Глава 9

МОДЕЛИ И ПРОБЛЕМА НАГЛЯДНОСТИ

Постановка вопроса. Является ли наглядность свойством моделей?

Одним из дискуссионных вопросов гносеологии моделирова­ния является вопрос о наглядности как свойстве моделей.

Наличие этого свойства у моделей иногда оспаривается на том основании, что модель нужно отличать от наглядного образа, представления. Таково, например, мнение А. А. Зиновьева и И. И. Ревзина, которые в упомянутой работе, исходя из тезиса о том, что модель есть лишь средство получения знания, а не само знание, отрицают наглядность моделей как общий их при­знак. Называя моделями, по сути дела, лишь один их класс — класс вещественных моделей, куда ими включаются и знаковые системы, они склонны признать и наглядность в весьма ограни­ченном смысле. «Модель, — говорят они, — наглядна в том смысле, что она воспринимается как особый объект, в частности, воспринимаются и знаки в математических выражениях, но она не есть наглядный аналог объекта в философском смысле этого слова».¹ Но ограничение проблемы наглядности моделей лишь такого рода наглядностью представляет собой неоправданное сужение проблемы и закрывает путь к исследованию вопроса о познавательных возможностях моделей.

Отрицание наглядности мысленных моделей иногда прово­дится и в другой форме. В превосходной статье М. А. Маркова (подвергнутой в свое время несправедливой и незаслуженной критике) говорится, между прочим, что «модель новой физики отличается от моделей физики классической тем, что она „не на-

¹ А. А. Зиновьев и И. И. Р е в з и н. Логическая модель как сред­ство научного исследования. ВФ, 1960, № 1, стр. 83.

247

глядна". Более того, с точки зрения „наглядности" она часто про­тиворечива. При построении „моделей" новой физики исполь­зуются материалы, которые браковались бы старыми „модели­стами"».² Здесь уже ставится под сомнение наглядность не логико-математических моделей, а мысленных моделей в физике, которые обычно понимались как конструкции, построенные по­средством наглядных представлений, чувственных образов.

Создается впечатление, что применяемые в современной фи­зике модели утрачивают наглядность, что последняя была лишь свойством классических, механических, оловом, старых моделей. Вопрос о том, что такое наглядность, мы рассмотрим ниже, а здесь лишь отметим, что М. А. Марков под отсутствием на­глядности фактически понимает невозможность в квантовой ме­ханике построить единую, исчерпывающую, всеохватывающую модель явления, которая к тому же была бы и непротиворечивой. Если так понимать наглядность, то тогда спорить против утвер­ждения о невозможности наглядных моделей в физике микро­мира не приходится. Но вряд ли нас может устроить такое пони­мание наглядности.

Подавляющее большинство авторов книг и статей по фило­софским проблемам моделирования, появившихся у нас за по­следние годы, не считает наглядность существенным свойством или функцией модели.³ Впрочем, это мнение не у всех авторов высказано в категорической форме. Одни допускают, что модель может «сопровождаться элементами наглядности» (В. В. Чавча-нидзе), другие считают, что существуют модели наглядные и не наглядные (И. Б. Новик, И. Т. Фролов). Но во всех случаях наглядность не признается общим и обязательным признаком или свойством моделей.

Основным и, пожалуй, наиболее распространенным аргумен­том является ссылка на логико-математические модели («мате­матическое описание»), не отличающиеся атрибутом наглядности. Другой аргумент опирается на тот факт, что «ученые способны воспринимать чужие идеи, символику, математические модели,

² М. А. Марков. О природе физического знания. ВФ, 1947, № 2, стр. 156.

³ См., например: И. Б. Новик. 1) Наглядность и модели в теории элементарных частиц. Сб. «Философские проблемы физики элементарных частиц», Изд. АН СССР, М., 1963, стр. 302 и ел.; 2) О моделировании слож­ ных систем. Изд. «Мысль», М., 1965, стр. 305; В. В. Чавчанидзе. Модели науки и кибернетика. Сб. «Кибернетика, жизнь, мышление», изд. «Мысль», М., 1964, стр. 365 и ел.; И. Т. Фролов. Очерки методологии био­ логического исследования. Изд. «Мысль», М., 1965, стр. 155; Б. А. Г л и н- с к и й, Б. С. Г р я з н о в, Б. С. Д ы н и н, Е. П. Н и к и т и н. Моделирование как метод научного исследования. Изд. МГУ, 1965, стр. 31—33. Из послед­ них зарубежных работ о моделях следует указать книгу М. Хесс (М. В. Hesse. Models and analogies in science. London—New York, 1963), в которой также отрицается наглядность как обязательный признак мо­ дели.

248

^

теории, не требуя обязательного сопровождения этих идей, моде­лей, теорий элементами осязаемости, наглядности, не требуя обязательного истолкования модельных представлений объекта в форме наглядной модели».⁴

Подобные аргументы не выдерживают, однако, серьезной критики. Если тщательно проанализировать их, то обнаружи­ваются их шаткость и непоследовательность. Доказывается нена­глядность моделей, но имеют.при этом в виду не модели, а «мо­дельные», т. е. упрощенные, теории⁵ или гипотезы или вообще формализмы. Доказывается необязательность наглядности для мо­делей, но что понимать под наглядностью, точно не указывается, а если иногда и указывается, то это делается неоднозначно и в большинстве методологических работ без учета психологиче­ских и гносеологических исследований проблемы наглядности.

Впрочем, отрицание наглядности как существенного свойства моделей не является всеобщим. Существует мнение, что «нагляд­ность» и «модельностъ» — это одно и то же понятие, а немецкий физик Г. Гебер полагает даже, что в будущем у человека ра­зовьются способности наглядного представления микромира и откроется возможность построить наглядные модели атомных объектов.⁶ Трудно, конечно, согласиться с этой точкой зрения и надеяться на возможность когда-нибудь непосредственно созер­цать явления микромира. Очевидно, что это противоречит зако­нам природы, по которым осуществляется «созерцание», «виде­ние» предметов. Мы привели это мнение Г. Гебера как пример существующей среди физиков точки зрения на соотношение мо­дели и наглядности. Характерно, что многие физики потерю наглядности в современной физике связывают с ограничением роли моделей или вообще с отказом от них. «Исчезли модели — не только механические, но и заменившая их почти столь же наглядная электродинамическая картина мира. Физика перестала быть „наглядной"»,⁷ —- писал академик А. Ф. Иоффе.

В этой связи нельзя не отметить, что Н. Бор, посвятивший немало философских раздумий проблеме моделей и наглядности, также считает, что наглядность не следует отделять от возмож-

⁴ В. В. Ч а в ч а н и д з е, ук. соч., стр. 378.

⁵ Примером такого понимания модели является употребление этого термина в некоторых разделах современной теоретической физики. Так, при построении новой теории, например теории элементарных частиц, слово «модель» в выражениях «модель теории элементарных частиц», «модель теории материи» (в частности, «модель Ли») обозначает не что иное, как упрощенный вариант, набросок теории при условии довольно грубых упрощений, могущих даже не иметь определенного физического смысла.

⁶ Н. Н е b е г. Uber einige philosophisch wichtige Aspekte der Quanten- Iheorie. In: Naturwissenschaft und Philosophie. Berlin, 1960, S. 30.

⁷ А. Ф. Иоффе. Основные представления современной физики. Гостехиздат, М.—Л., 1949, стр. 326.

249

ности модельного воспроизведения действительности. Для него наглядное и модельное толкование объектов совпадают.⁸ При этом Бор выступал не против всякого модельного или наглядного воспроизведения атомных объектов, а против «привычного», т. е. против такого воспроизведения, которое основано на идее неогра­ниченного переноса в новую область возможности построения единой, всеохватывающей макроскопической модели. Сущность его взглядов на проблему наглядности можно сформулировать в виде положения о невозможности вследствие квантового харак­тера процессов микромира и немеханического характера его за­кономерностей построения единой, всеохватывающей модели микрообъекта и необходимости воспроизведения его свойств в дополнительных образах, моделях. Он писал: «Хотя такого рода информации (т. е. получаемые из различных условий эксперимента, — В. III.) не могут быть скомбинированы при по­мощи обычных понятий в единую картину объекта, они несом­ненно представляют одинаково важные стороны всякого знания исследуемого объекта, какое может быть получено в этой об­ласти. Действительно, признание такого дополнительного харак­тера механических аналогий, при помощи которых пытались представить себе индивидуальные акты излучения, привело к вполне удовлетворительному разрешению упомянутых выше за­гадок о свойствах света».⁹

Конечно, решение Н. Бором проблемы наглядности и возмож­ности применения моделей в микрофизике в связи с его принци­пом дополнительности требует специального рассмотрения. Однако нельзя не отметить, что его подход к этой проблеме не только является попыткой преодолеть ограниченную трактовку моделей, свойственную классической физике, и не только вполне соответствует духу современного научного познания, но соответ­ствует также и духу диалектики, если отбросить некоторые неудачные высказывания, навеянные позитивизмом в условиях незнакомства с подлинным содержанием диалектического мате­риализма.

Но как бы там ни было, фактом является то, что в вопросе о наглядности моделей нет единого мнения ни у философов и логиков, ни у физиков. Отчасти это происходит оттого, что тер­мин «наглядность» (как и термин «модель») не употребляется всегда и у всех авторов однозначно, а это — дополнительный источник разногласий или недоразумений. Поэтому при анализе проблемы наглядности следует прежде всего уточнить значение этого термина, что и будет сделано в соответствующем месте.

Однако главным источником споров и расхождений является не терминологическая неупорядоченность, а коренное различие

⁸ См.: Н. Бор. Атомная физика и человеческое познание. ИЛ, М., 1961, стр. 108, 146.

⁹ Там же, стр. 43.

250

_в решении гносеологических проблем философами противополож­ных направлений. В какой мере решение основной гносеологи­ческой проблемы влияет на отношение к проблеме наглядности? В какой мере отрицание теории отражения связано с отрица­нием наглядности в познании? Эти вопросы требуют определен­ного решения, от которого зависит общий подход к проблеме на­глядности моделей.

Наше решение будет в общем сформулировано в рамках принципа материалистического сенсуализма, согласно которому чувственные данные являются единственным источником всего нашего знания (включая и самые сложные и абстрактные тео­рии) о явлениях, свойствах, законах внешнего, материального мира (движущейся материи). Если в общей теории познания вопрос о наглядности чувственных форм познания и ненагляд­ности логических является в принципе решенным, то нас здесь будет интересовать прежде всего вопрос о наглядности моделей, связанный с вопросом об отношении моделей к обычным формам познания, в частности к представлениям, с одной стороны, и понятиям и теориям — с другой. Особый вопрос — это вопрос о «наглядности» вещественных моделей. Существенным, наконец, является вопрос о том, в какой степени объективные предпо­сылки общего и специфического характера, определяющие необ­ходимость не наглядных форм наших знаний, влияют на возмож­ности и особенности моделирования.

Таков круг вопросов, который будет освещен в настоящей главе. Вряд ли нужно добавлять, что нас главным образом будет, как и раньше, интересовать гносеологический аспект проблемы. Онтологические же аспекты, связанные с объективной диалек­тикой, являются здесь необходимыми предпосылками (в част­ности, единство общего и отдельного, сущности и явления, необ­ходимого и случайного и т. п.).

Проблема наглядности сама по себе, а также в связи с вопро­сом о моделях довольно широко обсуждалась в гносеологической и методологической литературе последних лет. Из марксистских работ, посвященных этой проблеме, следует выделить интересное исследование В. П. Бранского,¹⁰ которого привлекает главным образом, онтологический аспект этой проблемы в рамках физики. Существен вклад в разработку указанной проблемы, внесенный немецким марксистом X. Корхом,¹¹ советскими исследователями Л. Вальтом, А. В. Славиным ¹² и др.

^{1 0} В. П. Б ран с кий. Философское значение проблемы наглядности в современной физике. Изд. ЛГУ, 1962.

¹¹ См.: G. Korch. Zur Kritik des physikalischen Idealismus C. F. von Weizsackers. Berlin, 1959 (Кар. VI).

¹² См.: Л. О. В а л ь т. О познавательной функции модельных представ­ лений в физике. Вестн. ЛГУ, 1961, № 5; А. В. Славин. Взаимодействие и взаимопроникновение понятий и наглядных образов в мыслительных процессах. Вестн. ЛГУ, 1965, № 23.

251

Значительный интерес для изучения нашей проблемы имеет также дискуссия на тему: «является ли наглядность возможной и необходимой для естественнонаучного лознания?», проведенная в Институте философии Университета им. Гумбольдта в Берлине в мае 1960 г. В результате этой дискуссии был не только полу­чен положительный ответ на поставленный вопрос, но были осве­щены различные, очень интересные и важные аспекты этой проблемы, в частности связь наглядности и моделирования, вопрос о ступенях и формах наглядности, о единстве наглядного и не наглядного.¹³

Борьба против наглядности в буржуазной «философии науки»

В то время как в марксистских работах, несмотря на споры по отдельным частным вопросам, освещение этой проблемы дается с позиций марксистско-ленинской теории отражения, благодаря чему существует единство и достигнут определенный прогресс в ее решении, в работах буржуазных философов и физиков, за­трагивающих в той или иной степени вопрос о наглядности, обнаруживается значительное расхождение в главном и принци­пиальном. Нет единства не только в ответе на вопрос, нужна ли наглядность в научном познании, но и в понимании самой сущ­ности наглядности, что проявляется в пестроте и противоречивом характере определений этого понятия.

Однако при всей этой пестроте мнений можно обнаружить весьма примечательную закономерность: требование наглядности в познании подвергается многочисленным атакам, и, хотя про­тивники этого требования пользуются различными аргументами и принадлежат к различным школам, эти атаки всегда (почти без исключения) ведутся с позиций идеализма. В то же время защита наглядности так или иначе связана с отстаиванием прин­ципов материалистической гносеологии, хотя эта защита не всегда безупречна с точки зрения диалектического метода.

Примером подобной защиты наглядности в борьбе с ее пози­тивистским отрицанием являются высказывания по этому во­просу М. Планка, выступившего с позиций естественнонаучного материализма. Подчеркивая решающее значение понятийного мышления в построении и развитии теории, Планк, однако, отво­дил определенную роль и наглядности в физическом познании. Он считал, что «образы-представления и соответствующие им на­глядные созерцания неизбежны в физическом исследовании и уже бесчисленное множество раз давали ключ к открытию новых

^{1 3} См.: Wiss. Z. Humboldt-Univ. Berlin, Ges.-Sprachw. R., 1961, Bd. X, № 2/3, SS. 143-160.

252

путей познания, хотя—с этими образами нужно обращаться _с большой осторожностью, если даже они и подтверждались в те­чение длительного времени».¹⁴ Позже Планк снова подчеркивал значение живого созерцания в процессе возникновения новых физических идей, «ибо новые идеи возникают не в рассчитываю­щем рассудке, а в творчески действующей фантазии».¹⁵ Призна­ние важной роли наглядности в научном объяснении и научном открытии Планк связывал с материалистическим пониманием путей, ~ ведущих теоретическое исследование к более глубокому познанию объективной реальности.¹⁶

Этому взгляду, основанному на гносеологии материалистиче­ского сенсуализма, противостоит другая, противоположная мате­риализму точка зрения, согласно которой развитие научной мысли возможно без всякого следа наглядности и современная физика, в частности квантовая механика, ведет физическую тео­рию к полному освобождению от наглядности. Сущность этого взгляда сформулировал В. Гейзенберг: «Понимание явлений при­роды, в которых играет существенную, роль постоянная Планка, возможно только при значительном отказе от наглядного описа­ния этих явлений».¹⁷ Отправляясь от вывода квантовой теории о том, что «атом не является образованием, доступным нагляд­ному представлению в том же смысле, в каком доступен предмет повседневного опыта»,¹⁸ Гейзенберг делает заключение об абсо­лютной ненаглядности познания микромира, в частности кванто­вой механики, а в связи с этим и о нематериальном характере ее объектов, не существующих в пространстве-времени, не подчи­няющихся объективному закону причинности и т. п.

