2.3.2.4. Алиберализм как признак объективности.

С точки зрения абсолютного субъекта объект подчинен не законам свободы, а объективным законам природы. Именно это позволяет субъекту присваивать объект и преобразовывать его в соответствии со своими взглядами, потребностями и идеалами, ставить его в зависимость от себя и нравственно оправдывать такую политику.

Подобное отношение к объективной реальности вполне конструктивно, если, конечно, объективная реальность вовсе лишена разума. Оно и по сей день служит основанием естественных и технических наук. Но таким же становится и отношение к носителям разума другого типа. Это легко проиллюстрировать, например, «психологией старшего брата» и «двойными стандартами» для себя и для чужих, якобы «менее развитых культур». Такое отношение проявляется в «педагогической практике» России, европейских и североамериканских стран: культурная помощь Азии, Африке, Латинской Америке, «наказание» Югославии, Ирака за отступление от стандартов Запада. Оно прослеживается и в колониальной политике XIX века.

Так, колониализм нельзя объяснять только поиском дешевой рабочей силы, рынков сбыта, источников сырья и подобными экономическими факторами. В его основе лежит великий моральный проект, который Р. Киплинг назвал «бременем белого человека». Нравственная суть проекта колонизации заключается в «помощи» неевропейским народам, в подъеме их до уровня метрополий, т. е. в их европеизации. Любопытно, что эта же моральная подоснова присутствовала в отношениях СССР и США в годы «холодной войны», обе страны сочувствовали друг другу, навязывая «несчастному врагу» свои ценности.

У разных народов есть различные представления о свободе, даже в самой Европе на разных этапах ее развития оно изменялось. Свобода может быть самообусловленностью, но может быть и свободой выбора между Божественным и дьявольским, как в Средние века, и освобождением от угнетающей необходимости во имя необходимости, более гуманной или просто не познанной необходимостью. Свобода может представляться и в виде творчества идеального, утопического социального строя, в виде социальной защиты, политической независимости, выбора поступка на основе субъективной воли и в рамках принятого законодательства, политического выбора и т. п.

Сегодня Европа в основном ассимилировала все эти разновидности свободы, подчинив их самообусловленности. Европа же классическая, еще в середине XX века их игнорировала, считая самообусловленность единственным видом свободы. В таком случае иные типы свободы, конечно, выглядели как зависимость, рабство, угнетение.

С точки зрения индивидуального субъекта внерациональный объект представляет собой полную неопределенность, ограниченную только субъективной волей к самообусловленности. Однако такое представление внерациональности не дает субъекту считать его основным ориентиром своей жизни. И Бог, и классическая материя в глазах исключительно индивидуального и самообусловленного субъекта теряют статус реальности.

Эта трагическая ситуация стала фактом общеевропейской культуры к середине XX века и сохраняется по сей день, хотя уже утратила эмоциональную остроту. Вот, например, как о ней писали в ту пору лучшие представители западной философии и литературы:

– Ты называешь свободой право на блуждание в пустоте? (А. де Сент‑Эк‑зюпери).

– Я молил, выпрашивал знамение, посылал к небесам призывы, но не получил ответа. Небо не знает ничего, не знает даже моего имени. Каждую минуту я задавал себе вопрос: что я такое в глазах Бога? Теперь я знаю ответ: ничто. Бог меня не видит, Бог меня не слышит, Бог меня не знает. Видишь ли эту пустоту над нашими головами? Видишь эту брешь в дверях? Это Бог. Видишь этот провал в земле? Это Бог. Это тоже Бог. Молчание – это Бог. Отсутствие – это Бог. Бог – это одиночество людей (Ж. – П. Сартр).

– Мое существование не имеет никакой цели и смысла, оно по своей сущности абсурдно и обречено на гибель. Что бы я ни сделал, я делаю хорошо, если действительно я сам это делаю (М. Хайдеггер).

– На какую бы плоскость мы ни встали, границы, которые находит свобода, находятся в самой свободе. Никогда мы не были так свободны, как в период оккупации (Ж. – П. Сартр).

– Человек есть прежде всего субъективно переживаемый проект, вместо того чтобы быть пеной, плесенью или цветной капустой. Душа – вакуум, человек – ничто, не оболочка образует сосуд, а его внутренняя пустота (Ж. – П. Сартр).

Свобода, превратившись в растерянность и дезориентацию человека в мире, начинает трактоваться как ответственность человека прежде всего перед собой, затем перед другими людьми и как современный гуманизм. Таким образом, самообусловленность перестает быть той романтической свободой, какая характеризовала европейские культуры в эпоху Просвещения и становится зависимостью от неопределенного бессознательного. Вместе с тем утрачивается противоположность между субъектом и объектом, рациональным и внерациональным и на передний план начинает выходить парадигма «Я – Другой», оттесняя противопоставленность субъекта и объекта.