Н.М. Лонгинов о Негласном комитете // Корф м.А. Жизнь графа Сперанского. СПб., 1861. Т. 1. С. 93

Дух времени уже летал над этими молодыми и пылкими умами и коснулся их своим крылом. Они верили уже не в прошедшее, а в будущее, которое им казалось так легко создать по идеалу, составившемуся в их восприимчивых душах, и пламенным их желанием было применить в России новые формы жизни, только что выработавшиеся в Европе.

Пыпин а.Н. Общественное движение в России при Александре I. СПб., 1900. С. 60-61, 70-76, 82-85.

Во главе управления стал кружок приближенных императора. Понятно, что их деятельность шла в том же направлении, в каком шли тогда идеи самого Александра. План исправления общественного устройства, задуманный в широких размерах, скоро поставил их в то опасное положение, в какое становятся нововводители в обществе, мало развитом и издавна наклонном к застою: у них не было достаточной поддержки из среды общества, напротив, они вызывали против себя вражду консервативного большинства, а наконец оказалось, что они не имели за себя и твердой воли императора. Этих людей столько винили и современные их противники и потомки. Мы думаем, что обвинения против них собранные, в очень большой степени несправедливы к этим людям, которые самым привлекательным образом выдаются из массы людей Александровского времени.

Этот кружок был естественным порождением умственной и нравственной жизни нашего общества екатерининских времен, с лучшей их стороны. Старшие поколения были не расположены к идеальным увлечениям, отличались эгоистическим хладнокровием, которое гуманность философии спокойно мирило с остатками грубого варварства в русских нравах. В новых поколениях действие этих идей принимало иной характер; известный тон цивилизации уже вошел в жизнь, когда начиналось их нравственное воспитание. Они принимали эти идеи искренне, и в виду противоречия с жизнью, не остались равнодушны, а напротив, старались дать новым понятиям место в жизни.

Все они получили аристократическое воспитание того времени, законченное путешествиями за границей. Новосильцев, самый старший из них летами и, как говорят, самый талантливый, увлекался английской жизнью и учреждениями, которые узнал во время четырехлетнего пребывания в Англии. Кочубей оканчивал свое воспитание сначала в Женеве, которая издавна была приютом для либеральных элементов, потом в Лондоне, где он занимался политическими науками. Граф Павел Строганов также получил французское воспитание; его наставником был Ромм, который приобрел потом известность как один из монтаньяров Конвента. Чарторыйский получил также блестящее образование. Они вместе с Александром были из лучших представителей образованного молодого поколения, - их недостатки были только отчасти их личные недостатки, но больше всего недостатки общества и времени.

Эти приближенные Александра совсем не были похожи на временщиков и фаворитов XVIII столетия. Они были действительно, а не лицемерно скромны; они не искали себе добычи и не грабили государства; причина их близости к государю, дружба, основанная на сходстве понятий, была не похожа на те обстоятельства, которые прежде возвышали людей, попадавших в “случай”. “Недостаточное знание России”, “малая опытность в делах” – обвинение весьма серьезное; ему подлежал в не меньшей, если не большей степени сам император. Очень вероятно, что сотрудники Александра уступали многим из тогдашних сановников в знании частностей существующего законодательства и управления, но знание частностей, каким только и отличалось большинством “опытных служивцев”, еще не составляет всего, что необходимо знать людям, стоящим во главе управления. Кроме этого знания, нужно другое, которое идет дальше простой исполнительности, обнимает слабые стороны и ищет разумных средств их устранения. Одно можно приобрести простым наглядным знакомством с практикой жизни, для которого не требуется даже особенного образования. Другое дается просвещением, которое сообщает людям лучшие представления об условиях общественности, одушевляет их ревностью к улучшению нравов и учреждений; или также это желание улучшений в честных и серьезных умах внушается глубоким сознанием общественных несправедливостей. Есть разница между канцелярским знанием рутины, годным только для продолжения старых порядков, и общественно-политическим пониманием общего состояния и потребностей страны. Всего лучше, когда и то, и другое соединяются. Такие случаи, к сожалению, редки; из двух односторонностей у нас чаще господствует первая, но в историческом развитии общественного сознания, конечно, сделано было гораздо больше энтузиастами общего блага, чем людьми канцелярий.