Ф. Достоевский

ИДИОТ

Сценическая композиция Г.А.Товстоногова

Москва, 1964 г

Ф.М.Достоевский

ИДИОТ

Сценическая композиция в трех действиях Г.Товстоногова

Действующие лица

Мышкин Лев Николаевич – князь

Настасья Филипповна

Рогожин Парфен

Тоцкий Афанасий Иванович

Генерал Епанчин

Елизавета Прокофьевна – его жена

Аглая )

Александра) - их дочери

Аделаида )

Иволгин Гаврила Ардальоныч (Ганя)

Нина Александровна – его мать

Варя – его сестра

Лебедев

Фердыщенко

Птицын

Дарья Алексеевна

Радомский Евгений Павлович

Катя – горничная Настасьи Филипповны

Камердинер Генерала

ТИТР

«В конце ноября, в оттепель, часов в девять утра, поезд Петербургско-Варшавской железной дороги на всех парах подходил к Петербургу… В одном из вагонов третьего класса с рассвета очутились друг против друга, у самого окна, два пассажира».

Картина первая

Вагон третьего класса. МЫШКИН и РОГОЖИН.

РОГОЖИН. Зябко?

МЫШКИН (отвечает с чрезвычайной готовностью). Очень. И заметьте, что это еще оттепель. Что ж, если б мороз?

РОГОЖИН. Из-за границы, что ль?

МЫШКИН. Да, из Швейцарии.

МЫШКИН. Я четыре года в России не был.

РОГОЖИН, (захохотал). Налегке вы после четырех лет-то, налегке!

(И в самом деле, при Мышкине, кроме узелка в полинялом футляре, никакого багажа нет.)

Мышкин (как и прежде, не обижается, опять таки и сам готов посмеяться). Правда, правда с одним узелком!

РОГОЖИН. Не костяной ли шарик подвел?

МЫШКИН (не понимает). Как это? (Вдруг поняв, со смехом.) А, вот что вы подумали! Проигрался в рулетку? Нет, далеко не так. Меня больного увезли лечиться.

РОГОЖИН. А что ж за болезнь такая?

МЫШКИН. Да вот неизвестно! У меня это с детства. Ждали, что с годами пройдет, куда там: не только не проходило, а наоборот, частые припадки из меня почти идиота сделали. Вот меня и увезли в Швейцарию, к профессору Шнейдеру, и я там лечился по его методе четыре года.

РОГОЖИН. Что ж, и вылечили вас?

МЫШКИН. Нет, не вылечили.

РОГОЖИН. (хохочет). Знал, что так ответите! Знал! Не вылечили?

МЫШКИН. Нет.

РОГОЖИН. А денег, небось, тысячи им переплатили? Ну, ну, а мы-то им здесь верим!

(Ввязывается в разговор сидевший в соседнем купе дурно одетый чиновник – это Лебедев.)

ЛЕБЕДЕВ. Истинная правда! Только даром все русские силы к себе переводят!

МЫШКИН. О, как вы в моем случае ошибаетесь! Мой доктор мне из своих последних еще и на дорогу сюда дал. Да почти два года там на свой счет содержал.

РОГОЖИН. Некому платить, что ли, было?

МЫШКИН. Господин Павлищев, который меня там содержал, скончался, а генеральша Епанчина, моя дальняя родственница, которой я тогда в Петербург написал, не ответила. Если бы не мой доктор…(Посмотрев на Лебедева.) Вам почему-то смешно стало.

ЛЕБЕДЕВ. Один благодетель помре, а другой – тут вернее сказать – другая даже не ответила! С этим и приехали-то?

МЫШКИН. Да ,с этим!

ЛЕБЕДЕВ. Куда ж приехали-то?

МЫШКИН. То есть ,где остановлюсь?

РОГОЖИН. Не решились еще?

(Оба хохочут)

ЛЕБЕДЕВ. Да и не решить сразу! Тут покомильфотней гостиницу нужно! С узелком - то! Покомильфотнее!

МЫШКИН (хохочет вместе с ними). Вот это вы правильно сказали! Не какую-нибудь, а покомильфотнее!

ЛЕБЕДЕВ. Узелок ваш все – таки имеет некоторое значение. Если к нему прибавить такую родственницу, как, примерно, генеральша Епанчина. Разумеется, если вы не ошибаетесь по рассеянности…что очень и очень свойственно человеку…ну хотя от излишка воображения!

МЫШКИН. О, вы угадали опять! Ведь действительно почти ошибаюсь, то есть, почти что не родственница. Я ,право, нисколько и не удивился тогда, что не ответили. Я так и ждал.

ЛЕБЕДЕВ. Даром деньги на франкировку письма истратили. Что простодушны и искренне, оне, правда, похвально! Позвольте, с кем имею честь?

МЫШКИН. Князь Лев Николаевич Мышкин.

РОГОЖИН. А что вы, князь, и наукам там обучались, у профессора-то?

МЫШКИН. Да…учился…

РОГОЖИН. А я вот ничему никогда не обучался. Рогожиных знаете?

МЫШКИН. Нет, я ведь в России очень мало кого знаю. Это вы-то Рогожин?

РОГОЖИН. Да, я Рогожин. Парфен.

ЛЕБЕДЕВ (с чрезвычайной заинтересованностью). Парфен?! Да уж это не из тех ли самых Рогожиных, которые…

РОГОЖИН (раздраженно, почти отмахиваясь). Из тех самых! Да, из тех самых!