Подобный вывод делает и кантианец К. Вейцзекер: «Сам атом мы не воспринимаем непосредственно, он дан нам не как объект в пространстве и времени, а лишь как цель нашего ко­нечного вывода из аппарата измерения. Мы не можем также описать его посредством модели по образу пространственно-вре­менного объекта».¹⁹ Поэтому, если классическая физика была наглядной в том смысле, что она описывала свои объекты в. про­странстве и времени, то «физика нашего столетия должна была убедиться, что эта программа квазинаглядной модели для явле-

¹⁴ М. Plank. Wege zur physikalischen Erkenntnis. Leipzig, 1944, SS. 163—164.

¹⁵ Там же, стр. 335.

¹⁶ Там же, стр. 333.

¹⁷ В. Гейзенберг, Э. Шредингер, П. Дирак. Современная квантовая механика. Гостехиздат, Л.—М., 1934, стр. 16 (курсив наш, —

в. т.).

¹⁸ W. Heisenberg. Wandhmgen in die Grundlagen der Naturwissen- schaft. Leipzig, 1945, S. 86.

¹⁹ С F. von Weizsacker. Zum Weltbild der Physik. 3. Aufl. Leip­ zig, 1945, S. 29.

253

ний, недоступных наглядному созерцанию, неосуществима по отношению к атому».²⁰

Еще более решительно отказ от наглядности в физике вы­ражен в работах австрийского физика А. Марха: «Совершенно невероятно... чтобы физика когда-нибудь опять вернулась к на­глядности. .. Физика стала терять образный характер в тот момент, когда она перешла к изучению мира атомов... Теория попала в такое в высшей степени неудовлетворительное поло­жение, что для спасения наглядности должна была пожертво­вать непротиворечивостью, будучи вынужденной применять рядом друг с другом два противоречивых представления... Пер­вое время квантовая механика была наполнена попытками свести оба взаимно противоречивых образа к одному единому представлению, до тех пор — и это стало началом квантовой ме­ханики — пока не поняли, что только известный отказ от всякой наглядности может сделать свободным путь к удовлетворительной теории».²¹

Этот же взгляд разделяют многие другие физики-идеалисты. В частности, А. Эддингтон, на селективный субъективизм кото­рого и опирается Марх в попытках «субъективизации физических законов», обосновывал отказ от наглядности свойствами наших познавательных способностей.²² При этом характерной для всей идеалистической линии в этом вопросе является прямая связь утверждений о не наглядном характере современной физики с отрицанием объективности материи, пространства, времени, дви­жения на основе метафизически одностороннего толкования сла­бостей и недостатков механического материализма. Приписывая наглядность только механическим моделям, Д. Джине, например, заявлял, будто новая физика показала, «что все попытки при­бегнуть к механическим моделям терпят и должны терпеть крах. Ибо механическая модель, или образ (picture), воспроизводит вещь как событие в пространстве и времени, между тем как стало ясно, что первичные (ultimate) процессы природы не про­исходят и не допускают воспроизведения их в пространстве и времени».²³

В философских работах Джинса, как и у П. Дюгема, отказ от наглядности равносилен отказу от построения механических моделей. Он признает значение наглядных образов и моделей только для описания явлений, но они бесполезны для пости­жения сущности, для объяснения и понимания. Понимание тео-

^{2 0} С. F. von Weizsacker. Die Anschaulichkeit in der modernen Physik. Das Fiinfminuten Lexikon. Frankfurt/M., 1950, S. 153.

²¹ A. March. Die physikalische Erkenntnis und ihre Grenzen. Braun­ schweig, 1955, SS. 14-15.

²² См.: A. Eddington. The philosophy and physical science. Cam­ bridge, 1940.

²³ J. Jeans. Physics and philosophy. Cambridge, New Yort 1945, p. 175.

254

рии вполне, по его мнению, достигается привычкой оперировать понятиями и умением строить логические выводы.

«Мы можем изобразить мир реальности, — говорит Джине, — как глубокий поток; мир явлений — это его поверхность, ниже которой мы ничего не можем видеть. События, происходящие глубоко внизу, порождают пузыри и водовороты на поверхности потока. Они являются носителями энергии и излучения в нашей обычной жизни, которые воздействуют на наши чувства и воз­буждают наш ум; глубоко под ней находится вода, о которой мы можем знать только при помощи логического вывода. Эти пузыри и водовороты обнаруживают атомность, но мы не знаем ничего, что соответствует атомности в глубинных течениях. Этот дуализм явления и реальности проходит сквозь всю историю философии, восходя к Платону».²⁴

Конечно, получая логические выводы из исходных посылок, теоретик достигает некоторого «понимания», однако это не есть понимание объективного содержания — физического смысла тео­рии. Подобное понимание достигается лишь тогда, когда устанав­ливается, что описывает в объективном мире данная теория — какие процессы, связи, отношения, законы и т. д. она отражает. Отрицание всякой возможности использовать для достижения такого понимания наглядные образы-модели проистекает у Джинса от того, что он противопоставляет мир феноменов миру недоступных познанию «реальностей». Таким образом, источником отказа от наглядности и моделей в познании яв­ляются дуализм мира явлений и мира сущностей, их несоизмери­мость, несопоставимость.

Может на первый взгляд показаться, что поход против на­глядности обусловлен антисенсуалистической философией, теми или иными ее элементами, которые сохранились в различной сте­пени в ментализме Джинса, априоризме Эддингтона, феномена­лизме Марха и в им подобных гносеологических концепциях. Ка­залось бы, философия позитивизма, которая кичится своей связью с опытом, экспериментом, фактами, должна была бы, на­против, отстаивать наглядность в познании. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что и позитивизм, который у боль­шинства его сегодняшних защитников представляет собой совре­менную форму юмистского агностицизма, также враждебен на­глядности и пытается внести свой вклад в ее изгнание из науки.

В этом отношении весьма характерными являются работы Ф. Франка, в которых обсуждается рассматриваемая проблема.

Если в работах 20—30-х годов Франк резко отрицательно относился к требованию 'наглядности в познании и стремился подкрепить принцип ненаглядности изощренной, но сомнительной

²⁴ Там же, стр. 193. Ср. также: J. Jeans. The new background of science. Univ. of Michigan Press, 1959, pp. 63—67.

255

аргументацией, то в поздних работах, оставаясь по-прежнему на позициях агностицизма, он все же идет на ряд уступок. В книге «Современная наука и ее философия» (статьи, написанные в пе­риод с 1907 по 1947 г.) содержатся явные нападки на требование наглядности, а вместе с этим и на метод моделей. Здесь утвер­ждается, что попытки связать новую теорию, в частности кванто­вую механику, с наглядностью (т. е. попытки наглядно истолко­вать ее принципы) вытекают не из требований теории, а из чисто психологических особенностей тех или иных ученых. Некоторые из них предпочитают математические формулы, в то время как другие — геометрические образы. Повторяя Дюгема, Франк го­ворит, что стремление к (наглядности есть признак слабых и кон­сервативных умов. Для этих умов понятно только то, что соответ­ствует здравому смыслу. «Здесь особенно желательны механиче­ские образы или модели, и консервативные умы почти всегда предпочитают теории, пользующиеся этим методом доказатель­ства».²⁵ В статье, посвященной анализу наглядности физических теорий, Франк также доказывал, что не только в современных физических теориях, но и в старых классических наглядность является иллюзией, ибо нет никакой возможности изложить лю­бую теорию так, чтобы ее изложение имело какое-нибудь непо­средственно переживаемое сходство с переживанием представ­ленного. «В этом смысле физическая теория, конечно, никогда не является наглядной».²⁶ Софистически истолковывая примеры, взятые из истории: науки, Франк пытался доказать, что нет никакого сходства, например, между ощущением движущейся по небу светящей точки и образом планетной системы или между переживанием восприятия света и колебаниями эфира в виде студенистой массы и т. д. Еще большей иллюзией, утверждает Франк, является наглядность в атомной физике в смысле сход­ства наблюдаемых спектральных линий:, рассеяния света с дви­жением электронов по стационарным орбитам в планетарной мо­дели Бора. «Желание видеть в этих уменьшенных траекториях планет нечто наглядное является иллюзией».²⁷ Таким образом, ни старые, ни новые физические теории не характеризуются нагляд­ностью; в одних случаях «за стремлением к наглядности скры­вается лишь стремление к простоте»,²⁸ в других «с требованием наглядности связывают желание, чтобы одна и та же теория передавала излучение и еще совершенно другое переживание

²⁶ Ph. Frank. Modem science and its philosophy. Harward Univ. Press, Cambridge, 1950, p. 151.

²⁶ Ph. Frank. tJber die «Anschaulichkeit» physikalischer Theorien. Die Naturwissenschaften, Bd. 16, H. 8, S. 122. В русском переводе этой статьи (сб. «Диалектика в природе», № 4, М., 1929, стр. 182—200) имеются неточности, существенно искажающие смысл.

²⁷ Там же, стр. 123.

²⁸ Там же, стр. 122.

256

(в нашем случае —пути планет), которое нам лучше знакомо из опыта, вернее, из исторического развития физики».²⁹

Но весь пафос критики Франка как позитивиста направлен против тех случаев, когда с требованием наглядности «связано определенное, — как он выражается, — метафизическое мировоз­зрение, состоящее из двух частей... во-первых, из материалисти­ческого миропонимания, согласно которому все происходящее в конечном счете может быть сведено к движению в пустоте абсо­лютно твердых маленьких частиц... и, во-вторых, идеалистиче­ской философии с ее абсолютизацией таинственной троицы: про­странства, времени, причинности (или пространства, времени, ма­терии)».³⁰

Если оставить на совести Франка произвольное употребление терминологии и искажение взглядов современного (т. е. диалек­тического) материализма, то из его рассуждений о наглядности явствует, что отказ от нее порожден общей антиматериалистиче­ской направленностью позитивизма.

Впрочем, было бы несправедливо утверждать, что Франк вообще против всякой наглядности. Он отрицает ее лишь в выше­указанном смысле, когда ее признание связано с теорией отра­жения или доказывается в рамках теории отражения. Поэтому Франк присоединяется к тому употреблению термина нагляд­ности, которое встречается у Гейзенберга, когда этот термин «применяется к таким физическим теориям, утверждениям кото­рых могут быть сопоставлены действительные переживания, где можно различить степень наглядности в зависимости от того, возможно ли это сопоставление уже с основными допущениями теории или же с более или менее отдаленными следствиями».³¹

Но такое признание наглядности исключает трактовку даже элементарных представлений, не говоря уже о модельных, как наглядных, образов действительности и сводится к констатации тривиального факта, что наглядно то, что мы видим или воспри­нимаем. Естественно, что поскольку любая научная теория не ограничивается простым описанием отдельных фактов и тем бо­лее не заключается в описании переживаний, а представляет собой формально систему понятий, то в этих рамках она, ко­нечно, не наглядна. Но как только возникает вопрос о ее отно­шении к объективному миру, об истинности ее объяснения тех или иных явлений, следовательно, о том, какова объективно про­странственно-временная, причинно-следственная или более кон­кретная закономерная структура того или иного процесса, появляется и вопрос о возможности в какой-то степени воспроиз­вести эту структуру не только в понятиях, но и наглядно, в частности при помощи модели-аналога или в модельном пред-

" ²⁹ Там же, стр. 123.

³⁰ Там же, стр. 124.

³¹ Там же.

17 B_s A_£ Штофф 257

ставлении. Франк эту возможность отрицает и вследствие этого отвергает познавательное значение подобных моделей.

Итак, на примере Франка отчетливо видно, что позитивисты сводят наглядность к непосредственным чувственным восприя­тиям пли представлениям, следовательно, к простой «ощущае-мости» и «иредставляемости», оставляя в стороне и отрицая постановку вопроса о наглядном отображении, о наглядном образе объектов внешнего мира, не данных нам непосредственно. Поэтому они ограничивают наглядность сведением к чувственно наблюдаемому и отрицают модель как один из наглядных спосо­бов отображения и воспроизведения объектов внешнего мира вообще и тем более объектов, которые непосредственно не даны в чувственном познании, недоступны непосредственному наблю­дению при помощи органов чувств и которые, следовательно, нельзя непосредственно увидеть, потрогать, услышать и т. п.

К разноголосому хору (физиков-идеалистов, воспевающих отказ от наглядности в современной физике, присоединяются и голоса философов-идеалистов, пытающихся обосновать этот отказ общими философскими принципами. С подобной попыткой мы встречаемся у Э. Кассирера в его трехтомной «Философии сим­волических форм». Критикуя подобно И. Г. Фихте Канта справа, Кассирер утверждает, что человеческое сознание опредмечивает себя в многообразных формах, преобразуя хаос впечатлений в последовательный ряд слоев, которые выступают как формы, ступени объективизации сознания. Эти формы Кассирер видел в языке, мифе и религии, искусстве, истории. Они представляют собой не отражение объективной действительности, а творения духа, в которых человек создает себе впервые свой мир. К этому миру относится и мир точного естествознания. «Мир точного естествознания оказывается не началом, а скорее концом про­цесса объективизации, корни которого уходят в другие, более ранние слои формообразования (Gestaltung)».³²

Кассирер стремится доказать и показать, что прогресс в естествознании заключается в постепенном освобождении от оков чувственности. Уже Галилей и Кеплер «исходили из „прин­ципов" и „гипотез", которые как таковые не обладали никаким „соответствием" с чувственно-действительным». Современная же наука завершает процесс освобождения от чувственности, от наглядности, от сходства с вещами. Она «становится системати­ческой лишь благодаря тому, что она, в строгом смысле слова, решается стать символической».³³

На основе этой идеалистической программы Кассирер строит свою концепцию развития науки как последовательного процесса освобождения от наглядности, который находит свое полное, за-

^{3 2} Е. С a s s i г е г. Philosophie der symbolischen Formen, Bd. III. Ber­ lin, 1929, S. 522.

³³ Там же, стр. 527.

258

вершение в современной физике. Создается такой тип понимания природы, в котором не только исключены специфические чув­ственные данные, но в котором осуществлен отказ также от опоры на мир наглядного созерцания в его прежней форме. Выс­шие универсальные естественнонаучные понятия построены теперь так, что они лишены всякой возможности стать непосред­ственно наглядными. Функция, которую они выполняют, специ­фический „смысл", который им принадлежит, состоит в том, что они содержат общие и всеобщие принципы упорядочения, содер­жание которых не подлежит никакому воспроизведению (Dar-stellen) в наглядном представлении».³⁴

В этих словах сформулирован отказ от наглядности уже не только как мнение физика и не как программа естествоиспыта­теля, столкнувшегося с трудностями построения какой-то новой специальной теории, а как философский принцип, относящийся ко всему человеческому знанию. Рамки нашей книги не позво­ляют проследить, насколько Кассирер извращает действительный ход познания, реальную диалектику чувственного и логического в целом. Ограничимся только указанием на то, что отказ от наглядности, мотивируемый особенностями естественнонаучного познания, представляет собой в концепции Кассирера логическое завершение попыток оторвать познание от действительности, от внешнего мира, от материального бытия. Это прямой результат антиматериализма неокантианцев. В самом деле. Если нет внеш­него мира, нет материи, то чувственность как единственный источник знания об этом мире теряет всякое значение как необ­ходимая ступень познания и вместе с ней отпадает и значение наглядности на пути приобретения новых знаний. Чувственность становится чем-то необязательным, случайным, отягощающим мысль, а наглядность в лучшем случае приобретает характер про­стой иллюстративности, необходимой для слабых или консерва­тивных умов.

