IV. Проблема экономической власти

Понять, что означали для национальной и мировой экономики механизм регулирования и равновесие, еще не означает понять про­блему в целом. Оборотная сторона задачи заключается в том, чтобы осознать, насколько сложно осуществить в действительности прин­ципы, признаваемые в качестве необходимых. Ведь теоретическое обсуждение целесообразности здесь превращается в страстную по­лемику по вопросам, затрагивающим интересы людей. Речь идет в данном случае о вопросах власти. Последнее означает, что, как пе­ред любой другой политикой, перед экономической политикой вста­ет проблема власти. Подобно истории вообще, история экономики наполнена примерами злоупотребления властью. Правда, размеры угрозы со стороны усиливающейся власти различны в зависимости от установленного порядка. Однако со злоупотреблением властью приходится сталкиваться всегда. Все зависит от того, что ответст­венные инстанции видят, о чем идет речь, и поступают соответству­ющим образом. Как же относились они к проблеме власти в процес­се исторического развития?

1. В известном решении от 4 февраля 1897 г. имперский суд вы­разил свою принципиальную позицию по вопросу образования кар­телей. Он объявил допустимыми картельные договоры, а также разрешил установление барьеров по отношению к аутсайдерам. Им­перский суд представлял точку зрения, по которой отрасль промыс­ла, в которой цены понизились до слишком низкого уровня, может объединяться и это объединение отвечает общим интересам. Осо­бенно важным было то, что имперский суд разрешил даже исполь­зовать наиболее жесткие формы борьбы для нанесения прямого ущерба, например бойкот, принципом которого было не достиже­ние превосходства над соперником за счет лучших результатов дея­тельности, а нанесение ему ущерба путем внесения помех в его ком­мерческие связи или полного подрыва их. Таким образом, картелям и иным монополистическим образованиям была предоставлена при­вилегия в борьбе. На этой правовой основе в Германии смогли бур­но развиваться картели и подобные им образования. В 1905 г., по данным статистики, их насчитывалось 385. Довольно прочные об­разования возникали, прежде всего, в угледобывающей промышлен­ности, черной металлургии, добыче калийной соли, а также в про­изводстве кирпича и цемента.

Такое отношение к проблеме картелей имеет принципиальное значение. Право на свободу заключения договоров могло использо­ваться и для того, чтобы устранить конкуренцию и при помощи барьеров, бойкота и т.п. ограничить свободу других. Принцип сво­боды заключения договоров вступил в открытый конфликт с прин­ципом конкуренции. Законодательство в эпоху laissez-faire не пред­приняло ни одной серьезной попытки принципиально решить дан­ный конфликт, который возникал вновь и вновь, обеспечивая судам постоянную работу. По одному замечанию Хекшера, «либерализм никогда не решал однозначно в пользу свободной конкуренции а tout pri¹x против свободы заключения договоров a tout prix или в пользу последней против первой». Так же обстояло дело и в Герма­нии. Теперь саму свободу заключения договоров использовали для того, чтобы создать ситуацию, в которой она фактически была бы исключена. Так, например, со ссылкой на свободу заключения до­говоров был создан угольный синдикат, по отношению к которому торговцы углем и потребители больше не обладали свободой заклю­чения договоров, поскольку были привязаны к одному поставщику и были вынуждены принимать его условия.

Итак, заложенную здесь проблему власти не увидели.

2. В эпоху экспериментов, то есть в период после начала первой мировой войны, проблема экономической власти дала толчок но­вым разнообразным мерам экономической политики.

Хронологически первой была попытка принятия закона о социа­лизации 1919 г. Основная идея этого закона заключалась в том, чтобы придать принудительный характер синдикатам, уже сущест­вовавшим в угледобывающей промышленности и в добыче калий­ной соли. Тем самым свобода занятия промыслом в угледобываю­щей и калийной промышленности была устранена в той мере, в ка­кой все фирмы были вынуждены присоединяться к синдикатам.

