Текст 3 г.Л. Тульчинский Слово и тело постмодернизма: от феноменологии невменяемости к метафизике свободы

Тульчинский Г.Л.

Слово и тело постмодернизма. От феноменологии невменяемости к метафизике свободы. // Вопросы философии. 1999, № 10, с.35-53

1. Со-мнения

Замысел этой работы вынашивался довольно долго. Еще в 1970-е годы меня чем дальше, тем больше начал занимать вопрос о причинах все возраставшей популярности французского постструктурализма. Ж.Бодрияр, Ж.Батай, Ж.Деррида, Ф.Гваттари, Ж.Делез, Ж.Лиотар, стали законодателями философической моды в среде творческой и околотворческой интеллигенции, а «симулякры», «дискурс», «деконструкция», «шизоанализ» и т.п. - бонтоном и каноном постмодернистского философствования.

При этом происходили странные вещи. Так, деконструкция представала неким откровением, хотя речь шла о вещи давно и хорошо известной в истории мысли и культуры. Например, сократовский метод, как он описан Платоном, по сути дела ни что иное как «деконструкция». Примерно о том же много писали Новалис, Ф.Шлегель и другие романтики. А чем как не «деконструкцией» являются хорошо известные «остранение» (В.Б.Шкловский), «очуждение» (Б.Брехт), «дистанцирование» (Д.Дьюи), «лиминальность» (В.Тернер, М.Спариосу) и т.п.?

Эта многословная, маловразумительная, перенасыщенная метафорами и аллюзиями стилистика объявлялась «диалогичностью» осмысления (со ссылками на неверно понятого М.М.Бахтина - к этому сюжету мы еще вернемся), «диалогом культур», полифоничностью.

Складывалось впечатление аналогии с майкрософтовсими программами Windows: недостатки и слабости очевидны, все это понимают, но все вынуждены ими пользоваться, прежде всего, в следствие навязчивого маркетинга. Поэтому, несмотря на соответствие моим собственным философским интересам и вкусам (герменевтика понимания, интерпретация и осмысление, стереометрическая семантика, привлекательные стилевые возможности), сохранялись концептуальная неудовлетворенность и глухое недоверие. А изощренное скрытое цитирование, игра намеками оказывались ничуть не лучше осточертевших пасьянсов из цитат классиков марксизма-ленинизма и философических «фиг в кармане». Очень хотелось прямой философской речи.

Но одно дело личные вкусы и пристрастия, а совсем другое дело - объективный процесс развития современной философской культуры и шутками насчет Derrida's very successful marketing promotion не отделаться.

Впрочем, некоторые ответы лежали на поверхности. Прежде всего, это неанагажированность постструктурализма и постмодернизма в целом никакой идеологией. Черта, обладающая несомненной привлекательностью в обществе, перенасыщенном официозной идеологией, пронизывающей все сферы и поры социальной и личной жизни. Более того, точнее было бы говорить о невозможности идеологической анагажированности постмодерна в принципе, в силу декларируемого им отсутствия единой позиции, внепозиционности, возведенной в едва ли не единственный критерий стилистики и поэтики. Состояние «полного аута» тем более оказывалось созвучным интенциям сознания, стремящегося не то чтобы к самоопределению, а скорее - к самосохранению.

Другой привлекательной стороной постструктурализма и постмодернизма является создаваемое им впечатление технологичности и мастерства, поскольку на первом плане оказывается стилистическая игра смыслами и интерпретациями, предполагающая как общую эрудицию, так и определенное владением словом. Осмысление явления как произведения, подчеркнутая демонстрация его замысла, всех возможных мотиваций и техник воплощения замысла, придают философии и поэтике вид не только аналитики, но и теории и методики творчества, создания некоей новой реальности.

Правда, настораживало до боли в сердце знакомое предпочтение заграничных перепевов отечественного опыта (в данном случае - русского формализма) самому этому опыту и его осмыслению. Отсутствие интереса к отечественным источникам новомодного философствования дополнялось незнанием особенностей формирования и развития породившей постструктурализм французской философского культуры в ее стремлении преодолеть остатки рационалистического наследия. В результате отечественные постмодернисты оказывались, как обычно на Руси, самыми поструктуральными из всех постструктуралистов в своей абсолютизации деконструктивистских дискурсивных практик, что отмечал даже сам Ж.Деррида в один из своих приездов в Россию. Но и это можно было бы отнести к особенностям духовного опыта отечественной интеллигенции, склонной верить на слово новомодным зарубежным идеям и принимать их буквально как руководство к действию, оказываясь в итоге «большими католиками, чем сам Папа». Очевидно, что немаловажную роль играло и определенное созвучие постструктурализма российско-советскому духовному опыту. [31, 535-542]

Однако, не покидало ощущение, что все эти объяснения поверхностны, не затрагивают чего-то более существенного. Да и обилие публикаций и дискуссий, посвященных постмодернизму, его источникам, причинам, перспективам не убеждало. Итоги этих дискуссий оказывались весьма неопределенными [14], как, собственно, и сам постмодернизм с его стилистикой неоднозначности и амбивалентности.

Взяться за проблему всерьез заставил меня опыт преподавания в очередной Международной Школе Гуманитарных наук (Сантьяго-де-Компостела, Испания, 01.07 - 04.08.1998 года). Общение с авторитетными представителями зарубежного гуманитарного сообщества убедительно продемонстрировали, что я не одинок в своих сомнениях, что существует общий повышенный интерес к поиску веских аргументов, разъясняющих и уточняющих причины интеллектуальной неудовлетворенности постмодернизмом - с одной стороны, и способствующих уяснению его реального значения с другой.

Для решения этой задачи представляется необходимым обратиться не столько к вешним, «техничным» характеристикам постмодернизма, сколько к его менее очевидному плану, если угодно, перейти от его феноменологии к метафизике, и особенно - к метафизике нравственности, погрузить его в несвойственные ему контексты, остранить, подвергнуть деконструкции, то есть отнестись к постмодернизму адекватно - постмодернистски.