство, что нужно, как Иванов, умереть для всех приманок жизни, как Иванов, учиться и считать себя век учеником, как Иванов, отказывать себе во всем, даже в лишнем блюде в праздничный день, как Иванов, вытерпеть все...» Прочту сегодня же, у меня есть полный Гоголь... Алексей Савельевич, вы говорите, писатель — моряк. Кто же тогда поэт? Авиатор! Его рейсы не так длинны, как у моряка дальнего плавания, но обязательна высота! Причем, когда мы думаем об авиации, мы воображаем риск, но не представляем себе технических задач. А ведь и поэтическая техника должна быть впереди века! Когда я летал на первых моделях... Вы были летчиком? Разумеется!.. Как бы я иначе писал об их жизни! У летчиков, кстати, отчасти поэтический характер... А актеры, режиссеры — с кем их сравнить? В моем представлении актер — зенитчик. Ему надо точно попасть в цель — сердце зрителя в последнем ряду балкона. А режиссера, пожалуй, я уподобил бы авиаконструктору... Вот кому нет покоя! Когда я работал в театре... А кем вы работали в театре? Статистом! И сторожем был, и осветителем. Без этого разве я мог бы писать для театра? Я вас уже задерживаю?.. Давайте потихоньку грести к берегу. Что вас еще интересует? Вот, вы столько успели... Вы сознательно искали себя или это само собой получилось? И еще: одни говорят, писателю не нужно литературное образование, другие — обязательно... И  что это такое — литературная учеба? — заторопился Антон. Как ни банально, но для писателя главный учитель — жизнь. Мы должны лезть в самую гущу жизни, а потом отойти и увидеть ее со стороны. Всегда имейте при себе блокнот, не пропускайте ничего, что покажется вам достойным внимания. И фантазии свои записывайте тоже. Почаще упражняйтесь в рассказе — и устно, и письменно. Образование же, мне думается, получить необходимо. Лучше высшее — по любой профессии. Тем более, станете ли вы писателем,— это сказать может только будущее. Иногда кажется, что человек разбрасывается. А на самом деле он ищет себя. Только в плохих книгах судьбы людей развиваются по заданной схеме. А драматургия труднее, чем художественная проза? На мой взгляд — да. И не только на мой. Скульптурная техника считается сложнее живописной. Один скульптор мне говорил: «Как хочется иногда бросить резец и взять кисть». И мне самому точно так же порой хочется вырваться из этой душной сценической коробки в лес, в поле, перенестись фантазией в заоблачные миры. Но все это только на минуту. Стать драматургом — значит научиться в единое сценическое действие, в столкновения персонажей вмещать все. Коли ты это постиг однажды — ни на что другое свои трудности уже не променяешь. Если бы вы побывали в горячих цехах Магнитки, вы бы увидели, как любят люди преодоленные ими трудности: каждый доменщик будет вас убеждать, что нет ничего прекраснее домен, точно так же как мартеновец, листопрокатчик выражать патриотизм по отношению к своему делу... А можно еще вопрос: для писателя какое качество вы считаете главным? Чувство слова, как слух — для музыканта. И память — почти как у криминалиста! Извините — режим! Честь имею кланяться!