Эти самоуправляющиеся структуры должны были стать носителя­ми экономического процесса и управляться не только предпринима­телями, но и представителями рабочих и потребителей. Старые час­тные властные структуры, превратившись в принудительные кор­порации, естественно, выиграли в том, что касается власти, однако должны были приобрести социальный характер. Была надежда ре­шить проблему экономической власти за счет того, что в самоуправ­ляемых корпорациях наряду с представителями всех прочих заин­тересованных групп правом «социального соучастия» обладали прежде всего функционеры от рабочих. Противоречия должны бы­ли преодолеваться за столом переговоров, а властные структуры, объединяя всех участвующих лиц, должны были превратиться в «общественно-экономические» корпорации.

Попытка провалилась, и как раз по причине, также имеющей принципиальное значение. Возможное участие в монопольной при­были побуждало самих рабочих быть заинтересованными в монопо­лии. Тем самым соучастие функционеров от рабочих в делах корпо­рации создавало монополиям лишь более надежную опору. По этой причине закон действовал совершенно иначе, чем надеялся, напри­мер, Ратенау. Одобрение государством повышения цен на уголь, рассматривавшееся в качестве вспомогательной меры, фактически стало в высшей степени действенным. В остальном, однако, власть монополий усилилась и не контролировалась рабочими функционе­рами.

Кейнс и другие экономисты полагали, что признание полуавто­номных корпораций в рамках государства является прогрессом. Вместе с другими он считал, что эти корпорации или группы могли бы стимулировать рост всеобщего блага. Немецкий опыт — ни пер­воначальный опыт угледобывающей промышленности, ни более поздний опыт принудительных корпораций при национал-социа­лизме — не оправдал этой надежды. Групповой эгоизм имеет тен­денцию бурно расти, поскольку группы обладают властью. В борь­бе с другими группами и государством функционеры представляют интересы своих групп или то, что они понимают под этим, но от­нюдь не интересы целого. С экономической точки зрения возникает взаимный антагонизм двусторонних монополий, в которых дости­жимо лишь состояние неустойчивого равновесия, имеющее тенден­цию к неравновесию. В последующем такая ситуация неизбежно приводит к борьбе групп между собой. Ошибка данного решения заключалась в том, что не была осознана опасность групповой анар­хии. Развитие в Германии открывает множество возможностей для изучения того, что называется групповой анархией.

3. Второй своеобразный эксперимент трактовки проблемы эко­номической власти Германия попыталась провести, издав в ноябре 1923 г. постановление о деятельности картелей. С принятием этого постановления, которое не касалось угольной и калийной отраслей промышленности, впервые в Германии попробовали принять меры против злоупотребления положением, дающим экономическую власть. Основополагающий пункт этого важного постановления со­стоит в том, что картельные договоры были легализованы. Они со­храняли свою законную силу, однако были поставлены под конт­роль государства. Для этого в министерстве экономики был создан специальный отдел, а также учрежден суд по наблюдению за дея­тельностью картелей. Председатель этого суда помимо прочего дол­жен был давать свое одобрение в том случае, если тот или иной кар­тель захотел бы вынудить аутсайдера войти в него, угрожая уста­новлением барьеров и принятием других мер.

Впрочем, и эта активно предпринимавшаяся попытка привела к неожиданному и нежелательному результату. Прежде всего карте­ли и их сторонники повели ожесточенную борьбу против государст­венного контроля, расценивавшегося ими как деклассирование, как возмутительное вмешательство в свободу предпринимателей. Одна­ко эта ситуация быстро изменилась. А именно, когда в целях борь­бы со злоупотреблениями картелей министерство экономики начало стимулировать конкуренцию и «размягчать» рынки, озлобление картелей обернулось против конкуренции, которую называли «ре­акционной» или «манчестерской». В противоположность ей превоз­носился принцип образования картелей как более высокой формы народнохозяйственного развития. Впрочем, государственный конт­роль все же считали не особенно опасным, тем более что удалось вызвать симпатии профсоюзов к образованию картелей. Таким об­разом, заинтересованные стороны боролись больше не столько со ставшей популярной организацией государственного контроля, сколько, проявляя большую настойчивость, с методом поощрения конкуренции. Начался быстрый переход индустриальной экономи­ки от конкуренции в сферу государственного контроля и картелей. В этом периоде количество немецких картелей необычайно вырос­ло. В 1925 г. уже насчитывалось 2500 картелей.

