Аллегория в гностицизме и раннем Христианстве.

Тот же дух символической интерпретации мифов продолжает жить в гностицизме. Мост от стоиков к христианскому гностицизму был создан в библейских толкованиях Аристобула из Нумения, и — прежде всего — Филона Александрийского (ок. 20 г. до н.э. - 45 г. н.э.), чьи работы оказали решающее влияние на аллегорические толкования отцов Церкви. Филон и его последователи не только «расчистили» весь греко-римский Олимп; он пошли дальше, трактуя мифологические мотивы Ветхого Завета как typoi (прообразы).

Хотя понятие «аллегория» появилось где-то в первом веке до н.э., Платон часто использует понятие hyponoia (глубинная мысль), использованное потом Плутархом, Климентом Александрийским и Оригеном. Следуя четко определенной (т.н. «диэретической») процедуре, отдельные тексты Ветхого Завета, отталкиваясь от конкретного предложения, относятся к «другому» набору фактов. Отношение между текстом писания и этим “другим” было названо «симболон». Некоторые из своих толкований Платон подтверждает тем, что Бог сообщил их непосредственно его душе, другие же — логической согласованностью, вытекающей из сопоставления образов. Обычно использовался метод tertium comparationis, оперирующий объектами из мира души или платоновских идей. Два мира, сводимые при этом вместе — это тело и душа, или физический мир и мир идей. Посредством этого метода интерпретации, известное число мифов, понимаемых до тех пор как конкретные описания внешнего мира, были обращены в мир психического, хотя они все еще никоим образом не рассматривались как принадлежащие субъекту, но скорее понимались как связанные с мировой душой, чье бытие «несубъектно».

С появлением христианства произошло нечто абсолютно беспрецедентное, положившее конец развитию старой герменевтики и в тоже самое время породившее новый этап: доктрину исторически существовавшей фигуры Христа. Как если бы все мифические небеса, наполненные богами, спустились вниз в одно человеческое существо, а вся гностическая Плерома, предвечная мифическая вселенная, воплотилась бы на земле. Это все сконцентрировалось в одном человеке, Христе, и приняло в нем историческую форму. Христос облекся во все предшествующие образы, и ассимилировал их в своем собственном образе. "Figuris vestitur typos portat . . . thesaurus eius absconditus et vilis

est, ubi autem aperitur mirum visu" («В фигуры облечен, прообразы несет. . . . сокровища его сокрыты и малы, но там где раскрываются они — их вид чудесен»). И еще: «Сколь тяжко для созданий бремя прообразов его (Христовой) славы, и потому освободил Он их от тех прообразов, так точно как освободил утробу, которая Его несла». Развитие рационального эго-сознания, происходившее в предшествующие века, было тем самым преодолено и компенсировано новым мифом. Но в Христе весь изначальный мифический мир принял вещественную форму и определение, и этому новому мифу предстояло преобладать в нашем духовном мире почти две тысячи лет.

Однако уже вскоре проблема интерпретации мифа приобрела новую форму в противоборстве Отцов Церкви и греческого духа языческой античности. Особенно поучительный пример это полемика Оригена против Цельса, неоплатоника, отстаивавшего язычество. Примерно в 178 г. н.э. Цельс выступил против христианства, защищая традиционную философскую культуру поздней античности. Христианство он рассматривал как нечто разрушительное и революционное, и обосновывал это опираясь на свой оригинальный взгляд на философию истории. Истина (его работа была озаглавлена Alethes logos — “Истинный Логос”) старой культуры, в защиту которой он выступил, основана с одной стороны на традиционной практике и обычаях (nomos), а с другой на смысле такой традиции (logos). Цельс утверждает, что скрытый, божественный смысл раскрывается по ходу истории. Истинное происхождение всякой культорной традиции заложено “божественно вдохновленными поэтами, мудрецами и философами прошлого”. Они, вдохновленные божественным духом, вещали истину в загадочных образах. Образы эти не объяснимы рационально (т.е. с помощью философского духа), но интеллект помогает философу достичь высот, с которых боги взирают вниз — достичь высот царства вечных идей, и именно там философ сможет найти истинные смыслы наполненных образами изречений древних мудрецов. Даже зооморфные боги египтян, символические обряды и идеи мистерий, мифы всех народов — все они являются выраженим этих «вечных идей». К примеру перебранка Зевса и Геры, в ходе которой Зевс связал свою жену (Иллиада 1, 590 и дальше) была, согласно Цельсу, указанием на то, как Бог «связывает вместе всю материю упорядоченным образом» в начале мира. Посредством усилий такой аллегорической интерпретации, все многочисленные и разнообразные божественные персонажи, мифы, инициации и прочие церемонии мистерий могут быть соотнесены со стоящим за ними за всеми скрытым единством. Этот метод, как пишет Андерсен «как линза собирает воедино множество расходящихся лучей исторической традиции». Именно через мудрецов, поэтов и философов прошлого сам божественный Логос истории раскрывает рациональное содержание своего громадного арсенала мистических идей и образов. С помощью аллегории Цельс пытается примирить неколебимую верность традиции и потребность в философском рационализме. «Это преобразует старое в вечно новое, а слова и писания превращает в носителей творческого духа... с помощью этого Логос истории раскрывается как нескончаемая метаморфоза духа».