1. Из сочинения а.Курбского «История о великом князе Московском»1

<...> Тогда зачался нынешний Иоан наш, и родилася в законопреступлению и во сладострастию лютость, яко рече Иоанн Златоустый в Слове о жене злой, емуже начало: «Днесь нам Иоанново преподобие и Иродова лютость егда возве­шалась, смутились и внутренные, сердца вострепетали, зрак помрачился, разум притупился, слух скутался» и протчее. И аще² святые великие учители ужасалися, пишуще от мучи­телей на святых дерзаемые, колми паче³ нам, грешным, по­добает ужасатися, таковую трагедию возвещати! Но послу­шание все преодолевает, паче же стужения, або докучания ради вашего частого.

Но и сие к тому злому началу еще возмогло, понеже остался отца своего зело млад, аки дву лет. По немногих же летех и мати ему умре. Потом питаша его велицые гордые паны - по их языку боярове, - его на свою и детей своих беду, ретящеся⁴ друг пред другом, ласкающе и угождающе ему во всяком наслождению и сладострастию. Егда же начал приходити в возраст, аки лет в дванадесять, - и впредь что творил, умолчю иные и иные, обаче же возвещу сие - начал первие безсловесных крови проливати, с стремнин высоких мечюще их - а по их языку с крылец, або с теремов, - тако же и иные многие неподобные дела творити, являющи хотящее быти немилосердое произволение в себе (яко Соломон глаголет: «Мудрый, - рече, - милует души скотов своих, тако ж и безумный биет их нещадно»), а пестуном ласкающим, попущающе сие и хваляще, на свое горшее отрока учаще. Егда же уже приходяще к пятомунадесять лету и вящей, тогда начал человеков ураняти и, собравши четы юных около себя детей и сродных оных предреченных сигклитов¹, по стогнам и по торжищам начал на конех с ними ездити и всенародных человеков, мужей и жен, бити и грабити, скачюще и бегающе всюду неблагочинне. И воистину, дела разбойнические самые творяще и иные злые исполняше, их же не токмо глаголати излишно, но и срамно, ласкателем же всем таковое на свою беду восхваляющим: «О, храбр, - глаголюще, -будет сеи царь и мужествен!»

Егда прииде к седьмомунадесять лету, тогда те же прегордые сигклитове начаша подущати его и мстити им свои недружбы, един против другаго. М первие убиша мужа пресилного, зело храброго стратига и великороднаго, иже был с роду княжат литовских, единоколенен кролеви польскому Ягайлу, именем князь Иван Белский, иже не токмо был мужествен, но и в разуме мног и в священных писаниих в некоторых искусен.

По мале же времени, он же сам повелел убити такожде благородное едино княжа именем Андрея Шуйского, с роду княжат суждалских. Потом, аки по двух летех, убил трех великородных мужей: единаго, ближняго сродника своего, рожденнаго с сестры отца его, князя Иоанна Кубенского, яже был у отца его великим земским маршалком². А был роду княжат смоленских и ярославских, и муж зело разумный и тихий, в совершенных уже летах. И вкупе побиени с ним предреченные мужие Феодор и Василий Воронцовы, родом от немецка языка, а с племяни княжат решских. И тогда же убиен Феодор, глаголемый Невежа, зацный и богатый землянин. А мало пред тем, аки за два лета, удавлен от него князя Богдана сын Трубецкого, в пятинадесяти летах младенец, Михаил именем, с роду княжат литовских. И потом, паматами, ся того же лета убиени от него благородные княжата: князь Иоанн Дорогобужский, с роду великих княжат тверских, и Феодор, единочадный сын князя Иоанна, глаголемаго Овчины, с роду княжат торуских и оболенских, - яко агнцы неповинно заколены еше в самом наусии.

Потом, егда начал всякими безчисленными злостьми превосходити, тогда господь, усмиряюща лютость его, посетил град великий Мо­скву презелным огнем, и так явственне гнев свой навел, аще бы по ряду писати, могла бы повесть целая быти або кни­жица <…>