Неудивительно, что этот подтекст содержится в выступле­ниях по данному вопросу и других идеалистов — П. Дюгема, А. Пуанкаре, впоследствии Ф. Франка, хотя они принадлежат к разным направлениям идеализма.

За изгнание наглядности из современной физики ратуют не только философы позитивистского и кантианского толка, но и представители других философских школ. В качестве примера сошлемся на томиста А. Кейперса и лейбницианца Ф. Кауль-баха. Кейперс, посвятивший в своей книге «Модель и понимание» специальный раздел проблеме наглядности, пишет: «Дальнейшее развитие теории в квантовой механике сопровождается все уве­личивающимся удалением от наглядной картины мира... Нагляд­ная картина классической физики заменяется формализмом, ко-

Т ам же, стр. 528.

17* 259

торый вносит связь между воспринимаемыми явлениями. Атом становится все больше системой уравнений».³⁵

Отрицание наглядности в пользу мистической интуиции со­держится в работе Ф. Каульбаха, специально посвященной ана­лизу проблемы созерцания в классической и современной физике. Правда, это отрицание проводится под видом защиты нагляд­ности. Ибо, как утверждает Каульбах, его целью является «опро­вергнуть мнение, будто современная физика характеризуется ненаглядностью, и, напротив, доказать, что квантовая механика открывает для наглядного созерцания такие возможности, кото­рыми оно не обладало в классической физике».³⁶ Однако эта цель осуществляется автором путем противопоставления «формаль­ного», по его терминологии, наглядного созерцания «реальному». При этом под формальным наглядным созерцанием он понимает построение моделей, отображающих те или иные стороны или части действительности и претендующих на ее отображение. Это он называет реализмом моделей и требует отказаться от такой формальной наглядности и реализма моделей в пользу реального созерцания (Realanschauung), которое ориентировано не на части, ■отношения и структуры, а на постижение целого в его качествен­ной неделимости ³⁷ и на деле оказывается не чем иным, как ми­стической интуицией. Такое «признание» наглядности факти­чески означает ее отрицание с позиций иррационализма.

Таким образом, вражда к наглядности объединяет философ­ствующих физиков и философов совершенно разных философских школ и направлений внутри лагеря идеализма. Сравнивая аргу­ментацию против наглядности Джинса, Эддингтона, Гейзенберга, Франка, Кассирера ж др., можно убедиться, что их в этом вопросе объединяют не столько существо дела, особенности и закономер­ности процесса познания и даже не столько особенности теоре­тико-познавательной ситуации в современной физике (хотя и этот момент ими используется), сколько прежде всего и главным образом их враждебность материализму. Поход против нагляд­ности в познании есть одно из выражений антиматериализма.

Отказ от наглядности, в какой бы форме он ни выступал и какими бы аргументами ни подкреплялся в идеалистической теории познания и методологии, в силу этого обстоятельства при­обрел характер некоего общего методологического философского принципа. Содержание этого принципа, по мнению В. П. Бран-ского, может быть сведено к следующим 4 моментам: 1) невоз­можность [представления явлений микро- и мегамира в чувствен­ных образах; 2) наличие некоторой объективной основы в свой­ствах соответствующих объектов, исключающей возможность их

^{3 5} А. К u i р е г s. Model en inzicht. Nijmingen, 1959, p. 152.

³⁶ F. К a u 1 b а с li. Die Anschauuiig in der klassischen und modernen Physik. Philosophia Naturalis, 1958, Bd, 5, H. 1, S. 68.

³⁷ Там же, стр. 74—79.

260

наглядного описания; 3) объяснение наглядного (т. е. наглядных явлений) из ненаглядного (из не наглядной, не данной в опыте-основы); 4) допущение, что. дальнейший прогресс физики возмо­жен лишь на пути полного отказа от наглядных представлений. а следовательно, моделей. Главное и основное, что характеризует этот принцип, — отрицание наглядности как одного из свойств, отражения. Отказ от теории отражения влечет за собой и отказ от наглядности.

Этот тезис о связи принципа ненаглядности с борьбой против теории отражения мы считаем существенным для правильного решения проблемы наглядности в целом. С точки зрения этого тезиса становится понятным и то, почему все идеалисты³⁸ ополчаются против наглядности, и то, почему они при этом поль­зуются различной аргументацией, вытекающей всецело из той или иной формы идеалистического решения основного гносеоло­гического вопроса.

В. П. Бранский справедливо указывает,³⁹ что субъективный идеализм видит причину ненаглядности в субъективности физической реальности, объективный идеализм — в сверхъесте­ственности или потусторонности подлинной реальности, агности­цизм — в непознаваемости физической реальности, точнее, в про­блематическом характере теории и понятий (гипотез и предполо­жений) , которые не описывают непосредственно чувственные данные, переживания. «Согласно метафизическо-материалистиче-ской точке зрения, причиной ненаглядности является непознан-ностъ физической реальности (например, так называемая теория «скрытых параметров» Эйнштейна, де Бройля и др. в квантовой механике)».⁴⁰ Поэтому защитники этой точки зрения ошибочно полагают, что познание и понимание явлений любого уровня: сложности и любой физической природы равносильны построе­нию единых всеохватывающих моделей этих явлений. Возрож­дение взглядов на модель В. Томсона связано здесь с непонима­нием как диалектического характера процесса познания, так п качественной специфики природы и закономерностей немакро­скопических миров.

³⁸ Могут возразить, что не все идеалисты выступают против нагляд­ ности, ссылаясь на пример Канта, на его трансцендентальную эстетику^ Но такое возражение было бы несостоятельным, так как учение Канта о чувственности, дающей содержание знаний, и о вещах в себе, являю­ щихся источником ощущений, есть именно остаток того материалистиче­ ского сенсуализма, который и определяет признание наглядности как важного момента познания. Это учение, конечно, находится в противоре­ чии с кантовским априоризмом и идеализмом (см. ниже), противоречии, которое и является содержанием его дуализма. Характерно, что изгна­ ние вещи в себе привело Фихте к построению системы, в которой не ока­ залось ни наглядности, ни вообще чувственности.

³⁹ См.: В. П. Бранский, ук. соч., стр. 18.

⁴⁰ Там же, стр. 18—19.

261

Гносеологическим источником самого отказа от наглядности являются трудности, связанные как со старой проблемой о соот­ношении общего и единичного в действительности и логического и чувственного в познании и неумением ее диалектически ре­шить, так и с новой проблемой о природе «ненаглядности» еди­ничного микрообъекта и его поведения, с чем столкнулась новая физика.

Понятие наглядности. Критический анализ некоторых определений

Анализируя споры по вопросу о наглядности и многочислен­ные аргументы pro et contra, мы намеренно сначала отвлекались от того факта, что в этих дискуссиях спорящие стороны часто вкладывают в слово «наглядность» совершенно разный смысл.

Внимательное изучение работ физиков, говорящих о проблеме наглядности в современной физике, позволяет установить порази­тельную неоднозначность в толковании этого термина, а следова­тельно, в определении понятия наглядности.

Это понятие употребляется в следующих значениях:

1) логическая непротиворечивость теории (В. Гейзенберг, П. Иордан);

2. простота, достигаемая применением упрощающих абстрак- ций-идеализаций (П. Иордан);

3. применимость к теории принципа соответствия (предель­ ные переходы при А^-Оис-^-со) (П. Иордан);

4. свойство чувственных образов, способность воспроизвести в сознании образ воспринимаемого предмета (К. Ф. Вейцзекер);

5. возможность представить в чувственном образе предмет, недоступный чувственному созерцанию, по аналогии с чув­ ственно воспринимаемыми предметами (К. Ф. Вейцзекер);

6. возможность изображать объект при помощи механических моделей (К. Ф. Вейцзекер);

7. доступность объекта чувственному созерцанию (К. Ф. Вейц­ зекер) ;

8) наличие у объекта пространственных (геометрических) свойств (В. Гейзенберг);

9) механический характер законов движения объекта (В. Гей­ зенберг);

10) привычность к определенным понятиям (Д. Джине, А. Марх, М. Планк, Л. И. Мандельштам, А. Ф. Иоффе).⁴¹

⁴¹ См.: P. Jordan. Anschauliche Quantentheorie. Berlin, 1936, SS. V— VI; W. H e i s e n b e г g. 1) tjber den anschaulichen Inhailt der quanten-theoretischen Kinematik und Mechanik. Zeitscrift f. Physik, 1927, Bd. 43, H. 2/3, S. 172; 2) Wandlungen in den Grundlagen der naturwissenschaft, S. 87; K. F. von Weizsacker. 1) Zum Weltbild der Physik, S. 50; 2) Zur

262

Очевидно, что не все эти значения .имеют отношение к обсуж­даемой проблеме о наглядности как свойстве моделей. Ясно, что первые три значения не относятся ни к проблеме наглядности вообще, ни к вопросу о наглядности моделей в частности. Они от­носятся к характеристике особенностей теории. Пользоваться при этом термином «наглядность» — значит вносить путаницу и дву­смысленность. Не менее странным является употребление тер­мина «наглядность» для обозначения каких-либо свойств объекта, будь то пространственные свойства, механическое или какое-нибудь другое движение, причинная зависимость и т. п. Это свой­ства самого объекта, и об их наглядности можно говорить лишь в переносном смысле, а именно в смысле их доступности чув­ственному созерцанию.

Широко распространенным является понимание наглядности в смысле привычности. Стоит подробнее рассмотреть основания для такого понимания. Здесь, конечно, имеется некоторая доля истины, поскольку мир непосредственно доступных для чувствен­ного созерцания и наблюдения явлений, предметов, процессов, с которыми мы исторически и практически чаще всего и больше всего имели дело и для непосредственного восприятия которых и приспособлены наши органы чувств, и отпечатывается в нашем сознании более или менее ясно и отчетливо, рельефно и прочно, и мы привыкаем к тому, что все в окружающем мире должно укладываться в систему таких образов. Образы этих явлений ка­жутся нам понятнее, естественнее, нормальнее, чем те представ­ления, которые не укладываются в эту привычную, традицион­ную, сложившуюся издавна и долго не меняющуюся картину мира. Так, в свое время, дикими, непривычными для людей были идеи о шарообразности Земли, об антиподах, о вращении планет вокруг Солнца и другие представления о негеоцентрическом мире.

Однако разве привычный геоцентрический мир более нагля­ден, чем негеоцентрический? Разве невозможно построить на­глядный образ гелиоцентрического мира, столь непривычного для средневековых людей? Разве нельзя наглядно представить себе геометрическую структуру неевклидового мира, столь непривыч­ного и для современных людей? На все эти и подобные вопросы следует дать положительный ответ. Так, в частности, еще Гельм-гольц в свое время показал, что существуют различные способы

D eutting der Quantenmechanik. Zeitscrift f. Physik, 1941, Bd. 118, H. 7/8, S. 493; A. Marc h. Die pliysikalische Erkenntnis und ihre Grenzen, S. 12; M. Plank. Wege zur physikalischen Erkenntnis, SS. 319—332; Л. И. М а н-д е л ь ш т а м, Поли. собр. трудов, т. VI, М., 1950, стр. 403—404; А. ф. И о ф ф е. Основные представления современной физики, стр. 326— 327.

263

наглядного представления неевклидовых «искривленных» про­странств (сферических, псевдооферических).⁴²

Если, таким образом, с одной стороны, и непривычные образы могут быть наглядными, то, с другой стороны, привычные образы, связи или действия могут и не быть наглядными. И тот факт, что мы можем успешно пользоваться определенными поня­тиями, не дает нам права заключать, что мы наглядно всегда представляем себе при этом их содержание. Так, напри­мер, мы с детства привыкли к правилам четырех действий ариф- • метики, складываем, вычитаем, умножаем и делим различные числа, но при этом, как правило, не представляем себе наглядно ни того, что скрывается за этими действиями, ни того, что скры­вается за числами, с которыми мы оперируем, за исключением тех символов, с помощью которых мы осуществляем эти опера­ции. Правда, во всех этих случаях мы в принципе могли бы наглядно представить себе то, что скрывается за этими дей­ствиями, например, складывая 2 и 7, воспользоваться пальцами рук, как это иногда делают не знающие правил арифметики люди. Но привычка, выработанная обучением и повторением, как раз освобождает нас от того, чтобы всякий раз при оперировании понятиями и связями прибегать к такого рода наглядности.

Следовательно, понятия привычности и наглядности (и соот­ветственно непривычности и ненаглядности) не совпадают, неко­торые наглядные образы привычны, некоторые же непривычны. Но привычными являются также понятия и действия, которые не связаны непосредственно с образной наглядностью. К этому же результату мы придем, если учтем, что привычка есть по сути дела момент условного рефлекса, который образуется не только на уровне первой, но также и на уровне второй сигнальной си­стемы, и что условнорефлекторный механизм имеет универсаль­ный для психики характер, ибо он лежит в основе всех психиче­ских актов; ясно, что привычка в силу этой универсальности не может служить отличительным признаком наглядности.

Интересно отметить, что в дискуссии о наглядности в Берлин­ском университете точка зрения тождественности наглядности и привычности также не получила никакой поддержки.⁴³

Таким образом, из вышеприведенного списка определений наглядности можно исключить как неадекватные все те, которые не связывают наглядность с особенностями чувственного позна­ния в его отношении к объективному миру, с одной стороны, и логическому мышлению — с другой. Остаются те определения,

^{4 2} См.: Г. Гельмгольц. О происхождении и значении геометриче­ ских аксиом. СПб., 1895, стр. 49—50.

⁴³ См.: W. Кг ah. Anschaulichkeit. Wiss. Z. Humboldt-Univ. Berlin,. Ges.-Sprachw. R., 1961, Bd. X, № 2/3, S. 145; G. P a w e 1 z i g, G. Roeler, G. S с h u 1 z. Uber den Begriff der Anschaulichkeit. Там же, стр. 156.

264

v ■

которые связывают наглядность с особенностями чувственных образов. Они представляются более адекватно характеризующими суть дела.

Правильное понимание наглядности может быть разработано только с позиций диалектического материализма на основа марксистско-ленинской теории отражения.

Рассматривая процесс познания как диалектический процесс отражения в сознании человека объективного материального-мира, диалектико-материалистическая теория познания видит в проблеме наглядности две стороны: 1) онтологическую и 2) гносеологическую. Однако сама по себе онтологическая сто­рона еще не порождает этой проблемы. Сама по себе действитель­ность, как бы сложна, многогранна она ни была, каким бы глу­боко диалектическим, противоречивым ни был процесс ее движе­ния, изменения, развития, не является ни наглядной, ни не наглядной. Проблема наглядности возникает только в связи с познанием, отражением в сознании этой действительности, сле­довательно, не как онтологическая, а как гносеологическая про­блема. Онтологическая сторона при этом существует как необхо­димая предпосылка для решения этой гносеологической проблемы. Устранение или забвение этой обязательной предпо­сылки было бы данью позитивизму, в то время как признание онтологического характера этой проблемы заставило бы искать наглядность в самой природе, что либо просто нелепо, либо (с философской точки зрения) вело бы к одухотворению при­роды.