ЛЕБЕДЕВ. Так это того самого Семена Парфеныча Рогожина, что с месяц назад помре и два с половиной миллиона капиталу оставил?

РОГОЖИН. А ты уж и подсчитал? (Со злобой.) Миллионы оставил, только я вот из Пскова через месяц чуть-чуть не без сапог домой еду. Ни брат подлец, ни мать, ни денег, ни уведомления – ничего не прислали! Как собаке!

ЛЕБЕДЕВ. А теперь миллиончик с лишком разом получить приходится! И это по крайней мере! О господи!

РОГОЖИН. Ну, чего ему, скажите, пожалуйста! Ведь и тебе ни копейки не дам, хоть ты тут неделю передо мной пляши!

ЛЕБЕДЕВ. И буду, и буду плясать! Жену, детей малых брошу, а перед тобой буду плясать! Только польсти!

РОГОЖИН. Тьфу тебя! (Обращаясь к Мышкину.) Это я от него, от родителя – в Псков убег. А не убеги, как раз бы убил.

МЫШКИН. Вы его чем-нибудь рассердили?

РОГОЖИН. Да уже правда, что рассердил. Я его действительно тогда через Настасью Филипповну раздражил.

ЛЕБЕДЕВ. Через Настасью Филипповну?

РОГОЖИН. Да ведь не знаешь?

ЛЕБЕДЕВ. Ан и знаю!

РОГОЖИН. И какая ты наглая ,я тебе скажу, тварь! Ну вот так и знал! Что какая-нибудь вот этакая тварь тотчас и покажет!

ЛЕБЕДЕВ. А что, коль я покажу? Лебедев все знает! Настасья Филипповна Барашкова, так сказать, даже знатная барыня, и тоже в своем роде княжна, а знается с Тоцким, с Афанасием Ивановичем, помещиком и раскапиталистом, членом компаний и обществ, и большую дружбу на этот счет с генералом Епанчиным ведущие.

РОГОЖИН. Тьфу, черт, да ведь он и впрямь знает.

ЛЕБЕДЕВ. Знает! Знает! С кем только я не кутил! Вот тогда имел случай узнать и Арманс, и Коралию, и княгиню Пацкую, и Настасью Филипповну, и…

РОГОЖИН (перебивает его). Ты только не равняй! Слышь, не равняй ее с другими.

ЛЕБЕДЕВ. Я не равняю.

РОГОЖИН. Те за деньги, а ее деньгами никто не доедет, никто!

ЛЕБЕДЕВ. Не доедят!

РОГОЖИН. Так молчи же!

ЛЕБЕДЕВ. Я молчу!

РОГОЖИН. Я, князь, когда в первый раз ее увидел…Меня тут и прожгло, князь, так и прожгло! Я всю ночь не спал. Дает мне на утро после этой встречи родитель два билета по пяти тысяч каждый, сходи, дескать ,да продай ,да деньги, никуда не заходя ,тут же ко мне представь. Билеты я продал, только не домой пошел, а в английский магазин да на все десять тысяч пару подвесок брильянтовых выбрал. С подвесками к Залежеву: так и так, идем, брат, к Настасье Филипповне. Сама вышла к нам. Я, то есть, тогда не сказался, что я самый и есть. Я и ростом мал, и одет как холуй. «От Парфена Рогожина, - говорит Залежев, вам в память встречи вчерашнего дня, соблаговолите принять». Раскрыла, взглянула, усмехнулась: «Благодарите, - говорит, - вашего друга господина Рогожина за его любовное внимание», откланялась и ушла. Ну вот, зачем я тут не помер тогда же! Когда вышли, стал Залежев смеяться: «Как-то ты теперь Семену Парфенычу отчет отдавать будешь?»

ЛЕБЕДЕВ. Ух! А ведь покойник не то что за десять тысяч, а за десять целковых на тот свет сживывал!

РОГОЖИН (передразнивает). Сживывал? Ты что знаешь?

Взял меня родитель и наверху запер, и целый час поучал. «Это я только, - говорит, - предуготовляю тебя, а вот я с тобой еще на ночь попрощаться зайду». Что ты думаешь? Поехал седой к Настасье Филипповне, земно ей кланялся, умолял и плакал – вынесла она ему, наконец, коробку, шваркнула: «Вот, говорит, - тебе, старая борода, твои серьги, и они мне теперь в десять раз дороже ценой, коли из-под такой грозы их Парфен добывал. Кланяйся, - говорит, и благодари Парфена Семеныча». Ну, а я этой порой по матушкину благословению двадцать рублей достал да во Псков по машине и отправился, да приехал-то в лихорадке; меня там святцами зачитывать старухи принялись, а я пьян сижу, да пошел потом по кабакам на последние, да в бесчувствии всю ночь на улице и провалялся, ан к утру горячка, а тем временем за ночь еще собаки обгрызли. Насилу очнулся.

ЛЕБЕДЕВ (придя в восторг). Ну-с, ну-с, теперь запоет у нас Настасья Филипповна! Запоет! Запоет! Теперь, сударь, что подвески! Теперь мы такие подвески вознаградим, что… (Испугавшись разгневанного движения Рогожина.) Молчу, сударь, молчу!

Рогожин. А то, что если ты хоть раз про Настасью Филипповну какое слово молвишь, то вот тебе бог, тебя высеку, даром что ты со всеми кутил!

ЛЕБЕДЕВ. А коли высекешь, значит, и не отвергнешь! Секи! Тем самым приобретешь! Высек, и тем запечатлел!