6

Древняя Греция

Литературоведение как особая и развитая наука возникло срав­нительно недавно. Первые профессиональные литературоведы и кри­тики появляются в Европе только в начале XIX века (Шарль Огюстен Сент-Бев, В. Белинский). До этого литературоведение было составной частью общей филологии (в эпоху эллинизма) или, чаше, философии (от Платона до Гегеля). Вместе с тем история развития литературно-критической мысли исчисляется тысячелетиями, хотя она и короче истории развития словесного художественного творчества. Последнее берет свое начало в древнейшей мифологии. Создатели мифов не осознавали себя их авторами, творчество было бессознательным, точ­нее — неосознанным. Авторы мифов как бы растворяли себя в своих повествованиях, а, значит, и не могли анализировать их, ибо анализ предполагает взгляд со стороны. Позже, в гомеровскую и даже в догомеровскую эпоху, уже появились оценочные суждения о словесном творчестве. Аэды и еше в большей степени рапсоды не были "бессознательными" творцами произведений, подобно авторам мифов. Аэды — певцы-импровизаторы эпических песен, — созна­тельно отбирая и передавая своим ученикам художественный мате­риал, не могли не оценивать его. Тем более это делали рапсоды (чте­цы-декламаторы), читавшие не только свои, но и чужие произ­ведения.

Для всех древних эпох в развитии словесного творчества харак­терно благоговейное отношение к слову. Более того — обожествле­ние слова. Герои Гомера не просто говорят — они "бросают крыла­тое слово". И это даже тогда, когда они рассуждают о самых обыден­ных, прозаических вещах. Что же касается поэзии, то она была для древних порождением не смертных, хотя и "богоподобных", как на­зывает их Гомер, поэтов, а самих богов. Уста певцов использовались богами лишь как инструменты. Мысли же и слова диктовались им свыше.

Софисты и риторы

В классическую эпоху древнегреческой литературы и культуры (VI-III вв. до н.э.) литературно-критическая мысль получила такое стремительное и мощное развитие, что продолжает оказывать прямое и сильное влияние даже на современное литературоведение. Пробле­мами литературы занимались прежде всего философы. Особую актив­ность проявляли софисты и риторы. Софисты были мастерами фи­лософских споров, прений. Их изощренные логические доводы-ловуш­ки получили название "софизмы". Развенчанию "мнимой мудрости" софистов Аристотель посвятил свою работу "О софистских опровер­жениях". В ней приводятся образцы софизмов. В частности такой: "Если Кориск не то же, что Сократ, а Сократ — человек, то ... Кориск не то же, что человек". То есть Кориск — не человек.

Риторы были специалистами в области риторики, возникнове­ние которой относится к V в. до н.э.

Софистов и риторов объединяет убеждение в том, что словом, искусным построением речи можно убедить в чем угодно. Тем более что объективной истины для них не существовало. Истиной они счи­тали то, что удавалось с помощью отмеченных словесных хитроспле­тений внушить собеседнику. Его "мнение" и было истиной. У софис­тов и риторов уже можно найти то, что в XX веке получит название "текстуальность истины". Истина будто бы заключена в тексте, в словах, она относительна и субъективна. Так же они понимали и красоту — у каждого своя мера красоты. Этот субъективизм в по­нимании прекрасного во многом основывался на широко известном в античности утверждении Пифагора: "Человек есть мера всех вещей".

Софисты и риторы были прагматиками, ставившими целью выигрывать споры (в том числе и в судах). Поэзию они ценили также за ее способность в чем-то убеждать. Она была для них вы­мыслом, ложью, но ложью высокой, облагораживающей. Общая цель поэзии и риторики достигается в основном одними и теми же средствами — искусным построением текста, использованием тропов, фигур речи и других художественных средств.

В отличие от Гомера софисты и риторы понимали поэзию прежде всего как порождение интеллекта. Музы и божественное вдохновение уже отошли в тень. Как прагматики и рационалисты — софисты и риторы высказывали даже функционально-утилитарные взгляды на поэзию и на прекрасное вообще. Ксенофонт, например, говорил, что чем рот больше, тем красивее — тогда он лучше вы­полняет свои функции.

С Гомером софистов и риторов объединял культ слова. Но по­следние уже полностью лишили его "крылатой" божественной силы. Слово приобрело у софистов и риторов самодовлеющую силу. И силу огромную. Оно стало для них мощным орудием не только в ри­торике и поэзии, но и в жизненной борьбе.

"Мнимую мудрость" софистов, их способность, используя осо­бенности языка, извращать истину, фактически отрицать ее, доказы­вая, что белое есть черное, высмеял уже Аристофан в комедии "Облака".

Примечательно, что и в XX веке также вспыхнет культ слова. Правда, слова сугубо поэтического, а если точнее — культ поэтиче­ского текста. На этом культе возникает влиятельное литературоведче­ское течение "новых критиков", которых не без оснований называют еще "неориториками".