Бысть возмущение велико всему народу яко и самому царю утещи от града со своим двором его. И в том возму­щении убиен … вой его, князь Юрий Глинский от всего на­рода, и дом его весь разграблен. Другие же вой его, князь Михаил Глинский, которой был всему злому началник, утече, и другие человекоугодницы, сущие с ним, разбегошася. И в то время дивне неяко бог руку помощи подал отдохнути земле християнской образом сим. Тогда убо¹, тогда, глаголю, прииде к нему един муж, презвитер чином, именем Селивестр, пришлец от Новаграда Великого, претяще ему от бога священными писанми и срозе заклинающе его страшным божиим именем; еще к тому и чюдеса и аки бы явление от бога поведающе ему - не вем, аще истинные, або так ужасновение пущающе, буйства его ради и для детских неисто­вых его нравов умыслил был собе сие. Яко многажды и отцы повелевают слугам детей ужасати мечтательными страхи, и от излишних игор презлых сверсников. Сице, мню, бла­женный малую грозу присовокупляет благокознению еюже великое зло целити умыслил. Яко и врачеве делают, поневоле согнившие гагрины стружуще и режуще железом, або дикое мясо, возрастающее на ране, обрезающе аж до живаго мяса. А сему негли² подобно, и он блаженный, лстец истинн, умыслил, яко и последовало дело, иже душу его от прокаженных ран исцелил и очистил был и развращен­ный ум исправил, тем и овым наставлюще на стезю правую. С ним же соединяетца во общение един благородный тогда юноша ко доброму и полезному общему, имянем Алексей Адашев. Цареви же той Алексей в то время зело любим был и согласен, и был он общей вещи зело полезен, и отчасти в некоторых нравех ангелом подобен. И аще бы вся по ряду изъявил о нем, воистинну вере не подобно было бы пред грубыми и мирскими человеки. И аще же возрим, яко бла­годать святаго Духа верных в Новом завете украшает не по делом нашим, но по преизообилности щедрот Христа на­шего, иже не токмо не дивно будет, ино удобно, понеже и крови своей сотворител всяческих не жаловал за нас излияти. Но, прекратив сие, до предреченных паки возвра­тимся.

Что же сие мужие два творят полезное земле оной, спустошеной уже воистинну и зело бедне сокрушеной? При­клони же уже уши и слушай со прилежанием! Сие творят, сие делают — главную доброту начинают: утверждают царя! И якого царя? Юнаго, и во злострастиях и в самоволствии без отца воспитанного, и преизлище прелютого, и крови уже напившися всякие, не токмо всех животных, но и человеческия. Паче же и согласных его на зло прежде бывших овых отделяют от него (яж быша зело люты), овых же уздают и воздержат страхом бога живаго. И что же еще по сем придают? Наказуют опасне благочестию - молитвам же прилежным ко богу и постом, и воздержанию внимати со прилежанием. Завещевает оной презвитер и отгоняет от него оных предреченных прелютейших зверей (сиречь ласкателей и человекугодников, над нихже ничто же может быти поветреннейшаго во царстве), и отсылает, и отделяет от него всяку нечистоту и скверну, прежде ему приключшуюся от сатаны. И подвижет на то и присовокупляет себе в помощь архи­ерея оного великого града, и к тому всех предобрых и препо­добных мужей, презвитерством почтенных. И возбужают царя к покаянию, и исчистив сосуд его внутренный, яко подобает, ко богу приводят, и святых, непорочных Христа нашего тайн сподобляют, и в сицевую высоту онаго, прежде бывшаго окаянного, возводят, яко и многим окрестным языком дивитися обращению его и благочестию. И к тому еще и сие прилогают: собирают к нему совет­ников, мужей разумных и совершенных, во старости мастите сущих, благочестием и страхом божиим украшенных, дру­гих же, аще и во среднем веку, тако же предобрых и храб­рых, и тех и онех в военных и в земских вещах по всему искусных. И сице ему их в приязнь и в дружбу усвояют, яко без их совету ничесоже устроити или мыслити, воистинну по премудрому Соломону, глаголющему: «Царь, - рече, - добрыми советники, яко град претвердыми столпы утвержены». И паки: «Любяй, - рече, - совет, хранит свою душу, а не любяй его совсем изчезнет». Понеже яко безсловесным есть, належит чювством по естеству управлятися, сице всем словесным советом и разсуждением. И нарицалися тогда оные советницы у него избранная рада. Воистинну, по делом и наречение имели, понеж все избранное и нарочитое советы своими произво­дили, сииречь суд праведный, нелицеприятен яко богатому, так и убогому, еже бывает во царствие наилепшее, и к тому воевод, искусных и храбрых мужей, сопротив врагов изби­рают и стратилатские чины¹ устрояют, яко над езными, так и над пешими. И аще кто явитца мужественным в битвах и окровил руку в крови вражии, сего дарованми почитано, яко движными вещи, так и недвижными. Некоторые же от них, искуснейшие, того ради и на вышние степени возводились. А парозитов или тунеядцов, сииречь подобедов или товарищей трапезам, яже блазенством² или шутками питаются и кормы хают, не токмо тогда не дарованно, но и отгоняемо вкупе с скомрахи и со иными, прелукавыми и презлыми таковыми роды. Но токмо на мужество человеков подвизаемо и на храбрость всякими роды даров или мздовоздаянми, кождому по достоянию.

И абия за помощию божиею сопротив супостатов возмогоша воинство християнское.<...>

Курбский А. История о великом князе московском // Памятники литературы Древней Руси.

Вторая половина XVI века. – М.: Худож.лит-ра, 1986. – С. 220-228