Поскольку изучением конкретных механизмов познания за­нимается психология, в особенности психология познания, в в частности чувственного познания, то указанная проблема в из­вестной степени является и психологической. В настоящей ра­боте психологические аспекты этой проблемы не рассматри­ваются специально, а привлекаются по мере необходимости, хотя автор, разумеется, признает не только необходимость такого рас­смотрения, но и крайнюю желательность соединения гносеологи­ческой и психологической сторон исследования проблемы нагляд­ности. Однако рамки настоящей книги не могут быть расширены в этом направлении.

Из марксистской теории познания известно, что процесс отра­жения как процесс образования субъективных образов объектив­ной действительности выражается в формировании двух типов образов — чувственных и мыслительных (или, как их часто на­зывают иначе: понятийных, теоретических, логических).

Дифференциация чувственных и мыслительных образов в марксистской теории познания коренным образом отличается от концепции Канта о существовании двух самостоятельных стволов человеческого познания чувственности и рассудка, «вы-

265.

растающих, быть может, из общего, но неизвестного нам корня».⁴⁴

Эта дуалистическая и агностическая концепция была след­ствием попыток соединить в одной системе идеалистический и рационалистический принцип априорности форм мышления и ма­териалистический и сенсуалистический принцип (проведенный, правда, не до конца и тоже содержащий определенную долю .агностицизма) опытного происхождения содержания чувственно­сти. Естественно, что монистическая материалистическая теория познания, каковой и является теория отражения, не может ни в малейшей степени противопоставлять чувственное знание и мышление ни с точки зрения формы, ни с точки зрения содержа­ния ,и должна последовательно проводить в объяснении их про­исхождения, сущности и взаимосвязи указанный принцип мате­риалистического монизма: и чувственность и мышление являются равным образом отражением внешнего мира ж свойством высоко­организованной материи.

Однако в рамках этого общего принципа мы говорим о, двух качественно различных способах отражений и качественно раз­личных механизмах (первая и вторая сигнальные системы), обеспечивающих это отражение. Более того, различия между чувственностью и мышлением определяются и в онтологическом плане диалектической структурой реального мира.⁴⁵

Для простоты ограничимся лишь рассмотрением двух пар ка­тегорий, выражающих эту диалектическую структуру: 1) общего и отдельного (единичного) и 2) сущности и явления.

Смысл первой пары категорий в уточнении не нуждается, мы их употребляем в общепринятом в марксистской философии смысле; в отношении же второй пары — категорий сущности и явления — необходимы уточнения, для того чтобы сразу же от­вергнуть враждебные материализму философские концепции (и их рецидивы), связанные с употреблением этих понятий. Следует решительно отбросить представления о сущностях в духе платоновской концепции как о некоторых потусторонних, объек­тивированных идеях, обладающих самостоятельным существова­нием и лишь проявляющих себя в отдельных вещах. Эта .идеали­стическая метафизика сущности так же несостоятельна, как и идеалистическая метафизика явления в духе кантианства и фе-номенологизма или просто позитивизма.

⁴⁴ И. Кант. Критика чистого разума. Изд. 2. Пгр., 1915, стр. 38.

⁴⁵ Этот вопрос глубоко исследован в упомянутой работе В. П. Бран- •ского, который именует диалектическую структуру мира, с нашей точки зрения, не совсем удачно «диалектической „моделью" материального объекта» (см. стр. 28 и 82). Мы считаем нецелесообразным применять тер­ мин «модель» в онтологическом смысле как синоним объекта или пред­ мета познания, так как этот термин обозначает средство или форму по­ знания.

266

Говоря ° сущности, мы всегда имеем в виду категорию, отображающую совокупность причинно-следственных, закономер­ных, структурно-функциональных и иных связей и отношений, которыми обладает данное явление и которые характеризуют как его внутреннюю структуру, так и взаимодействие с другими явле­ниями; под явлением же мы понимаем каждый отдельный «узел» таких связей и отношений, данную единичную систему матери­альных элементов.

Диалектическое единство общего и отдельного, сущности и явления представляет собой объективную онтологическую основу, ■определяющую диалектику чувственного и логического, а следо-. вательно, наглядного и не наглядного. Такой подход, следова­тельно, в принципе противоположен любому метафизическому противопоставлению чувственного и логического, наглядного и не наглядного в познании и позволяет наметить правильные пути, ведущие к пониманию глубокой, внутренней, генетической связи между указанными различными и даже в известном смысле про­тивоположными формами отражения.

Аналогичным образом складываются единство и различия общего и единичного. Как и сущность, общее, которое само есть момент сущности, не витает где-то отдельно от единичного, а вы­ступает как совокупность одинаковых в некотором отношении сторон, признаков, м'оментов единичных явлений. Поэтому в дей­ствительности единичное всегда взаимодействует с единичным, явление с явлением; имеет место, следовательно, своеобразный «атомизм» материальных явлений, выступающий в форме дискретности всевозможных событий, качественно различаю­щийся на разных уровнях организации материи. Но в этом «атомизме», в дискретности имеется и сплошность, непрерыв­ность, заключающаяся не только в пространственно-временных связях и отношениях, но и в более глубоких закономерных, причинно-следственных, структурно-функциональных, генетиче­ских и иных существенных связях. В одинаковости этих законов, причинных отношений и вообще любых свойств и отношений заключается общее в отдельных явлениях. Но только одинако­вость закономерных, причинных и необходимых связей состав­ляет их общую сущность.

Из вышеизложенного вытекают весьма важные для нас след­ствия. Во-первых: если всякое взаимодействие как таковое есть взаимодействие явления с явлением, единичного с единичным, то и в чувственном познании, которое начинается с воздействия внешних, материальных раздражителей на наши органы чувств, мы имеем дело всегда непосредственно только с отдельными явлениями, ситуациями, отдельными и единичными формами ма­терии и движения. Но так как общее и существенное потен­циально, какой-то «стороной», «частью» наличествует в единич­ном, отдельном явлении, то тем самым косвенно мы в явлении

267

уже имеем дело и с общим. Во-вторых: так как в принципе нет и не может быть общего как такового, образующего какой-то «осо­бый мир» в платоновском, томистском, шопенгауэровском, берг-соновском или ином подобном смысле, то тем самым отпадает в основе, в принципе возможность проникновения при помощи особой интуиции в этот потусторонний мир и постижения его осо­бенностей, его содержания посредством «видения очами разума».

Подобно тому как конструирование особого потустороннего-мира общего, мира гипостазированных сущностей является пло­дом необузданной фантазии объективного идеализма, приписы­вающего общему способ существования, свойственный только единичному, так и выделение мистической интуиции в особый вид познания, обладающий по аналогии с чувственностью спе­циальным органом для постижения общего в его оторванности от единичного (а следовательно, духовного в отрыве от материаль­ного), является не меньшей фантазией, свойственной идеализму иррационалистического толка.

Действительным и единственным видом подлинно непосред­ственного знания является чувственное и только чувственное наглядное созерцание объекта, данного нашим органам чувств. Однако такое выделение непосредственного чувственного позна­ния является некоторой идеализацией, ибо в действительности чувственное познание общественного человека опосредовано, с одной стороны, мышлением и накопленными знаниями, прош­лым опытом, а с другой — орудиями труда, приборами, экспери­ментальной техникой.

Поэтому непосредственность чувственного созерцания, в кото­ром человек непосредственно имеет дело с объектами внешнего мира, непосредственная зависимость чувственных образов от их прообразов во внешнем мире — это начало всякой наглядности. Но это действительно только начало, ибо в ходе исторического развития человека в результате научно-технического прогресса и практической деятельности формы, степень и средства нагляд­ности также изменяются. Появляются более сложные виды наглядного знания, связанные не только с непосредственным чувственным созерцанием, но и с опосредованными формами зна­ния, порожденные практикой, научным экспериментов, прибо­рами, инструментами.

Развивая диалектико-материалистическую концепцию нагляд­ности как свойства познания, и главным образом чувственного познания, следует в этой связи критически рассмотреть концеп­цию наглядности Канта, также связывавшего наглядность с чув­ственностью.

Исходный пункт кантовской концепции наглядности как свой­ства чувственного знания представляет собой материалистиче­ский элемент его теории познания. «Наша природа такова, — писал Кант, — что наглядные представления могут быть только

268

чувственными, т. е. содержать в себе лишь способ действия на нас предметов».⁴⁶ Кант неоднократно подчеркивал связь нагляд­ности чувственного знания со способом, каким вещи воздей­ствуют на нашу чувственность (или органы чувств, как ска­зали бы мы и как избегал говорить немецкий философ): «Наглядное представление существует только тогда, когда пред­мет нам дан, а это в свою очередь возможно... лишь вследствие того, что предмет известным образом действует на нашу душу (das Gemiith afficire). Эта способность (восприимчивость) полу­чать представления вследствие того способа, каким предметы .действуют на нас, называется чувственностью. Следовательно, посредством чувственности предметы нам даются и только она снабжает нас наглядными представлениями».⁴⁷

Кант был прав также, когда утверждал, что рассудок как способность мыслить сам по себе не характеризуется нагляд­ностью, что в этом отношении он противоположен чувственности. Наконец, нельзя не признать справедливым и его требование счи­тать обе указанные способности в равной мере (хотя и по-раз­ному) необходимыми для познания и в особенности его желание найти (хотя это ему так и не удалось сделать) связь между ними.

Однако эта концепция, правильная в своей основе, была раз­рушена самим же ее создателем. Прежде всего тем противореча­щим ее исходному пункту положением, что наглядные представ­ления чувственности не суть образы тех предметов, которые воз­действовали на чувственность. Это положение было не только данью агностицизму, но и по существу совершенно догматиче­ским, произвольным потому, что Кант сознательно исключал из рассмотрения психофизиологический и практически действенный аспекты этой проблемы. Если отсутствие первого аспекта в ка­кой-то степени могло объясняться слабостью и неразвитостью соответствующих наук, то отсутствие второго было выражением филистерства немецкого буржуа.

Другим ударом, который сам Кант нанес своим правильным в основе отправным положениям, было его уже упомянутое выше метафизическое разделение чувственности и рассудка, помешав­шее ему решить проблему наглядности в духе диалектики чув­ственного и логического.

Наконец, последним и завершающим шагом в этом направле­нии явилось учение о так называемых чистых наглядных пред­ставлениях, которые якобы существуют наряду с эмпирическими и в отличие от последних уже никак не связаны не только с ве­щами, но и со способом, каким вещи воздействуют на чувствен­ность. «Я называю чистыми..., — писал Кант, — все представле-

^{4 6} И. К а н т, ук. соч., стр. 61—62.

⁴⁷ Там же, стр. 41.

269

ния, в которых нет ничего, что принадлежит к ощущению. Сле­довательно, чистая форма чувственных наглядных представлений, вообще... должна находиться в душе a priori. Сама эта чистая форма чувственности должна также называться чистым нагляд­ным представлением (reine Anschauung)».⁴⁸

Учение Канта о чистом наглядном созерцании является пря­мым результатом его агностицизма, заключающегося в принци­пиальном разгораживании содержания чувственных наглядных представлений и вещей в себе. Интересно, что его аргументация против понимания представлений (и восприятий) как образов вещей основана на ошибочном отождествлении отражения с вза­имодействием и на толковании отражения как превращения ма­терии из одной формы в другую,

В связи с этим характерно следующее его рассуждение: «Если бы в нашем созерцании должны были бы представляться вещи так, как они существуют сами по себе, тогда не было бы совсем никакого созерцания a priori, а было бы только эмпири­ческое, ибо то, что содержится в предмете самом по себе, я могу узнать только тогда, когда он у меня налицо, когда он мне дан. Правда, и тогда непонятно, каким образом созерцание настоя­щей вещи позволяет мне ее познать самое по себе, так как ведь не могут же ее свойства перейти в мое представление».⁴⁹

К числу чистых — априорных — форм наглядного созерцания Кант, как известно, относил пространства и время. Выделение пространства и времени как априорных форм, обусловливающих опыт, а не полученных из него как отображение простран­ственно-временной структуры мира, с которым человек сталки­вается в своем опыте, уже полностью и абсолютно противопо­ложно первоначальному тезису о наглядности как свойстве чув­ственности, определяемом воздействием на нее вещей.

Учение Канта о пространстве и времени как априорных фор­мах чистого наглядного созерцания порочно и несостоятельно во многих отношениях. Во-первых, оно отрывает пространственно-временные свойства и отношения вещей от самих вещей, повто­ряя метафизическую ошибку учения Ньютона; во-вторых, оно усугубляет эту ошибку идеалистической интерпретацией про­странства и времени как присущих только сознанию субъектив­ных форм наглядного созерцания; в-третьих, в нем Кант догма­тически лишь констатировал наглядность этих форм, не пытаясь вскрыть причины этого обстоятельства; наконец, объявив эти формы априорными, он закрыл пути всякому научному объясне­нию наглядности чувственного познания вообще и простран­ственно-временного восприятия явлений в частности.

⁴⁸ Там же, стр. 42.

⁴⁹ И. К а н т. Пролегомены. М.—Л., 1934, стр. 146.

270

Нельзя не согласиться с замечанием по этому поводу X. Корха о том, что у Канта «чистые априорные формы — про­странство и время — как важные составные части наглядного созерцания являются тем самым формами нечувственного проис­хождения; они представляют собой нечто совсем иное в сравне­нии с материальными пространством и временем и с наглядным созерцанием в подлинном смысле слова не имеют ничего общего».⁵⁰

Впрочем, за априоризм в учении о пространстве и времени, за идеализм и метафизику в трактовке наглядности Канта крити­ковали не только марксисты. В связи с возникновением неевкли­довых геометрий, показавших несостоятельность кантовского априоризма в понимании принципов геометрии, очень интересные-и глубокие идеи о связи наглядности со способом чувственного отражения пространственных отношений были выдвинуты Г. Гельмгольцем. В частности, он высказал мысль о том, что спо­собность наглядно, т. е. в форме определенных чувственных обра­зов, отражать пространственные отношения, описанные в аксш> мах и теоремах Евклида, определяется свойствами пространства, в котором мы живем. Поэтому, например, мы не можем предста­вить себе и-мерного (где п > 3) пространства и т. д.⁵¹

Критика кантовской дуалистической концепции наглядности приводит нас к выводу о том, что в понимании наглядности Кант был прав лишь в той мере, в какой он сохранял в этой концепции принципы материализма. Это значит, что последовательная тео­рия наглядности может быть построена только на почве диалек­тического материализма, рассматривающего весь процесс позна­ния как процесс отображения мозгом внешнего мира.

Поэтому для построения материалистической теории нагляд­ности недостаточно опираться только на тот факт, что чувствен­ные данные наглядны (как это делают кантианцы и позити­висты), но исходить: 1) из специфики антологических предпосы­лок отражения — диалектической структуры материального объекта; 2) из специфики организации, устройства и функциони­рования материальных аппаратов, осуществляющих отражение в познающем субъекте, в частности в его рецепторных органах; 3) из наличия физического взаимодействия между вещами и ре-цепторными аппаратами и различий в формах этого взаимодей­ствия как необходимых условий отражения; 4) из анализа самого отражения как свойства материи, конкретизируемого в понятиях информации и изоморфизма (гомоморфизма); 5) из учета роли элементарных чувственных образов в процессе обратного воздей­ствия познающего субъекта на окружающую среду, являющуюся не только источником отражения (информации), но и объектом

⁵⁰ Н. К о г с h, ук. соч., стр. 184.

⁵¹ См.: Г. Г е л ь м г о л ьц, ук. соч., стр. 24—25.

274

управления, регулирования, преобразования. Это последнее усло­вие, совпадающее по существу с положением об активности, дей­ственности человека в познании, отвечает общим принципам марксистской гносеологии о роли практики как основы и конеч­ной цели познания и решающего критерия истинности (верности отображения, совпадения образа и объекта). Только всесторонние исследования процесса познания с этих гносеологических пози­ций на основе накапливаемых естественнонаучных фактов и тео­рий могут объяснить механизм наглядности и ее необходимость в познании.

