Ю. Мочалов «Первые уроки театра».

01. Театральные ребята

Преподавателя истории Григория Григорьевича все в школе звали Гри-Гри. Он знал об этом, не обижался и даже подписывался так в письмах к бывшим ученикам.

Две черты определяли этого учителя: строгость к классу в целом и внимательное, мягко-уважительное отношение к каждому в отдельности. Тем, у кого Гри-Гри был классным руководителем, завидовали. Он брал пятый класс и вел его до десятого. И с первого же года спрашивал то одного, то другого ученика:

— Кем думаешь стать?

И если тот пожимал плечами, Григорий Григорьевич серьезно предупреждал:

— Смотри! Ты уже в пятом. Завтра — десятый. Можешь

не признаваться, но думать пора.

Постепенно в классе все привыкли, что вопрос этот в школьные годы самый важный.

Григорий Григорьевич рекомендовал ученикам завести личные дневники, как он говорил, для того, чтобы научиться понимать себя и выражать свои мысли.

Вадим Шестаков начал вести свои записи с шестого. Он купил толстую тетрадь, и в ней появились первые три слова: «Хочу стать артистом». Потом подумал и, подражая старшим, добавил: «Но это еще переменится».

Через год он записал: «Хочу стать артистом, и это не переменится».

Среди одноклассников Вадим в своей мечте был не одинок. Театром увлекались три девочки: красавица и воображала Лариса, которой все уши прожужжали, что с ее внешностью ей прямая дорога в актрисы; резвая и тоже довольно избалованная всеобщим вниманием Даша: она и вправду хорошо читала стихи и, по мнению Вадима, подумывала о сцене не зря; и серьезная, сдержанная Лида Дедова. О судьбе последней Вадим особенно не задумывался; хотя она училась и хорошо, но была неэффектной, чересчур уж скромной, и он привык считать, что увлечение это у нее скоро пройдет. Из ребят в пристрастии к театру признавался самолюбивый Стас. С младших классов они с Вадимом как бы постоянно мерялись силами, то и дело ссорились, мирились, и казалось, что этому не будет конца. В глубине души Вадим считал, что первоначальный интерес к театру в Стасе пробудил он, Вадим. Эту компанию странно дополнял Тима Блохин — неряха, постоянный обитатель последней парты. Звали его, конечно, не иначе, как Блоха. Вадим, стремившийся во всем иметь свое мнение, был убежден, что общее пренебрежение класса к Тимофею — не вполне справедливо. Кроме этой группы явных театралов, имелись еще скрытые... Тем не менее в школе драматического коллектива не было. Вадим не раз заговаривал об этом с Гри-Гри, тот отвечал:

— Да, дело нужное. Но кому вести?

— А вы?

— Я не специалист. Исторический кружок — всегда пожалуйста. Это не должно превратиться в забаву. Театр — это дело серьезное.

Несколько раз Вадим сам пытался собирать группу, ставить скетчи и миниатюры. Но при этом мучительно чувствовал, что это не то. Ребята ненадолго увлекались, а потом все разваливалось само собой. Хотелось учиться, а не играть в театр.

Иногда кто-то покупал журнал «Театральная жизнь». Он шел из рук в руки и не всегда возвращался к хозяину. В одном из номеров ребята прочли рассказ о 232-й московской школе, где в старших классах введена театральная специализация.

Лида, не признаваясь в том подругам, тоже вела дневник. В этот день она записала:

«Я не завистлива, но завидую этим ребятам. Они учатся, может быть, в единственной в стране средней театральной школе».

А время — Гри-Гри был прав — летело быстро. И не успели одноклассники оглянуться, как оказались в восьмом.

В первых числах сентября среди восьмиклассников проводилась анкета интересов. Одни в графе «Хобби», другие — «Мечта о будущей профессии» указали театр. И руководство школы решилось, наконец, учредить театральный факультатив.

В четверг 19 сентября, после первого занятия, в дневнике Вадима появилась такая запись:

«...Народу набежало видимо-невидимо. Половина — так, на огонек. Вошли директор и Гри-Гри, а с ними — актриса нашего драматического театра Вера Галанова. Как описать, какая она в жизни? Такая же, как все, и в то же время не такая. Держалась очень скромно, но я почему-то все время за ней наблюдал.

Вера Евгеньевна сказала, что артистов из нас делать не будет (у каждого свой путь, и он найдет его сам); что мечта бывает слепая и зрячая. И когда видишь ясно свою цель, идти к ней легче и безопаснее. И задача ее — помочь нам увидеть эту цель.

Между прочим, с моей легкой руки нашу студию мы так и назвали — «Цель»...»

Лида в своем дневнике в тот же вечер записала:

«...Когда руководительница спросила прямо, кто из нас хочет быть артистами, подняли руки человек десять. Я тоже. Она задала вопрос, что нас привлекает в этой специальности? Лариса говорит: «Хочется жить весело, красиво, чтобы хлопали, чтобы цветы...» Вера Евгеньевна дала ей простой этюд: ты сидишь .дома, смотришь телевизор, ешь яблоко. Ларка краснела, бледнела и чуть не подавилась. А после занятия сказала: «Это не то, ходить не буду». А по-моему, делать выводы рано.

Ксанка спросила по делу: «А если кто передумает потом или из него артиста не выйдет, он что — только время потеряет?» Галанова ответила, что театр по-настоящему любят не только те, кто в нем работает. Некоторые из нас все равно пойдут по другому пути — это выяснится к десятому классу. Но они наг учатся в студии по-настоящему разбираться в искусстве. И это на всю жизнь. А те, кто к концу учебы поймут, что без театра не могут, тоже вовсе не обязательно будут актерами. Оказывается, в театре есть еще много не менее интересных специальностей, о которых мы пока и не слыхали.

Что касается меня, то со мной все ясно: сцена, только сцена!

Кстати, Вера Евгеньевна говорит, что людям со слабым здоровьем в театре делать нечего. А оно у меня пока не очень-то... Значит, путь один: укрепить здоровье.

Вера Евгеньевна предложила нам самим придумать название нашей студии. Решили: «Цель» — прошло предложение Вадима Шестакова. Мне кажется, он у нас из самых серьезных...»