Опыт реализации постановления 1923 г. позволяет сделать сле­дующий принципиальный вывод. Контроль за деятельностью моно­полий, острие которого было направлено против так называемого злоупотребления экономической властью, терпит провал. Понятие «злоупотребление» не поддается точному определению. Как извест­но, властные структуры приобретают большой политический вес в той стране, в которой они начинают разрастаться. В силу этого само государство уже не в состоянии осуществлять действенный конт­роль над деятельностью монополий. Экономическая политика долж­на была быть направлена в первую очередь не против злоупотреб­лений существующих властных структур, а непосредственно против возникновения таковых вообще. Иначе у нее не окажется никакой возможности решить проблему. Именно здесь находится тот важный момент, который опять же не был распознан.

4. Немецкая экономическая политика пошла еще по одному пу­ти. В Германии существовало, а во многих странах существует и се­годня широко распространенное мнение, что проблему частной экономической власти можно решить только тогда, когда само госу­дарство берет экономическую власть в свои руки.

В Германии в этом направлении было проведено два экспери­мента. Оба они только и были возможны, а именно, во-первых, пе­редача власти центральным государственным плановым органам при сохранении частной собственности и, во-вторых, огосударств­ление.

С 1936 г. Германия перешла к тому, чтобы увеличивать масшта­бы регулирования экономического процесса руками центральных плановых органов. Благодаря такому развитию синдикаты приоб­рели другую функцию и продолжали существовать. Они преврати­лись в отделы центральных органов управления. К примеру, чугун­ный синдикат отныне централизованно распределял чугун, кото­рый прежде он продавал как монополист. Бюрократия синдикатов и внутренняя организация остались, по существу, прежними. Кон­церны сталелитейной и химической отраслей промышленности так­же оказались тем строительным камнем, который можно было лег­ко использовать при строительстве здания централизованно управ­ляемой экономики. Прежние частные властные структуры синдика­тов и концернов теперь взяли на себя задачу разрабатывать для от­дельных предприятий глобальные производственные предписания центральных плановых органов, передавать их по назначению и контролировать их выполнение. Вместе с тем эти властные структу­ры продолжали оказывать сильное влияние, воздействуя на цент­ральные плановые органы, руководители которых сплошь и рядом были лично близки к ним. Так, в ходе войны в Германии сформиро­вался своеобразный экономический порядок. Центральные плано­вые органы официально регулировали экономический процесс, но часто решения этих плановых органов, скажем, при распределении сырья оказывались под большим влиянием частных властных структур, например концернов, организаций промыслового хозяй­ства, сельского хозяйства и т.д. Тем самым произошло своеобраз­ное слияние частной власти и централизованно управляемой эконо­мики.

Проблема экономической власти, следовательно, не только не была решена, но даже обострилась. Малые и средние предприятия вытеснялись, и, как мы увидим, централизованное регулирование экономического процесса не только не решило социальный вопрос, напротив, обострило его. Уже здесь проявилось действие прин­ципа экономической политики, значение которого нельзя переоце­нить: проблема экономической власти никогда не может быть реше­на путем дальнейшей концентрации ее.

Каким же оказался опыт огосударствления монополий и других властных структур в Германии? Попытки такого рода предприни­мались раньше в отношении предприятий электро- и газоснабже­ния, железных дорог и т.д. Сегодня в еще больших масштабах это происходит в Восточной зоне, где огосударствление охватывает це­лые отрасли промышленности.

Начнем с рассмотрения опыта огосударствления отдельных мо­нополий, например железных дорог или предприятий электроснаб­жения. Государственные монополии закономерно проводили ту же политику, что и частные монополии. Как и частные монополии, они стремились достичь наивысшего уровня чистой выручки, который в случае монополии большей частью существенно отклоняется от оп­тимального уровня обеспечения благами. Стремление в полной ме­ре использовать монопольное положение органов управления го­сударственными монополиями было намного более выраженным, чем у частных. Органы управления государственными монополия­ми считали вполне оправданным такое поведение, поскольку дохо­ды поступали государству или городу, то есть представляли собой косвенный налог, а не использовались в частных целях.

