L. 1780(?) Из анонимного сочинения «La Civilité honnête pour les Enfants»

(Caen, без указания года, р. 35; см. выше, N.B. к (2))

...Après, il mettra sa serviette sur lui, son pain à gauche et son couteau à droite, pour couper la viande sans le rompre^30a).

N.B. Изображенная здесь последовательность действий говорит о многом. Самая элементарная форма, ранее обычная и для высшего слоя, — разделка мяса руками — здесь уже не приветствуется. Теперь мясо разрезается ножом. Вилка еще не упоминается. Привычка отрывать куски мяса руками считается здесь признаком принадлежности к крестьянам, тогда как разделка его ножом выглядит как форма поведения, характерная для горожан.

11 se donnera aussi de garde de porter son couteau à sa bouche. Il ne doit point avoir ses mains sur son assiette... il ne doit point non plus s’accouder dessus, car cela n’appartient qu’à des gens malades ou vieux.

Le sage Enfant s’il est avec des Supérieurs mettra le dernier la main au plat...

...après si c’est de la viande, la coupera proprement avec son couteau et la mangera avec son pain.

C’est une chose rustique et sale de tirer de sa bouche la viande qu’on à déjà mâchée et la mettre sur son assiette. Aussi ne faut-il jamais remettre dans le plat ce qu’on en a osté^30b).

M. 1786 Из разговора между поэтом Делилем и аббатом Коссоном12

Dernièrement, l’abbé Cosson, professeur de belles lettres au collége Mazarin, me parla d’un dîner ou il s’étoit trouvé quelques jours auparavant avec des gens de la cour... à Versailles.

Je parie, lui dis-je, que vous avez fait cent incongruités.

• Comment donc, reprit vivement l’abbé Cosson, fort inquiet. Il me semble que j’ai fait la même chose que tout le monde.

• Quelle présomption! Je gage que vous n’avez rien fait comme personne. Mais voyons, je me bornerai au dîner. Et d’abord que fitesvous de votre serviette en vous mettant à table?

• De ma serviette? Je fis comme tout le monde; je la déployai, je l’étendis sur moi et l’attachai par un coin à ma boutonnière.

• Eh bien mon cher, vous êtes le seul qui ayez fait cela; on n’étale point sa serviette, on la laisse sur ses genoux. Et comment fites-vous pour manger votre soupe?

• Comme tout le monde, je pense. Je pris ma cuiller d’une main et ma fourchette de l’autre...

• Votre fourchette, bon Dieu! Personne ne prend de fourchette pour manger sa soupe... Mais dites-moi quelque chose de la manière dont vous mangeâtes votre pain.

• Certainement à la manière de tout le monde: je le coupai proprement avec mon couteau.

• Eh, on rompt son pain, on ne le coupe pas... Avançons. Le café, comment le prîtes-vous?

• Eh, pour le coup, comme tout le monde; il était brûlant, je le versai par petites parties de ma tasse dans ma soucoupe.

• Eh bien, vous fîtes comme ne fit sûrement personne: tout le monde boit son café dans sa tasse, et jamais dans sa soucoupe...³¹⁾

N 1859 Из «The habits of Good Society»

(второе, не измененное издание 1889 г., London, p. 257)

Forks were undoubtely a later invention than fingers, but as we are not cannibals I am inclined to think they were a good one³²⁾.

II. Некоторые мысли о процитированных текстах о правилах поведения за столом

Группа 1

1. Об обществах, к которым относятся процитированные тексты

1

Цитаты были подобраны для иллюстрации реального процесса — изменения поведения самих людей. Отбор велся таким образом, чтобы они могли показывать типичные черты, по крайней мере для определенных социальных групп или слоев. Ни одному отдельному человеку, будь он даже такой выдающейся индивидуальностью, как Эразм, не изобрести «savoir-vivre» своего времени.

Мы слышим, как люди разных времен говорят о приблизительно одном и том же предмете. Это дает лучшее изображение перемен, чем пересказ их собственными словами. Самое позднее с XVI в. заповеди и запреты, с помощью которых индивиды старались формировать социальный стандарт, находятся в непрестанном движении. Конечно, это движение не было прямолинейным, но при всех отклонениях все же обнаруживается некий «тренд», какое-то направление — достаточно прислушаться к тому, что говорилось от века к веку.

В сочинениях о манерах, датируемых XVI в., отражен облик новой придворной аристократии, которая постепенно складывается из элементов различного социального происхождения. Вместе с нею возникает и особый кодекс поведения.

Во второй половине семнадцатого столетия Де Куртэн говорит от имени придворного общества, в высшей степени упрочившего свои позиции, — от имени двора Людовика XIV. Он обращается преимущественно к людям определенного ранга, не живущим при дворе, но желающим познакомиться с его нравами и обычаями.