В этом отношении необходимо, разумеется, считаться прежде веете с данными психофизиологии. Мы ограничимся суммарным рассмотрением тех выводов, которые были сделаны в последнее время о таких механизмах в психологических исследованиях, опирающихся на сформулированные выше гносеологические по­зиции.

Современный психофизиологический анализ формирования и сущности чувственного образа на основе как психологических, так и нейрофизиологических, а также кибернетических исследо­ваний позволил более глубоко понять природу его наглядности. Из основных компонентов, определяющих специфику чувствен­ного образа (восприятия) как субъективного образа материаль­ного объекта, можно выделить те компоненты, совокупность ко­торых определяет его наглядность.

Одним из наиболее важных свойств психического образа, от­личающего его от всех других видов изображений (механических следов, отпечатков, фотографий), является его проекция во внеш­нее пространство, сущность которой почти в одних и тех же вы­ражениях была сформулирована И. М. Сеченовым и К. Марксом.⁵² Эта особенность чувственного образа — его своеобразная объек­тивированность — является свойством не только зрительных или вообще дистантных восприятий, но и всех предметных образов действительности. В тесной связи с этой особенностью находится и другое свойство, объясняющее наглядность образа, — его пред­метность, состоящая в том, что свойства предмета отражаются в образе не изолированно, а как отнесенные к их носителю, тГ'е".' как свойства данного предмета. С этим связана целостность чув­ственного образа.

⁶² «Когда на наш глаз падает свет от какого-либо предмета, мы ощу­щаем не то изменение, которое он производит в сетчатке глаза, как бы следовало ожидать, а внешнюю причину ощущения — стоящий перед нами. т. е. вне нас, предмет» (И. М. Сеченов, Избр. филос. и психол. произв., Госполитиздат, [М.], 1947, стр. 433); «...световое воздействие вещи на зрительный нерв воспринимается не как субъективное раздра­жение самого зрительного нерва, а как объективная форма вещи, нахо­дящейся вне глаз» (К. Маркс и Ф. Энгельс, Соч., изд. 2, т. 23, стр. 82).

272

Не меньшее значение в определении наглядности чувствен­ного образа имеет его пространственная структура, находящаяся в определенном гносеологически вторичном соответствии с про­странственной структурой действующих на органы чувств раз­дражителей. При этом пространственная характеристика чув­ственного образа включает и такое его специфическое свойство, которое состоит в одинаковости пространственных масштабов объекта и его изображения в чувственном образе, что выра­жается как бы в наложении образа на самый объект в их свое­образной конгруэнтности. Объявив существование объекта мни­мым (берклианство, позитивизм), идеалистическая философия фальсифицировала эти факты, истолковывая их в пользу априор­ности пространства и времени как наглядных форм чувственного созерцания явлений в отличие от априорности понятий (Кант).

Современное состояние знаний этой проблемы опирается на большое количество экспериментальных и теоретических иссле­дований и позволяет наметить путь к удовлетворительному объяс­нению указанного свойства с позиций материализма.

Особенности чувственного образа, составляющие элементы его наглядности, — отнесенность к предмету, пространственная ди­стантная и контактная проекция, одинаковая масштабность, конгруэнтность, макроскопическая непрерывность и т. д. — пред­ставляют собой дополнительные, но важные и существенные условия, исследование которых позволяет исходную изоморф-ность (голоморфность) образа объекту понять как изображение, следовательно как наглядный образ предмета. Это направление в психологии чувственного познания разрабатывается школой Б. Г. Ананьева.⁵³

Как показал, в частности, Л. М. Веккер, на общие условия гомоморфизма или изоморфизма, имеющие место во всех случаях отношений отображения одного множества на другое, в одном случае должны быть наложены ограничения, отличающие изо­бражение от более общих случаев отображения (например, ко­довых отображений). Свой вывод Л. М. Веккер формулирует сле­дующим образом: «Имеет место... иерархический ряд уровней отображения, идущий от общей формы пространственно-времен­ного изоморфизма к топологическому отображению временных и пространственных свойств, через проективное и аффинное ото-

⁵³ См.: Б. Г. Ананьев. Теория ощущений. Изд. ЛГУ, 1961; В. Г. Ананьев, Л. М. Веккер, Б. Ф. Ломов, А. В. Ярмоленко. Осязание в процессах познания и труда. Изд. АПН РСФС?, М., 1959 (осо­бенно гл. II); К проблемам восприятия пространства и пространственных представлений. Матер, научн. совещ. под ред. Б. Г. Ананьева и Б. Ф. Ло­мова, Л., 1959; Л. М. Веккер, Б. Ф. Ломов О чувственном образе как изображении. ВФ, 1961, № 4; Л. М. Веккер. О чувственном образе как информационном процессе. Тез. докл. на II съезде Общества психологов, вып. 3; М., 1963; Б. Ф. Ломов. Человек и техника. Очерки инженерной психологии. Изд. ЛГУ, 1963.

18 в. А. Штофф 273.

браженйе к подобию и наконец к метрическому отображению, ко­торое дает полное, доходящее до конгруэнтности изображение пространственных свойств объекта (прообраза). В этом иерархи­ческом ряду по мере продвижения от наиболее общей формы к более частным происходит увеличение числа свойств, остаю­щихся инвариантными, а тем самым изменяется сочетание кодов и изображений пространственно-временных характеристик».⁵⁴

Целый ряд конкретных психофизиологических исследований подтверждает этот вывод о том, что константный перцептивный образ (восприятие) представляет собой воспроизведение прост­ранственных свойств объекта вплоть до метрических.

Развитая на основе рефлекторной теории концепция чувст­венного образа как изображения рассматривает последний со всеми его особенностями, определяющими его наглядность как интегральное образование, представляющее собой синтетический эффект рефлекторной деятельности анализатора. Особенно цен­ным в этой концепции является выяснение того, что этот эффект не заканчивается в центральной части нервной системы. Достиг­нув коры и подвергшись здесь определенной переработке, нерв­ные импульсы возвращаются вновь к рецептору. Механизм фор­мирования изображения характеризуется,/таким образом, с сов­ременной точки зрения, наличием рефлекторного кольца, включающего прямые и обратные связи, что свидетельствует о двусторонней связи между рецепторами и центральной частью анализатора. По-видимому, именно благодаря наличию обратной связи в рецепторах и осуществляется воспроизведение того исход­ного состояния, которое возникает при взаимодействии их с раз­дражителями. Можно полагать, что наличие указанного кольце­вого механизма, прямых и обратных связей, обеспечивающих саморегуляцию, лежит в основе формирования психического изображения с его наглядностью.

Иногда для выражения идеи об образе как изображении или как изоморфной (гомоморфной) копии объекта используется понятие модели, как это делают, например, Н. А. Бернштейн⁵⁵ или В, С. Тюхтин.⁵⁶

Интересно отметить, что Н. А. Бернштейн, анализируя прин­ципы и формы, по которым осуществляется в мозгу отображе­ние внешнего мира, приходит к идее мозгового моделирования, являющегося не простым «поэлементным дубляжем», а более

⁵⁴ Л. М. В е к к е р. О чувственном образе как информационном про­ цессе, стр. 100. Подробно эта теория чувственного образа как изображе­ ния изложена в монографии Л. -М. Веккера: Восприятие и основы его мо­ делирования. Изд. ЛГУ, 1964.

⁵⁵ См.: Н. А. Бернштейн. Пути и задачи физиологии активности. ВФ, 1961, № 6.

⁵⁶ См.: В. С. Тюхтин. О природе образа. Изд. «Высшая школа». М., 1963.

274

_г

сложным процессом воспроизведения внешнего мира. Идея Н. А. Бернштейна об отражении в мозгу как особом виде моде­ лирования основана на признании исходного изоморфизма, на который накладывается ряд дополнительных условий, связанных с активностью организма. Отображение в мозгу приобретает ха­ рактер гомоморфной модели, а принцип неизоморфного соотне­ сения выступает как некий оператор моделирования, «...мозго­ вое отражение (или отражения) мира, — резюмирует Н. А. Берн- штейн, имея в виду не только чувственные образы, но и более сложные, второсигнальные образы, осуществляемые с помощью речи, — строится по типу моделей. Мозг не запечатлевает по­ элементно и пассивно вещный инвентарь внешнего мира и не применяет тех примитивных способов разделения этого мира на элементы, какие первые придут в голову (фразы — на слова, чертежа — на черточки), но налагает на него те операторы, ко­ торые моделируют этот мир, отливая модель в последовательно уточняемые и углубляемые формы. Этот процесс, или акт, моз­ гового моделирования мира при всех условиях реализуется ак­ тивно».⁵⁷ 4*=Ш|

Мы не считаем удачным применение термина «модель» для характеристики специфики мозгового отражения как психофизио­логического процесса, ибо с этим термином обычно связываются научные методы исследования и способы (сознательного) пост­роения образов действительности. Однако идея, заключенная в приведенном высказывании и других работах Н. А. Бернштейна, об отражении не как пассивном изоморфном соответствии, а как об активном процессе возникновения гомоморфных образов за­служивает всяческого внимания и развивается в том же русле, что и вышеупомянутые соображения Л. М. Веккера и Б. Ф. Ло­мова о чувственном образе как изображении и информационном процессе.

Но при этом целесообразнее термин «модель» связывать с соответствующими научными методами познания, сознательное применение которых обеспечивает адекватное отражение дей­ствительности в отличие от объективных психофизиологических механизмов, которые также обепечивают отображение в чувст­венных образах, но стихийно, бессознательно. Для последнего случая целесообразнее сохранить термины: психический образ, психическое изображение.

Более того, особенности психического образа как изобра­жения дают возможность объяснить такое свойство сознательно применяемых моделей, как наглядность. Этот аспект проблемы чувственного образа справедливо подчеркивает Л. М. Веккер, го­воря, что о «неотделимости мысленного отражения даже на самом высоком уровне абстракции от ее наглядно-чувственных

⁵⁷ Н. А. Б е р н ш т с и н, ук. соч., стр. 85.

18*

275

основ, в особенности от пространственных компонентов мыслен­ного отражения, опосредующих связь между чувственным и абстрактно-логическим и смыкающих их в единый познаватель­ный процесс, явным образом свидетельствует современное учение о роли модельных представлений в физическом познании и о связи самых основ моделирования с пространственно-временной природой познавательной деятельности».⁵⁸

Возвращаясь к вопросу об особенностях чувственного образа, обеспечивающих его наглядность, отметим, что они в той или иной степени характерны не только для зрительных, но и для всего спектра чувственных образов, в которых сочетаются слу­ховые, тактильные, вкусовые, температурные и другие ощущения. Поэтому, хотя термины «наглядность», «наглядное созерцание» происходят от слов «глядеть», «созерцать», т. е. ассоциируются со зрительными образами, понятие наглядности следует понимать в широком смысле и не ограничивать особенностями восприятия объектов, доступных только органам зрения. Следовательно, в этом смысле наглядными являются не только зрительные, но и любые другие чувственные восприятия материальных объектов.⁵⁹

Из наглядности непосредственных чувственных образов вы­водится наглядность представлений. «Как и восприятия, пред­ставления, даже общие, наглядны. Представления — это образы».⁶⁰ Разумеется, здесь речь идет о представлениях, как они обычно понимаются в гносеологии и психологии, в качестве специфиче­ской формы чувственного познания, отличающейся от ощущений и восприятий своей опосредованностью.

Представление есть воспроизведенный образ действитель­ности. Во всем многообразии своих форм — в форме ли воспроиз­ведения на основе памяти прошлого опыта или в более высоких формах образов, которыми более свободно оперирует воображе­ние, — представление связано с действительностью, но не непо­средственно, а опосредованно, через ощущения и восприятия.

Из психологических исследований становится ясно, почему именно внешние впечатления играют конституирующую роль в самом наглядном характере представлений и почему основными формами единичных представлений являются представления о внешних по отношению к человеческому телу явлениях. Теоре­тические обобщения множества физиологических и психологиче­ских фактов ведут к тому результату, что механизм образования представлений определяет сохранение у последних тех моментов наглядности, которые свойственны непосредственным чувствен-

⁵⁸ Л. М. В е к к е р. К вопросу об уровнях отражения. Матер, научи, совещ. под ред. Б. Г. Ананьева и Б. Ф. Ломова, Л., 1959, стр. 44—45.

⁵⁹ См.: Б. Г. Ананьев, Л. М. Веккер, Б. Ф. Ломов, А. В. Яр­ моленко. Осязание в процессах познания и труда. Изд. АПН РСФСР, М., 1959.

⁶⁰ С. Л. Рубинштейн. Основы общей психологии. М., 1946, стр. 287.

276

ным образам. Этот механизм состоит в замыкании временных реф­лекторных связей на уровне первой сигнальной системы. «При этом ясно, что каждая следовая реакция входит в опреде­ленный динамический стереотип. Отсюда наглядный — чувст­венно-образный характер представлений, включенный в опреде­ленную структуру деятельности».⁶¹ Б. Г. Ананьев указывает также на значение связей второй сигнальной системы, обеспечи­вающей развитие обобщенности и элементов произвольности в формировании представлений.

Из сказанного следует, что наглядность представлений опре­деляется их непосредственной связью с восприятиями и ощуще­ниями, вследствие чего черты наглядности, обнаруживаемые у последних, переносятся в результате следовых реакций и на представления. Поэтому на уровне представлений наглядность ха­рактеризуется теми же чертами, что и наглядность непосредствен­ных образов, хотя эти черты здесь выступают в несколько моди­фицированном виде вследствие опосредованности представлений, их вторичности по сравнению с ощущениями и восприятиями. Эта модификация — количественная и качественная; она выра­жается в том, что предмет представления, не действуя на органы чувств в момент возникновения последнего, уже непосредственно не связывается с содержанием и становлением представления. Отсюда известная произвольность в сочетании элементов цело­стного образа-представления и в пространственно-временных ха­рактеристиках (возможны изменения пространственно-временной шкалы, уменьшение яркости и четкости образа, фрагментарность). Но эти модификации не устраняют, а предполагают наглядность.

Из вышеизложенной материалистической концепции нагляд­ности как свойства чувственных образов само собой следует, что и наглядность на уровне представления присуща не только зрительным представлениям, но и всем другим видам представле­ний, которые изучает современная психология; слуховым (в част­ности, музыкальным), осязательно-двигательным, топологическим (согласно, например, исследованиям В. Н. Шемякина и А. Я. Ко­лодной) , вкусовым и обонятельным.

Итак, мы приходим к выводу, что наглядность прежде всего н по самому существу дела есть характеристика, свойство чувст­венной ступени познания и она присуща всем формам чувствен­ного отражения — ощущениям, восприятиям и представлениям.

Разумеется, коль скоро речь идет о научном познании и тем более о его историческом развитии, нельзя сводить чувственно-конкретное только лишь к непосредственным чувственным вос­приятиям и ощущениям или элементарным представлениям обы­денной жизни. По мере развития науки и техники, усложнения

^{6 1} Б. Г. Ананьев. Психология чувственного познания. Изд. АПН РСФСР, М., 1960, стр. 298.

277

практической деятельности людей, широкого внедрения в научно-исследовательскую деятельность сложной и эффективной экспери­ментальной техники (спектроскопия, рентгено- и электроногра­фия, электронные микроскопы, фотография в инфракрасных лу­чах, использование ультразвука, устройства, регистрирующие элементарные частицы, ускорители элементарных частиц и многое другое) наглядность становится неотделимой от тех образов, в ко­торых обыденные чувственные восприятия и представления сли­ваются с данными экспериментальных наблюдений и исследова­ний, с результатами расчетов и предшествующих научных откры­тий.