По мере объединения обеих сфер экономики и государства про­исходила концентрация, которая вновь обостряла проблему власти.

Опыт Востока подтверждает сказанное. Только опасность про­является здесь совершенно в ином, гораздо большем. Слой функци­онеров, управляющий огосударствленными предприятиями, подчи­нил своему влиянию экономический процесс. Вместе с этой концен­трацией власти на одной стороне растут зависимость и несвобода на другой. Нередко уничтожаются целые промысловые отрасли, на­пример мясные лавки, и вместо них снабжение населения мясом осуществляется каким-нибудь государственным предприятием. Ра­бочие, равно как и потребители, становятся зависимыми от цент­ральной государственной администрации, управляющей государст­венными предприятиями.

5. Немецкий опыт, как мы видели, позволяет точно определить, на какие пути нельзя вступать для решения проблемы экономиче­ской власти. Это не должна быть ни политика laissez-faire, которая злоупотребляет свободой заключения договоров ради уничтожения свободы, ни политика контроля над деятельностью монополий, которая допускает образование властных структур и проявляет желание бороться только со злоупотреблениями. Кроме того, обнаружилось, что любая дальнейшая концентрация власти путем проведения по­литики корпоративного порядка — по примеру немецкой угледобы­вающей промышленности, — равно как и политика централизован­ного регулирования экономики или огосударствления, не решает проблемы экономической, или хозяйственной, власти. «Власть ос­тается властью, кем бы она ни осуществлялась. И наивысшего уров­ня опасности она достигает, находясь не в частных, а именно в об­щественных руках» (Леонхард Микш).

Но тем самым мы возвращаемся к самой проблеме. Собственно говоря, почему так важна проблема экономической власти? На этот вопрос следует дать ответ. Споры вокруг проблемы власти не чуж­ды ни одному историческому периоду. Обладание властью прово­цирует акты произвола, угрожает свободе других людей, разрушает сформировавшиеся хорошие порядки. Вместе с тем нет социальной жизни без существования положения, дающего власть, поскольку для любой жизни в обществе, будь то в государстве или на пред­приятии, необходим авторитет.

Друзья власти преуменьшают ее опасность, а противники — ее безусловную необходимость. Тем самым оказывается завуалирован­ной крупная практическая проблема. Даже такой видный историк, как Якоб Буркхардт, оказался непоследовательным по данному вопросу. Для него власть была «сама по себе злом». Но одновре­менно в государстве он видел «благодеяние». Однако без власти не может существовать никакое государство. Преодоление этой дилем­мы, видимо, является решающей задачей любой политики, в том числе и экономической.

Проблема экономической власти существовала всегда. Но с на­чала промышленной революции она предстала в новой форме. Вме­сте с промышленной революцией наступила эпоха бурного роста экономической власти. Ее избыток характерен для наблюдавшегося до сих пор экономического развития Германии и других промыш­ленных держав: власть отдельных фирм, власть концернов, карте­лей, центральных плановых органов или же союзов предпринима­телей и профсоюзов.

Торжественно провозглашенным основным принципом правово­го государства является то, что свобода и правовая сфера отдель­ных граждан охраняются с двух сторон: от угрозы со стороны дру­гих граждан и от самого государства, но в первую очередь от при­нудительной власти государственных органов управления. Однако носители частной власти в состоянии устранить гарантированные права других на свободу. С этим связано также большое влияние на другие человеческие порядки. Можно показать, как частные власт­ные структуры и центральные государственные органы изменили также политическую жизнь и государственную структуру Герма­нии. Положить конец антагонизму таких противоречивых тенден­ций — настоятельное требование любой истинной экономической политики.

Проблема экономической власти — это другая сторона пробле­мы свободы в современной индустриальной экономике.