Глава 6. Коммуникативные действия и познание

к действительности, оценку полезности или опасности для челове-

ка тех явлений, которые обнаруживают «науки о природе». Особен-

ности гуманитарных нарративов обусловлены тем, что в этой сфере

исследователь имеет дело не с миром «самим по себе», а с различ-

ными проявлениями духовной жизни людей. Выбирая ту или иную

конструкцию текста, посредством которого осуществляется соот-

вествующее повествование, представители естественнонаучных и

социально-гуманитарных дисциплин определяют человеческое по-

ведение с разных сторон.

Чертёж, схема, формула – являются инструктивными указании-

ями: как за конечное число шагов достичь желаемого результата.

Они жёстко ограничивают возможный произвол и интерпретации

используемых знаковых систем. Образы, лежащие в основе гумма-

нитарных описаний, как раз указывают на многозначность смыс-

лов, скрытых в передаваемом сообщении. Освоение содержания

текстов, в которых используется образный язык, заставляет чело-

века делать для себя явной возможность разных способов реагиро-

вания на предъявляемые ему требования, обнаруживать множество

предлагаемых вариантов развития событий и, соответственно,

форм поведения в каждой из потенциальных ситуаций. В связи с

этим предлагаемая описанием инструкция всегда имеет лишь ги-

потетический, вероятностный характер.

Не случайно мыслители Нового времени подвергли столь жёст-

кой критике схоластическую абсолютизацию силлогистических

форм логики Аристотеля. И Бэкон и Декарт и многие другие, ис-

ходя из различных соображений, указывали на то, что реальная

практика межчеловеческого общения не сводится к созданию и

предъявлению людьми друг другу дедуктивных умозаключений.

В частности, такой мыслитель эпохи Возрождения, как М, Мон-

тень, прямо противопоставлял «схоластические силлогизмы» здра-

вому разумению, под которым он имел в виду способность человека

оценивать соответствие приводимых аргументов конкретно1 име-

ющейся ситуации³1

Факторы, определяющие выбор формы нарратива

Однако направленность на учёт конкретных контекстов рассуж-

дения вовсе не предполагает отказа от эффективно работающих ло-

гических средств. Так, он же, указывая на поверхностный характер

простой фиксации фактов при построении знаний, писал: «Недо-

статочно накопить опыт, надо его взвесить и обдумать, надо его пере-

варить и обсудить, чтобы извлечь из него все возможные связи и

выводы»³2. Ясно, что вывести возможные следствия из имеющихся

утверждений можно лишь с помощью апробированных форм логии-

ческого поведения. Но конкретный способ использования логики

требует выяснения намерений и мотивов, движущих рассуждающим

человеком. Особенно это важно тогда, когда рассуждение является

частью коммуникативного действия, направленного на других лю-

дей с целью изменения их поведения.

Чтобы понять и объяснить конкретные поступки реального ин-

дивида, необходимо устанавливать связь между его намерениями

и его действиями. В знаменитой когда-то дискуссии У. Дрея и

К. Гемпеля, посвящённой обсуждению природы исторических за-

онов, Дрей отстаивал положении о том, что рациональное объяс-

нение прошлого обязательно требует выяснения представлений о

«возможном будущем», из которых исходил тот или иной истории-

ческий персонаж, осуществляя свои действия³3. Лишь в этом слу-

чае, утверждал он, исторические законы могут быть рационально

обоснованы.

Но для того, чтобы оценить содержание мыслей другого чело-

века (в данном случае человека иного времени и культуры), исто-

рик должен каким-то образом хотя бы частично соединить содер-

жание чужой субъективной реальности со своей. Идея «вживания»

субъекта во внутренний мир другого, использование эмпатии (со-

переживания) в качестве методологического приёма в гуманитар-

ном познании, длительное время служила одним из регуляторов в

психологических, этнографических и некоторых социологических