И хотя в своем историческом развитии наглядность, присущая чувственному познанию, все больше «пропитывается» элементами не наглядного логико-теоретического отображения, она остается необходимой чертой человеческого познания постольку, поскольку чувственность всегда является первой ступенью получения ин­формации о внешнем мире, необходимым накопителем этой ин­формации, предназначенной для дальнейшей мысленной перера­ботки. «Чувственность. . . — говорит К. Маркс, — должна быть основой всей науки. Наука является действительной наукой лишь в том случае, если она исходит из чувственности в ее двояком виде: из чувственного сознания и чувственной потребности; сле­довательно, лишь в том случае, если наука исходит из при­роды».⁶² Поэтому мы можем сказать, что, несмотря на неуклон­ный рост не наглядных элементов научного знания, элемент на­глядности в нем всегда сохранится, коль скоро сохраняется роль чувственности. Вопрос лишь в том, как изменяется сам характер наглядности по мере роста не наглядного знания.

Модель как специфическое для науки средство и форма наглядности

В свете вышеизложенного становится ясно, что проблема на­глядности не есть проблема объективного содержания или логиче­ской структуры теоретического знания. Любая теория, будь то математическая или физическая, классическая («механическая») или неклассическая (квантовая теория, теория относительности), является не наглядной, поскольку объект в ней отображается в мышлении, в виде обобщенных не наглядных образов, форми­руемых как совокупность понятий и суждений. И в этом смысле современная физика не менее не наглядна, чем классическая фи­зика. И здесь, и там объект познания отображается со стороны сущности. Проблема наглядности — это проблема о соотношении концептуального мышления, формирующего теории, которые от-

^{6 2} К. Маркс и Ф. Энгельс. Из ранних произведений. М., 1956. стр. 596.

278

ражают существенные связи, и чувственных образов, в форме которых поступает первоначальная информация о многообразии явлений объективного мира. Но воэможность отражения действи­тельности в чувственных образах, а следовательно, наглядность ограниченны. Эта ограниченность имеет свои онтологические, объективные основы, заключающиеся в диалектической струк­туре мира.⁶³ В целом эта диалектическая структура мира высту­пает как единство сущности и явления, т. е. как единство, с од­ной стороны, многообразных общих связей и отношений, таких, как закон, причина, структура, необходимость и т. д., и с дру­гой — многообразных явлений, отдельных событий, единичных вещей, соединенных друг с другом этими связями и отношениями. Рассматривая мир со стороны сущности и со стороны явлений, мы обнаруживаем, что возможность его отражения в чувственных образах-изображениях неодинакова. Прежде всего ясно, что су­щественно общее ⁶⁴ не может непосредственно как таковое быть отражено в чувственном образе, а следовательно, не может быть наглядно изображено потому, что оно отдельно от явлений, само по себе (в платоновском, например, смысле) не существует и вместе с тем по содержанию полностью с ними не совпадает. Это существенно общее отражается не в наглядных чувственных об­разах, а в не наглядных концептуальных образах, выступающих в виде понятий и их совокупностей. Онтологической основой этой ненаглядности являются свойства сущности. Это — ненаглядность первого рода.

С другой стороны, хотя в чувственных образах отражается непосредственно единичное, отдельное, индивидуальное, это не значит, что всякое единичное явление может быть непосред­ственно отражено в чувственном познании, что возможен чувст­венный образ любого явления в мире. Очевидно, что из сферы единичного, из числа явлений, которые могут быть отображены в чувственном, наглядном образе следует исключить ту часть, которая в силу ряда условий количественного характера, в силу, например, малости энергии, пространственных размеров, проме­жутков времени и т. п., недоступна для чувственного познания. Нетрудно видеть, что эта недоступность некоторых явлений чув­ственному познанию и вытекающая отсюда ненаглядность носят временный, .исторически-преходящий характер и преодолеваются по мере развития экспериментальной техники, точности, разре-

⁶³ См.: В. П. Е р а н с к и й. Философское значение проблемы нагляд­ ности в современной физике. Изд. ЛГУ, 1962.

⁶⁴ Выло бы неправильно считать, как иногда можно услышать, что всякое общее недоступно чувственному созерцанию. Рассматривая два листа бумаги, лежащих на столе, лепестки астр в вазе, стоящей тут же, мы видим, созерцаем и наглядно представляет, что цвет бумаги, цвет ле­ пестков и цвет вазы является одним или почти одним и тем же белым цветом, одинаковым, т. е. общим у этих предметов.

279

шающей способности приборов и т. д. Это ненаглядность второго рода. Таковы, например, ненаглядность обратной стороны Луны до первых телефотографий или ненаглядность 'бактерий до изо­бретения оптического микроскопа и т. п.

Из этой сферы следует также исключить и ту часть, которая невоспроизводимо в чувственных образах в силу качественных отличий явлений микро- и мегамира от явлений макромира, от­личий, коренящихся в специфике законов различных уровней организации материи и «негеоцентрическом» характере законов природы и атрибутов материи за пределами макромира. Это не­наглядность третьего рода.

Возникает вопрос: означает ли наличие таких объективных основ ненаглядности неизбежный источник разрыва чувственного и логического, начало той трещины между ними, которой суждено в дальнейшем лишь расширяться? Значит ли это, что научное по­знание в дальнейшем будет характеризоваться развитием фор­мальных теорий, не отягощенных никакими наглядными элемен­тами, за исключением выводимых из этих теорий сопоставимых с опытными данными следствий?

Ниже мы покажем, что это не так, что, несмотря на действи­тельно быстрое и необходимое развитие формальных и не нагляд­ных элементов научного знания, свидетельствующее о неограни­ченных возможностях и силе теоретического мышления, его связь с чувственностью более тесна и сложна, чем это представляется формалистам. И такой формой связи мышления с чувственностью, не наглядных элементов знания с наглядными, соответствующей требованиям и потребностям науки, является построение моделей. Разумеется, эта функция не является ни единственной, ни глав­ной, ни даже свойственной всем моделям, но она существует, об­легчая понимание формальных теорий, и является особенно важной в процессе преподавания и обучения. Ее назначение — сделать любой предмет познания по возможности более нагляд­ным,⁶⁵ и это так или иначе выполняется моделями разного рода, хотя и с различным успехом.

В соответствии с принятой выше классификацией моделей, а также ^!в связи с уточнением понятия наглядности вопрос о мо­делях как наглядных средствах познания можно расчленить на два более или менее самостоятельных вопроса.

1. В чем выражается наглядность материальных моделей и какова ее роль в познании?

2. В чем состоит наглядность идеальных моделей и каково ее значение для познания?

⁶⁵ В немецком языке для обозначения этого имеется очень удачный и удобный термин «Veranschaulichung», который может быть переведен как «онагляживание».

280

f

Наглядность материальных моделей. Мате­риальные модели представляют собой единичные, конкретные объекты, которые непосредственно доступны визуальному наблю­дению, измерению, исследованию при помощи специальных ин­струментов и приборов. В этом отношении они на первый взгляд не отличаются от любого явления, которое наглядно в смысле до­ступности органам чувств. Однако значение вещественных моде­лей как наглядных объектов определяется не этим тривиальным фактом. Достаточно указать на то, что неспециалисту такая модель покажется просто сочетанием металла, дерева, стекла, клемм, проволок, выключателей и других элементов — беспоря­дочным нагромождением каких-то предметов, мало чем отличаю­щихся в познавательном отношении от любых других восприни­маемых, но непонятных явлений. В лучшем случае человек, не знающий, что перед ним модель чего-то, увидит пространственное расположение некоторых ее частей, их форму и окраску, заме­тит, из какого материала они сделаны, в каком внешнем порядке они соединены друг с другом. Так он будет непосредственно со­зерцать, наглядно воспринимать данный предмет как явление, и только как явление.

Однако модель тем отличается от обычного явления, законо­мерности и сущность которого нужно еще открыть, что она по­строена по определенным правилам, ее внутренняя структура и принцип действия известны специалисту из суммы знания и мето­дов, использованных при построении данной модели. Кроме того, условия построения подобной модели таковы, что в ней выделены и закреплены в ее элементах и отношениях между ними сущест­венные и необходимые связи, образующие вполне определенную структуру. Элемент случайности, который может еще в некото­рой степени иметь место, при этом сведен к минимуму. Более того, в этой модели при ее экспериментальном изучении выпол­няются условия всякого научного эксперимента, а именно она действует (если это необходимо) в изоляции от нежелательных воздействий, работает более или менее однозначно и поддается контролируемым изменениям режима работ. Наконец, все (или большинство) условия ее функционирования, ее элементы и связи поставлены в определенные отношения сходства или соответствия с другой системой, представляющие собой различные формы изо­морфизма (гомоморфизма).

Таким образом, наглядность вещественной модели состоим но просто в ее доступности органам чувств, а в том, что все прак­тические, экспериментальные действия над ней, включающие и измерения, и визуальные или иные наблюдения, и просто обыч­ные чувственные восприятия и ощущения связаны с наличным теоретическим знанием ее внутреннего строения, принципа дей­ствия, ее закономерностей, ее сущности. Но в силу принятых аналогий вещественная модель облегчает наглядное познание

281

сущности более глубокой, более отдаленной и не наглядной. Сле­довательно, вещественная модель дает возможность «онагляжи-вания» объектов, отличающихся ненаглядностью первого и вто­рого рода.

Но это возможно потому, что процесс построения и изучения модели с самого начала представлял собой тесное единство и орга­ническое взаимопроникновение конкретно-чувственных и аб­страктно-логических, практических и теоретических моментов. В этом смысле процесс наглядного изучения сущности явле-| ний на их моделях можно сравнить с процессом эстетического ! созерцания художественного образа, воплощенного практически ¹ в то или иное произведение изобразительного искусства (полотно или скульптура), архитектуры. Человек с развитым эстетическим вкусом и обладающий определенным эстетическим сознанием (разумеется, с учетом исторических, классовых и национальных особенностей) в таких произведениях искусства видит не цветные пятна или линии и даже не отдельные детали, фигуры, сюжеты и т. п., а определенные идеи, общее, существенное.

G онтологической точки зрения наглядность вещественных мо­делей определяется тем, что они представляют собой макроско­пические образования. Они поэтому не только доступны непосред­ственному чувственному созерцанию, но и подобно всякому иному макроскопическому объекту не изменяются существенным обра­зом в процессе их наблюдения и измерения при помощи прибора. Опосредование чувственного созерцания инструментом, прибором и другими средствами экспериментального исследования, при по­мощи которых изучается модель, не вносит серьезных качествен­ных преобразований в структуру и свойства модели, так что можно считать, что условия сходства модели с натурным объек­том (физическое подобие, физическая аналогия, гомоморфизм или изоморфизм) сохраняются в ходе наблюдения или всего экспе­римента в целом. Кроме того, рассматривая теоретическую сто­рону модельного эксперимента, т. е. анализируя логические, ма­тематические и другие теоретические понятия, которые приме­няются при установлении условий сходства, мы обнаруживаем, что эти понятия имеют одинаковую силу и одно и то же значение для модели и натурного объекта в отличие, например, от ситуа­ции в микрофизике, где понятия, описывающие модель, теряют смысл или во всяком случае несколько изменяют свое значение по отношению к микрообъекту (например, понятия координаты, скорости электрона, формы электронного облака и т. д.).

Разумеется, одинаковое значение соответствующих понятий не проистекает из свойств человеческого сознания, а определяется сходством или тождественностью в онтологическом плане тех объектов, которые в этих понятиях отражаются и к которым в равной степени принадлежат и модель, и моделируемое макро­скопическое явление. Следовательно, наглядность макроскопиче-

282

ских моделей с онтологической точки зрения не только не вызы­вает никаких сомнений, но и ее объяснение не выдвигает никаких новых специфических проблем.

Иное дело — моделирование микрообъектов. Поскольку и в этой области модель представляет собой макроскопическое яв­ление, то она, конечно, наглядна и к ней как таковой относится все то, что было сказано выше о наглядности вещественных мо­делей как таковых. Но при переходе от макромодели к микро­объекту обнаруживаются качественные различия в закономерно­стях, что, в частности, проявляется в принципе неопределенности, в наличии неустранимого и весьма существенного взаимодействия между прибором и микрообъектом, неоднозначность теоретиче­ских понятий, описывающих модель и микро'объект, и тгеобходи-мость их некоторого перетолкования при переходе от первой ко второму и обратно. Это вызывает ряд трудностей в объяснении наглядности микромира в онтологическом плане. Здесь мы для полноты картины ограничимся лишь замечанием о том, что на­глядность таких вещественных моделей может быть сохранена лишь в ограниченной форме построения дополнительных моде­лей, свойства которых не могут быть совмещены в одной-единой, унитарной макросистеме. Вещественная модель дает возможность преодолеть ненаглядность третьего рода лишь частично, относи­тельно, приближенно.

В гносеологическом плане вещественная модель является спе­цифическим средством экспериментального исследования, и с этой точки зрения ее наглядность как средства исследования есть спо­соб наглядного познания соответствующего объекта, заменителем которого модель является.

С психологической же точки зрения наглядность веществен­ной модели есть наглядность восприятия, поскольку модель ему дана непосредственно или посредством прибора, применяемого для ее исследования. Поэтому наглядность такой модели характе­ризуется в целом непосредственностью (применение прибора для исследования отдельных сторон, частей, свойств модели не устра­няет факта ее непосредственного восприятия в целом), а также другими моментами, свойственными восприятию. Среди этих мо­ментов, которые играют важную роль для усвоения и понимания, особенно существенной для экспериментального познания яв­ляется активность чувственного образа как регулятора действия, целесообразного поведения. Это значит, что в восприятии веще­ственной модели мы имеем дело не с пассивным наглядным со­зерцанием, а с действиями экспериментатора, его различными манипуляциями, в ходе которых модель не только создается, но, будучи построенной, преобразуется в нужном направлении.

Наглядность восприятия вещественной модели предполагает вместе с тем значительное участие мышления, применение на­копленных теоретических знаний, аккумулированного опыта.

283

Воспринимая модель, экспериментатор (в отличие от профана) не просто смотрит на модель и не только видит модель, но и по­нимает, что в ней происходит; не просто слышит и не только слу­шает .или прислушивается к ее работе, но и делает выводы о зна­чении услышанного для работы ее в целом, и т. д.

Таким образом, наглядность восприятия модели, с одной сто­роны, является стороной, моментом деятельности познающего субъекта (экспериментатора), а с другой — теснейшим образом связана с работой теоретической мысли, которая здесь протекает уже не только посредством обычного или специального языка, но также посредством опоры непосредственно на наглядные образы, возникающие в процессе непосредственного восприятия вещест­венной, материальной модели.

Наглядность мысленных моделей. В отличие от материальных моделей: средствами построения идеальных, или мысленных, моделей являются представления. Как известно, пси­хология различает в целом два вида представлений — представле­ния, возникающие на основе памяти, как воспроизведение прошлых восприятий, прошлого опыта (что не мешает им быть обобщенными образами уже в такой форме), и представления, формирующиеся в процессе воображения, которое творчески и относительно свободно оперирует образами, комбинирует их и т. д. Представления памяти более примитивны, элементарны, чем представления воображения, но они уже довольно разнообразны, варьируя от образов-воспоминаний об отдельных событиях, си­туациях, явлениях до обобщенных образов отдельных предметов в отвлечении от условий пространства, времени, тех или иных их свойств и т. д. и далее обобщенных образов не единичных явлений, а целого класса, множества сходных предметов.