В «Avertissement» он пишет: «Le Traité n’avoit pas esté imprimé, mais seulement pour satisfaire un Gentilhomme de Province qui avoit prié l’Auteur, comme son amy pariculier, de donner de quelques préceptes de Civilité à son fils, qu’il avoit dessein d’envoyer à la Cour, en sortant de ses études et de ses exercices.

Il (l’Auteur) n’a entrepris ce travail que pour les honnestes gens; ce n ‘est qu ‘a eux ци ‘il l’adresse, et particulierement à la jeunesse qui peut tirer quelque utilité de ces petits avis, chacun n’ayant pas la commodité ny de moyen de venir à Paris à la Cour, pour y apprendre le fin de la politesse¹⁾».

Люди, принадлежащие к кругу, задающему модель поведения, не нуждаются в книгах, чтобы знать, как себя вести. Это очевидно, а потому важно установить цель записи того, что составляет тайну узкого слоя придворной аристократии, и адресата подобного сочинения.

В данном случае адресат совершенно ясен. Автор подчеркивает, что его записи предназначаются для «honnêtes gens», т.е. в общем и целом для людей высшего слоя. Они в первую очередь отвечают потребностям провинциального дворянства, желающего с точностью знать, как ведут себя при дворе, а также потребности значительного числа не дворян. Успеху книги в немалой мере способствовал интерес к данным вопросам со стороны высших слоев буржуа. Имеются многообразные свидетельства того, что в это время обычаи, манеры и моды двора проникали в высшие слои третьего сословия. При всем подражании они подвергались некоторой трансформации, адаптируясь к иному социальному положению людей. Тем самым они в известной степени утрачивали характер разграничительной линии, отличительной принадлежности высшего слоя и в этом качестве обесценивались. Данная ситуация побуждала верхи к выработке еще большей утонченности поведения. Развитие придворных манер, их распространение сверху вниз, небольшая социальная деформация, обесценивание их в качестве отличительного признака — таков механизм, служивший движущей силой изменения манер высшего слоя. Важно то, что в кажущейся беспорядочности и случайности идей и мод, в придворных манерах можно в долгой перспективе обнаружить направления, линии развития, которые можно назвать сдвигом порога чувствительности и границы стыда, или «совершенствованием» нравов, или «цивилизацией». Социальной динамике соответствует динамика души, обладающая собственными законами.

2

В XVIII в. растет богатство буржуазных слоев, начинается их подъем. К придворному кругу теперь наряду с аристократическими прямо принадлежат (более чем в предшествующем столетии) и буржуазные элементы, хотя различия в социальном ранre вовсе не были утеряны. Незадолго до революции тенденция к обособлению социально ослабевшей аристократии даже вновь усиливается.

Тем не менее следует рассматривать это расширенное придворное общество как нечто целое, объединяющее в себе придворно-аристократические и придворно-буржуазные элементы и лишенное непроницаемой границы снизу. Данное общество представляло собой иерархически организованную элиту всей страны. Принадлежать к ней или хотя бы ей подражать — стремление все более широких слоев, ставшее повсеместным в условиях роста социальной взаимозависимости и достатка. Популяризаторами придворных обычаев, помимо всех прочих авторов, становятся церковные круги. Росту принудительной силы в сдерживании аффектов, регулированию и формированию поведения, поначалу представлявшим собой под именем «civilité» исключительно светское явление, теперь соответствует и определенное направление церковной традиции. Превратившись в форму социального сосуществования, «civilité» получает христианское религиозное обоснование. Как это часто случается, церковь выступает в роли важнейшего института, осуществляющего перенесение моделей сверху вниз.

В своем предисловии к правилам христианской «civilité» достопочтенный отец Ла Саль замечает: «C’est une chose surprenante, que la plupart des Chrétiens ne regardent la Bienséance et la Civilité que comme une qualité purement humaine et mondaine et que ne pensant pas à élever leur esprit plus haut, ils ne la considèrent pas comme une vertu, qui a rapport à Dieu, au prochain et à nous-même. C’est ce qui fait bien connoître le peu de Christianisme qu’il y à dans le monde²⁾». Поскольку во Франции воспитание и образование были преимущественно сосредоточены в руках сословия клириков, то именно через это сословие (если и не исключительно, то в значительной мере) по стране двинулся растущий поток сочинений, посвященных «civilité». Такие сочинения служат подсобным средством в начальном образовании, часто они издаются как пособия для уроков чтения и письма.

Именно поэтому понятие «civilité» все больше теряет свою ценность для социальной элиты. Оно переживает тот же процесс, что ранее — понятие «courtoisie».