9. Вера и знание в религии и науке

 

Значение веры в религии столь велико, что самую ре­лигию часто называют просто верой. Это справедливо, но не более, чем и в отношении к любой другой области по­знания.

Путь к знанию для человека всегда открывается с веры родителям, учителю, книге и т.д. И только последующий личный опыт укрепляет (или, напротив, ослабляет) веру в правильность ранее полученной информации, претворяя веру в знание. Вера и знание, таким образом, становятся единым целым. Так происходит рост человека в науке, ис­кусстве, экономике, политике...

Столь же необходима человеку вера и в религии. Она является выражением духовных устремлений человека, его исканий и часто начинается с доверия тем, кто уже имеет в ней соответствующий опыт и знания. Лишь постепенно, с приобретением собственного религиозного опыта, у чело­века наряду с верой появляется и определенное знание, ко­торое возрастает при правильной духовной и нравствен­ной жизни, по мере очищения сердца от страстей. Как сказал один из великих святых: «Душа видит истину Божию по силе жития»³⁹.

Христианин на этом пути может достичь такого по­знании Бога (и существа тварного мира), когда его вера срастворяется со знанием и он становится «один дух с Господом» (1 Кор. 6, 17).

Таким образом, как во всех естественных науках, вера предваряет знание и опыт подтверждает веру, так и в рели­гии вера, исходя из глубоко интуитивного чувства Бога, приобретает свою силу только в непосредственном лич­ном опыте Его познания. И только вера в небытие Бога, во всех своих мировоззренческих вариантах, остается не только не оправданной в опыте, но и находящейся в вопи­ющем противоречии с великим религиозным опытом всех времен и народов.

 

Некоторые выводы

 

Религия и наука — это две принципиально разные об­ласти человеческой жизнедеятельности. У них разные ис­ходные посылки, разные цели, задачи, методы. Эти сферы могут соприкасаться, пересекаться, но, как видим, не опро­вергать одна другую. В то же время христианство исповеду­ет двусоставность человеческого существа, нераздельное единство в нем духовной и физической природ. Обе они отвечают Божественному замыслу о человеке, и только гар­моничная взаимосвязь их деятельности обеспечивает нор­мальный характер жизни человека. Такая жизнь предпола­гает и «хлеб» научно-технического развития для тела, и дух религиозной жизни — для души. Однако руководящим для человека всегда должно оставаться его нравственно-разум­ное, духовное начало.

Христианство видит в науке одно из средств познания Бога (Рим. 1, 19-20). Но в первую очередь оно рассматри­вает ее как естественный инструмент этой жизни, которым, однако, пользоваться нужно очень осмотрительно. Христи­анство отрицательно относится к тому, когда этот обоюдо­острый и страшный по своей силе меч действует независи­мо от нравственных принципов Евангелия. Такая «свобода» извращает само назначение науки — служить благу и толь ко благу человека (как гласит известная клятва Гиппократа: «Не навреди!»).

Развиваясь же независимо от духовных и нравственных принципов христианства, утратив идею Бога-Любви как Верховного принципа бытия и высшего критерия истины и в то же время открывая огромные силы воздействия на окружающий мир и на самого человека, наука легко стано­вится орудием разрушения и из послушного инструмента своего творца превращается в его властителя и... убийцу. Современные достижения в области физики элементарных частиц, микробиологии, медицины, военной и промыш­ленной техники и т. д. убедительно свидетельствуют о ре­альной возможности такого трагического финала.

Церковь, изначально получившая Откровение о конеч­ной катастрофе, если человечество не покается в своем ма­териализме, вновь и вновь напоминает: «Ум должен соблю­дать меру познания, чтобы не погибнуть» (св. Каллист Катафигиот). Этой мерой в данном случае являются еван­гельские принципы жизни, которые служат фундаментом для такого воспитания человека науки, при котором он, по­знавая мир, никогда не смог бы открывающиеся ему зна­ния и силы использовать во зло.

Отчего рождается во мне недовольство своей судьбою?