С гносеологической точки зрения обычное представление, со­храняя присущую ему наглядность, есть вместе с тем определен­ная форма обобщения и отвлечения. Уже на этой ступени элемен­тарных представлений обобщение и отвлечение, осуществляемые на базе наглядных образов, выступают в разнообразных формах. Представления на этой ступени образуют, по выражению С. Л. Ру­бинштейна, «целую ступенчатую иерархию все более обобщен­ных представлений, которые одним концом переходят в понятия, между тем как, с другой стороны, в образах воспоминания они воспроизводят восприятия в их единичности».⁶⁶

1 В качестве одной из таких форм, свойственных научному по­знанию, С. Л. Рубинштейн выделяет схему. «Существование схем, — пишет он, — не подлежит сомнению, а схема, будучи на­глядной, тоже является своеобразным представлением. Схема какого-нибудь прибора, машины, схема нервной деятельности, локализации функций в мозгу и т. п. представляет не единичный

⁶⁶ С. Л. Рубинштейн, ук. соч., стр. 288. 284

объект, а множество однородных объектов в наглядной форме, да­вая наглядное представление об их структуре».⁶⁷

Но еще большее разнообразие наглядных образов-представле­ний дает воображение, поскольку последнее предполагает даль­нейшее развитие активной, преображающей деятельности челове­ческого сознания. Если память только воспроизводит прошлый опыт, или, как говорят кибернетики, выдает информацию, кото­рая только хранится в ней, то для воображения характерно пре­образование. Правда, строго говоря, такое резкое разграничение между продуктами, памяти и воображения есть некоторое упро­щение, ибо уже образы, извлекаемые из памяти, несут на себе следы определенной переработки, что и выражается в различной степени обобщенности и отвлеченности этих образов. Однако на ступени воображения эта переработка приобретает характер от­носительно произвольного, свободного оперирования образами — их преобразования в количественном, качественном, модальном отношениях, их сочетания, комбинирования. На этой основе по­является возможность отхода от действительности, фантазии, воз­никновения мифических, религиозных образов и т. д. (хотя абсо­лютный отход от действительности, по-видимому, невозможен), но на этой же психологической основе развивается и художест­венное и научное творчество.⁶⁸

Если теперь поставить вопрос о том, из каких чувственных образов складывается мысленная модель, какими психологиче­скими особенностями определяется ее наглядный характер, то, учитывая характер и особенности научных моделей, применяе­мых в астрономии, физике, химии и других науках, ответ можно дать только один: это, конечно, образы, порожденные не столько памятью, сколько воображением.

При этом весьма примечательным оказывается тот факт, что проведенная нами выше классификация, включающая разделе­ние мысленных, или идеальных, моделей на образные, знаковые и промежуточные (переходные) между первыми и вторыми, в ос­новном совпадает с результатами психологического анализа форм представлений воображения и классификацией образов, возникаю­щих на этой основе. «Образы, которыми оперирует воображение, могут быть различны; это могут быть образы единичные, вещные, обремененные множеством частных деталей, и образы типизиро­ванные, обобщенные — схемы, символы. Возможна целая иерар­хия или ступенчатая система наглядных образов, отличающихся друг от друга различным в каждом из них соотношении единич­ного и общего; соответственно этому существуют многообразные виды воображения — более конкретного и более абстрактного. Различие „конкретного" и „абстрактного" воображения является

⁰⁷ Там же, стр. 287.

⁶⁸ См. подробнее там же, стр. 324 и ел.

285

различием тех образов, которыми оперирует воображение. Абстрактное воображение пользуется образами высокой степени обобщенности, генерализированными образами-схемами, симво­лами (в математике). Абстрактное и конкретное не является при этом внешней полярностью; между ними существует множество переходов».⁶⁹

С. Л. Рубинштейн не упоминает среди научных образов, воз­никающих на базе воображения, модельных представлений (во­ображаемых моделей), он ничего не говорит и о знаковых моде­лях. Это, по-видимому, объясняется тем, что внимание к этому понятию еще не было так сильно привлечено, как это произошло впоследствии в связи с расцветом кибернетики, хотя сознательное использование моделей начинается за много веков до этого, со времени Галилея и Ньютона. Но в данном случае это несущест­венно, ибо по сути дела в обрисованную С. Л. Рубинштейном иерархию образов, расположенных между конкретными, «вещ­ными», детализированными, с одной стороны, и «абстрактными», схематизированными, символическими — с другой, прекрасно вписываются образные и знаковые (и промежуточные) модели.

В самом деле. Образная модель — это не просто воспроизведе­ние памятью прошлого впечатления от того или иного предмета или явления, это результат очень сложной переработки прошлых впечатлений, обобщения и отвлечения, осуществляемого на базе представлений, комбинации в едином образе различных сторон, свойств, черт, принадлежащих разным явлениям, с обязатель­ным соблюдением определенных теоретических требований и условий логического, математического и специфического харак­тера. Отвлекаясь здесь от теоретического момента, который яв­ляется выражением мыслительной деятельности, участвующей в формировании модельного представления, мы видим, что на­глядность последнего связана с деятельностью воображения, опе­рирующего конкретными, в большей или меньшей степени дета­лизированными образами. Таковы, например, модели эфира, молекул, атомов, которыми пользовались физики и химики в прошлом и настоящем. (Здесь мы, конечно, отвлекаемся от вопроса об истинности или ложности этих моделей).

Таков же в психологическом плане и наглядный характер знаковых моделей; при их формировании, однако, обнаружи­ваются еще больше результаты схематизации, освобождающей модель от перегруженности ненужными, ничего в том или ином случае не значащими и потому незначительными деталями. По­этому оставшийся скелет, схема, знаковая модель является более концентрированным и вместе с тем выпуклым, вычленен­ным выражением и отображением определенных сторон, связей,

^{6 9} Там же, стр. 328. 286

отношений, существующих в реальном объекте в многообразном переплетении с множеством других связей, отношений, сторон. Благодаря этому знаковая модель также способна в наглядной форме отображать объективную действительность, и притом не только и столько со стороны явления, сколько со стороны сущ­ности^ Таковы, например, структурные формулы, стереохимиче-ские модели молекул. В этих моделях, построенных из схемати­зированных пространственных элементов, в наглядной форме — обозреваемой, созерцаемой, видимой — мысленно или реально (если модель выполнена па чертеже или в форме макета) ото­бражаются внутренняя структура молекул, существенные отно­шения между атомами как с качественной, так и количествен­ной стороны.

Однако необходимо постоянно иметь в виду, что это нагляд­ное созерцание существенных отношений, образующих внутрен­нюю структуру вещи (момент сущности), возможно при непре­менном участии мыслительной деятельности, протекающей по­средством языка, в форме речи, устной или письменной, без чего любая модель, и в особенности знаковая, превращается в набор ничего не говорящих, отрывочных, случайных, «мель­кающих» впечатлений,

Таким образом, наглядность мысленных моделей проистекает из их чувственной формы, которая в психологическом плане является продуктом творческого воображения. Многообразие мо­делей в научном творчестве вполне отвечает многообразию обра­зов-представлений, порождаемых воображением.

Однако на модельные представления при их формировании в отличие от других представлений воображения накладывается ряд ограничений, вытекающих из логических, математических или каких-либо специальных (физических, химических и т. п.) принципов, которым модели обязательно должны удовлетворять.

Гносеологическое значение наглядности моделей

Выше были рассмотрены психологические аспекты наглядно­сти вещественных и мысленных моделей. Рассмотрим теперь гносеологическую сторону дела, значение наглядности моделей в познании, т. е. в процессе отображения внешнего мира.

Здесь возникают следущие вопросы: 1) является ли нагляд­ная форма необходимой для познания вообще, а следовательно, необходимы ли модели в этой их функции «носителей» нагляд­ности в науке, или же научное познание успешно может обхо­диться и без моделей, пользуясь последними в других целях? 2) имеются ли какие-нибудь границы, определяющие область применения наглядных моделей, или же 'таких границ не су­ществует?

287

Ответы на эти вопросы в значительной степени облегчены проведенным выше анализом содержания понятия «наглядность» и выяснением психологических основ этого понятия.

Ответ на первый вопрос опирается на некоторые общие прин­ципы диалектического материализма. Всякое познание начи­нается с практики, исходит из чувственных, эмпирических дан­ных; иного источника наших знаний о внешнем мире, кроме данных чувственности, пусть опосредованных техникой, не существует. Это положение о внешнем, через каналы чувствен­ности проходящем источнике нашего знания составляет квинт­эссенцию материализма в этом вопросе. Второй принцип — прин­цип диалектики — состоит в указании на единство противополож­ных сторон, тенденций в процессе познания, выступающее как единство общего и единичного, сущности и явления (онтологи­чески) и чувственных и логических форм отражения (гносеоло­гически). Уже из этих принципов следует, что никакое знание не может проистекать в конечном счете (разумеется, только в конечном счете) иначе, как из чувственности. Принцип ма­териалистического сенсуализма «Nihil est in intellectu, quod non fuerit prioris in sensu» сохраняет свою силу с поправками, касаю­щимися диалектики процесса отражения. Но чувственная, эмпи­рическая, практическая основа нашего знания настолько услож­нилась в процессе развития производительных сил общества, что ее характеристика в рамках чисто биологического, физиологиче­ского и даже психологического анализа механизмов и форм чувственного отражения действительности явно недостаточна. Разумеется, было бы ошибочным упрекать биологию (физиоло­гию) и в особенности психологию в игнорировании социальной обусловленности чувственного познания человека. Физиология учитывает социальную сторону, выясняя значение второй си­гнальной системы как продукта общественного развития и ее влияние на первую в процессе отображения действительности. Еще более широк диапазон охвата социальной обусловленности психики в психологическом исследовании. И тем не менее только гносеология, являющаяся вместе с тем диалектической теорией (диалектикой) процесса отражения, раскрывающая в полной мере связь познания с практикой, с научно-техническим прогрессом, с производственными, социальными потребностями и т. д., спо­собна выяснить значение новых форм чувственного познания.

Процесс чувственного отражения действительности у чело­века никогда не был пассивным и непосредственным созерца­нием окружающих его явлений. Однако формы активности чело-'века и опосредованное™ его чувственного познания настолько изменились как в качественном, так и в количественном отно­шении, что появился ряд новых гносеологических проблем и новых гносеологических категорий, в которых философски осмыс­ливаются указанные изменения.

288

Проблема наглядности уже не ограничивается традиционным анализом форм чувственного познания. Ее рассмотрение на со­временном уровне требует изучения различных моделей, в по­строении которых частично реализуется вышеуказанный прин­цип сенсуализма. Мы сказали «частично» потому, что не менее, а несомненно еще более важной областью современного анализа чувственно-наглядной стороны познания является изучение практики, опять же в ее современных формах развития, в осо­бенности производства и научного эксперимента.

Значение наглядных моделей состоит, конечно, не в том, что они являются отправным пунктом познания, хотя в некоторой степени это верно по отношению к эспериментальным, материаль­ным моделям, поскольку их исследование ведет к постановке новых проблем, задач и поискам новых решений. Дело в том. что в реальном процессе мышления понятия и суждения не фигурируют в абсолютно чистом виде, в полной отрешенности от чувственности, связывающей так или иначе человеческое мышление с внешним миром. Они всегда функционируют в един­стве с наглядными моментами представлений, не говоря уже о словесной форме, которая также связана с чувственностью, хотя и в другой функции. Но обычные представления случайны, индивидуальны, фрагментарны, неустойчивы. Модельное же представление является не просто наглядным образом, высту­пающим в качестве сенсорной опоры понятий или теоретических высказываний (мышления). В модели чувственно-наглядная сто­рона, во-первых, тесно связана с теоретической, мыслительной стороной; во-вторых, фиксирована, более или менее однозначно закреплена принципами (правилами) и условиями построения; в-третьих, выступает как более точный носитель смыслового содержания тех теоретических терминов, которыми пользуется теоретическое мышление, и выполняет семантические функции более строго и объективно, чем обычные образы-представления. Нам представляется, что рассмотрение С. Л. Рубинштейном⁷⁰ наглядного образа вообще как носителя смыслового содержания, выполняющего поэтому семантическую функцию обозначения предмета и отражения предметных отношений, может быть кон­кретизировано в соответствующем анализе роли наглядных мо­делей.

Анализ наглядности научных моделей позволяет преодолеть довольно широко распространенный в гноселоогической литера­туре предрассудок (мы бы сказали, метафизического происхо­ждения) , будто чувственному познанию доступны только явле­ния, а не сущность, только единичное, а не общее, только внеш-

⁷⁰ См.: С. Л. Рубинштейн. Принципы и пути развития психоло­гии. М., 1959, стр. 61. См. также: Рубинштейн. 1) Основы общей пси­хологии, стр. 348—350; 2) Бытие и сознание. Изд. АН СССР, М., 1957, стр. 103—105.

19 В. А. Штофф 289

няя форма, а не внутреннее содержание и внутренняя форма (структура) и т. д.

Если бы это было так, то для познания общего, сущности и т. д. человеку потребовался бы специальный орган познания общего, что в мистифицированной форме и утверждают некото­рые представители идеализма и метафизики в гносеологии (на­пример, Платон, Кант и т. п.). Но теория познания диалектиче­ского материализма не может ни в какой степени сохранить идеалистическое и метафизическое разделение вышеуказанных ■категорий. Прослеживая ход, процесс познания, она на всех его этапах и во всех его формах должна раскрыть своеобразие диалектического единства общего и единичного, сущности и яв­ления — определяющее единство чувственного и логического и конкретные формы этого единства. С общегносеологической точки зрения ясно, что, поскольку сами объекты суть и сущность и явление, и общее и единичное, и случайное и необходимое и т. д. и поскольку эти объекты так или иначе, непосредственно или опосредованно, даны чувственному познанию в чувственных образах-представлениях, эти противоречивые стороны объектов также должны быть в какой-то степени представлены. Анализ модельного представления раскрывает его глубоко диалектиче­скую структуру и в этом отношении. Если в теоретическом мыш­лении объект выступает главным образом со стороны сущности (общего), а в чувственном образе главным образом со стороны явления (единичного), то в модельном представлении объект отображается как единство чувственного, наглядного и логиче­ского, не наглядного, как единство конкретного, представляемого и абстрактного, отвлеченного, как единство данного (единич­ного, случайного) и необходимого, закономерного.

Благодаря этой диалектике модель является подлинным про­межуточным звеном, соединяющим в научном познании пары полюсов: чувственное и логическое, конкретное и абстрактное, наглядное и не наглядное.

Вопрос об отражении в чувственности, в чувственных формах познания сущности (т. е. закономерных связей и отношений, общего и т. д.) — довольно сложный и трудный вопрос. Из пра­вильного положения, что сущность непосредственно не дана чув­ственности, нельзя делать, однако, вывод, что сущность дана, доступна только мышлению. Иначе мы вынуждены были бы признать, что какая-то часть нашего знания, а именно знание существенного, общего, необходимого и т. д., не происходит из чувственных данных и, следовательно, не связана с опытом и практикой и что мышление может из самого себя извлекать эту часть знания. Подобный идеалистический, рационалистический взгляд несовместим с принципом материалистического сенсуа­лизма, входящим в качество исходного положения и в теорию познания марксизма,

290

Но в попытке реализовать этот принцип в нашей теории по­знания не должно быть места вульгаризации, которая, к сожа­лению, допускается некоторыми авторами, полагающими, что марксистская точка зрения состоит в утверждении, будто *в условиях практики мы ощущаем не только явления, но и сущность», будто «практика открыла человеческим чувствам такие явления, которые по отношению к явлениям обычного созерцания представляют собой отражение сущности этих явле­ний».⁷¹ На самом деле подобные утверждения не соответствуют марксистскому взгляду на характер отражения сущности в по­знании, ибо они игнорируют диалектику сущности и явления. В основе этих утверждений лежит молчаливое признание, что сущность есть некоторое явление, что сущность тождественна явлению. Но это не есть решение, а лишь видимость решения, как, впрочем, и попытки толковать ощущения в отличном от общепринятого в науке смысле.

Ведь в том-то и состоит диалектика познания, что хотя сущ­ность явлений, воспринимаемых чувственно, и дана ему, но дана не непосредственно, а опосредованно, не прямо, не очевидно, а косвенно, так сказать, скрыто. Ее еще нужно вычленить, вы­делить, сделать явной, эксплицировать. И в этом заключается деятельность мышления, которое успешно выполняет эту задачу, создавая научные абстракции, понятия, связывая эти понятия в суждения и совокупности суждений. Выполняя эту задачу, мышление как бы отрывается от чувственности, теряет связь со своим источником, соединяющим его с внешним миром, пере­стает быть наглядным. На этой ступени познание приходит к другой противоположности, к постижению сущности, общего, необходимого и т. д. в совокупности абстрактных не наглядных образов. Но действительность есть единство общего и единичного, сущности и явления, закона и данной конкретной формы суще­ствования и обнаружения этого закона. Имеется ли в познании такая синтетическая форма, в которой соединялось бы то, что соединено в природе, и которая выступала бы как промежуточ­ное звено между чувственностью и мышлением, между нагляд­ным восприятием и представлением явлений и не наглядным отображением их сущностей в понятиях и суждениях (теориях) ?

Такой формой в научном познании является модель, точнее, мысленная модель. Только при помощи модели можно сделать сущность наглядной, но не в том смысле, чтобы ее непосред­ственно узреть, увидеть, ощутить, а в том, чтобы построить чув­ственный образ (представление, с психологической точки зре­ния) явления или совокупности явлений (фрагмента действи-

^{7 1} И. В. Николаев. Критика метафизического понимания непосред­ственного чувственного опыта. Уч. зап. Лен. гос. пед. инст. им. А. И. Гер­цена, т. 228, 1961, стр. 139, 143.

19* 291

тельности), причем так, чтобы выполнялись следующие условия: 1) в рамках чувственности должны быть осуществлены опреде­ленные упрощения и применены соответствующие приемы аб­страгирования; 2) в случае построения синтетического образа и использования в нем гипотетических элементов и связей все операции и допущения должны быть научно (т. е. теоретически или экспериментально) обоснованы.

Таким образом, наглядное изображение сущности посредством модели означает мысленное воспроизведение некоторого явления, подвергшегося при этом значительной переделке, преобразова­нию, очищению от случайного, несущественного, мелкого, вто­ростепенного и т. д. В результате перед мысленным взором воз­никает типизированное, аналитически очищенное, синтетически переработанное явление, которое, 'Однако, уже не есть только явление, но также нечто существенное. В таком мысленно пре­образованном явлении, которое выступает уже в качестве мо­дели, .сущность как бы «просвечивается», и в этом смысле мы можем говорить, что при помощи модели можно приблизиться к наглядному постижению сущности. Но это ничего общего не имеет ни с вульгаризаторскими представлениями о возможности непосредственно ощущать сущность, ни с идеалистическими идеями о созерцании сущности «очами разума» или мистической интуицией.

Сказанное дает возможность ответить на вопрос, суще­ствуют ли границы моделирования с точки зрения возможности воспроизведения действительности при помощи моделей, отли­чающихся наглядностью в описанном выше смысле. Очевидно, что ответ на этот вопрос предполагает возможность преодолеть при помощи моделей ненаглядность первого, второго и третьего рода. Поскольку такая возможность имеется в принципе, то го­ворить вообще о существовании каких-то границ для моделиро­вания, для модельного воспроизведения действительности не при­ходится.

Однако, ввиду того, что в каждом из трех упомянутых слу­чаев преодоление ненаглядности происходит различными путями и связано с преодолением различного рода трудностей, суще­ствуют некоторые ограничения в возможностях моделирования в каждом из этих случаев.

Модельное воспроизведение сущности в силу ее специфики осуществляется более свободно в знаковых, чем в образных, мо­делях, поскольку в первых можно более широко сочетать разные формы абстракций с элементами наглядности в отображении раз­личных структур, связей, отношений и т. д., чем во вторых.

Модельное воспроизведение явлений, временно недоступных нашей чувственности (ненаглядность второго рода), не имеет никаких ограничений, поскольку всегда имеется возможность, используя принцип материального единства мира и оставаясь

292

в рамках закономерностей макроскопического характера, строить модели для любого такого явления.

Модельное воспроизведение явлений и процессов, обладаю­щих ненаглядностью третьего рода, возможно лишь с ограниче­ниями, обусловленными специфическим, качественно своеобраз­ным немакроскопическим характером не только общих законов, но и самих явлений атомного и субатомного мира. Здесь исполь­зование моделей, связанное с невозможностью построить еди­ную, исчерпывающую макроскопическую модель микроявления, идет по пути построения дополнительных моделей, отображаю­щих как в образной, так и в знаковой форме различные аспекты такого явления.

_I

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Все, что изложено в этой книге, представляет собой лишь вве­дение к более глубокому и систематическому изучению фило­софских проблем моделирования. Некоторые вопросы, относя­щиеся к этой области, остались вообще за пределами рассмотре­ния и ждут еще своих исследователей. К ним относится, например, сравнительный анализ специфики моделей и моделиро­вания в различных науках — науках о природе и общественных науках, науках о неживой и живой природе, науках прикладных и теоретических. Насколько широко применяются понятия мо­дели и моделирования в современной науке, свидетельствует не только использование этих понятий в социологических, эко­номических и лингвистических исследованиях, но и проникно­вение их в теоретическую эстетику. Так, за последнее время все чаще стало использоваться понятие модели в связи с иссле­дованием особенностей и закономерностей художественного творчества.¹ Вопрос о том, насколько это правомерно, неясен и также требует специального исследования. В предваритель­ном плане можно лишь высказать сомнение в целесообразности экстраполяции научного понятия модели на художественный образ, ибо то общее, что имеется у художественного образа и модели — изображение и отображение действительности — не по­крывает других их особенностей и отличий, изучение которых не менее, а может быть, и более важно для понимания сущности и значения как художественного творчества, так и методов науч­ного познания.

¹ См., например: Л. Н. С т о л о в и ч. Опыт построения модели эстети­ческого отношения. Уч. зап. Тартуск. гос. унив., 1962, вып. 124. Здесь понятие модели употребляется для экспликации эстетического отношения человека к действительности. В книге же М. С. Кагана «Лекции по марк­систско-ленинской эстетике», ч. II (Изд. ЛГУ, 1964, стр. 99 и ел.) само искусство рассматривается «как художественное моделирование действи­тельности». Ю. М. Лотман в «Лекциях о структуральной поэтике» (Тарту, 1964) рассматривает художественный образ как модель действительности.

294

Однако главным направлением будущих философских иссле­дований понятия модели и методов моделирования будет, как нам думается, дальнейшее изучение функций моделей, общих принципов моделирования и достижение прежде всего единой точки зрения по ряду дискуссионных вопросов: К ним в первую очередь относятся вопросы (^содержании- и объеме самого поня­тия научной модели, о, 'классификации моделей, о наглядности, природе отражения на уровне моделирования, об эвристической роли моделей и их отношении к теоретическому уровню знания. Не менее важными являются также дальнейшая разработка общих правил и приемов моделирования и изыскание возмож­ностей применения этого метода в тех областях научного знания, где он еще применяется недостаточно широко или без соответ­ствующего теоретического и методологического обоснования.

По-видимому, прогресс в этом направлении не только помо­жет достигнуть определенных результатов в соответствующих науках, но будет содействовать разработке общей методологии научного исследования. А это в свою очередь не только при­ведет к обогащению философии рядом новых понятий, но позво­лит дать более точную интерпретацию ее традиционных кате горий. Так, нам представляется, что методологическое изучение проблемы моделирования проливает новый свет на одну из важ­нейших категорий философии, с признанием которой связан философский материализм, — категорию отражения.; Эта мысль была лейтмотивом настоящей книги.

ОСНОВНАЯ ЛИТЕРАТУРА

ПО ФИЛОСОФСКИМ ВОПРОСАМ МОДЕЛИРОВАНИЯ

Амосов Н. М. Моделирование информации и программ в сложных си­стемах. ВФ, 1963, № 12.

Амосов Н. М. Моделирование мышления и психики. Изд. «Наукова думка», Киев, 1965.

Баженов Л. Б., Бирюков Б. В. и Ш т о ф ф В. А. Моделирование. Философская энциклопедия, т. 3, М., 1964.

Вир С. Кибернетика и управление производством. Изд. 2, доп. Изд. «Наука», М., 1965.

Б р а и с к и й В. П. Философское значение проблемы наглядности в со­временной физике. Изд. ЛГУ, 1962.

Валы Л. О. О познавательной функции модельных представлений в со­временной физике. Вестн. ЛГУ, 1961, № 5, сер. экономики, филосо­фии и права, вып. 1.

В а л ь т Л. О. Мысленный эксперимент. Уч. зап. Тартуск. гос. унив., 1962, вып. 124.

В е к к е р Л. М. Восприятие и основы его моделирования. Изд. ЛГУ, 1964.

Веников В. А. Некоторые методологические вопросы моделирования. ВФ, 1964, № 11.

Г а с т е в Ю. А. Модель. Философская энциклопедия, т. 3, М., 1964.

Г е л ь м Г. Границы применимости в физике механических моделей. Сб. «Новые идеи в философии», СПб., 1912, № 2.

Глинский Б. А., Грязнов Б. С, Дынин Б. С, Никитин Е. П. Моделирование как метод научного исследования. (Гносеологиче­ский анализ). Изд. МГУ, 1965.

Глушков В. Н. Гносеологическая природа информационного моделиро­вания. ВФ, 1963, № 10.

Джордж Ф. Мозг как вычислительная машина. ИЛ, М., 1963.

Дюгеи П. Физическая теория, ее цель и строение. СПб., 1910.

Жданов Г. В. Информационные модели в физике. ВФ, 1964, № 7.

Жданов Ю. А. Моделирование в органической химии. ВФ, 1963, № 6.

Зиновьев А. А., Р е в з и н И. И. Логическая модель как средство на­учного исследования. ВФ, 1960, № 1.

Клаус Г. Кибернетика и философия. ИЛ, М., 1963.

Кочергин А. Н. Роль моделирования в процессе познания. Сб. «Неко­торые закономерности научного познания», Новосибирск, 1964.

Максвелл Д. К., Избранные сочинения по теории электромагнитного поля, Гостехиздат, М., 1954.

296

М а с л о в П. Моделирование в социологических исследованиях. ВФ, 1962,

№3. Михаил о в а И. В. К вопросу о модельном характере представлений.

Сб. «Методологические проблемы современной науки», Изд. МГУ, 1964. Моделирование в биологии. Под ред. Н. А. Бернштейна. ИЛ, М., 1963. Новик И. Б. Гносеологическая характеристика кибернетических моделей.

ВФ, 1963, № 8. Н о в и к И. Б. Кибернетика. Философские и социологические проблемы.

Госполитиздат, М., 1963. НовикЙ. Б. Наглядность и модели в теории элементарных частиц. Сб.

«Философские проблемы физики элементарных частиц», Изд.

АН СССР, М., 1963.

Нов и к Б. И. О моделировании сложных систем. Изд. «Мысль», М., 1965. Процессы регулирования в моделях экономических систем. Сб. статей

под ред. Я. 3. Цыпкина и Б. Н. Михалевского. ИЛ, М,, 1961. Т ю х т и н В. С. О природе образа. Изд. «Высшая школа», М., 1963. У ё м о в А. И. Индукция и аналогия. Иваново, 1956. " У ё м о в А. И. Аналогия и модель. ВФ, 1962, № 3. Умов Н. А. Вопросы познания в области физических наук. Соч., т. 3,

М., 1916. Умов Н. А. Физико-механическая модель живой материи. Соч., т. 3,

М., 1916.

Фролов И. Т. Гносеологические проблемы моделирования биологиче­ских систем. ВФ; 1961, № 2. Фролов И. Т. Очерки методологии биологического исследования. Изд.

«Мысль», М., 1965 (гл. 6. .Моделирование). Чавчанидзе В. В. Модели науки и кибернетика. Сб. «Кибернетика,

мышление, жизнь», Изд. «Мысль», М., 1964.

Чжао Юань-жень. Модели в лингвистике и модели вообще. Сб. «Ма­тематическая логика и ее применения», под ред. Э. Нагеля,

П. Саппса и А. Тарского, Изд. «Мир», М., 1965. Ш т о ф ф В. А. К вопросу о роли модельных представлений в научном

познании. Уч. зап. ЛГУ, 1958, № 248, сер. Философские науки,

вып. 13.

Штофф В. А. О роли модели в квантовой механике. ВФ, 1958, № 12. Штофф В. А. Гносеологические функции модели. ВФ, 1961, № 12. Штофф В. А. К критике неопозитивистского понимания роли модели

в познании. Сб. «Философия марксизма и неопозитивизм», Изд.

МГУ, 1963.

Штофф В. А. Об особенностях модельного эксперимента. ВФ, 1963, № 9. Ш т о ф ф В. А. Роль моделей в познании. Изд. ЛГУ, 1963. Э ш б и У. Р. Введение в кибернетику. ИЛ, М., 1959. Э ш б и У. Р. Конструкция мозга. Происхождение адаптивного поведения.

ИЛ, М., 1962. Altschul E. and В i s e r E. The validity of unique mathematical models

in science. Phil. Sci., 1948, vol. 15, № 1. A r z t und Philosophie (Humanismus, Erkenntnis, Praxis). Verhandlungen

auf dem Symposium iiber philosophische Frigen der Medizin. Hrsg.

von F. Jung, G. Klaus, A. Mette, S. M. Rapoport. Berlin, 1961. Benjamin A. C. The logical structure of science. London, 1936. Black M. Models and metaphors. Ithaca, New York, 1962. Braithwaite R. B. Scientific explanation. Cambridge, 1953. Braithwaite R. B. Models in the empirical sciences. In: Logic, metho­dology and philosophy of science. Stanford, California, 1960. Brodbeck M. Models, meaning and theories. Symposium on sociological

theory. Ed. by L. Gross. New York, 1959. Dambska J. Le concept de modele et son role dans les sciences. Rev.

de synthese, 1959, vol. 80, № 13—14.

297

Danzer H. Die Rolle des Modells und dos bildhaften Denkens in der na-turwissenschaftlichen Forschung. Pliysikalische Blatter, 1960, Bd. 16, H. 6.

Deutsch K. W. Some notes on research on the role of models in the natural ans social science. Synthese, 1948—1949, vol. VII, № 6-B.

Deutsch K. W. Mechanism, organism and society: some models in natu­ral and social science. Phil. Sci., 1951, vol. 18, № 3.

E' i s с h e r A. Die philosophischen Grundlagen der wissenschaftlichen Erkenntnis. Wien, 1947.

Franz W. Modell, Anschauung und Wirklichkeit in Physik. Math. Phys. Semesterberichte, 1953, Bd. 3, № 1—2.

George F. H. Cybernetic models and their applications. Process, control and automation, 1959, vol. 6, № 3.

George F. H. Models and theories in social psychology. Symposium on sociological theory. Ed. by L. Gross. New York, 1959.

G о 11 i n d E. Two views about the function of models in empirical theo­ries. Theoria, Lund, 1961, vol. 27, pt. 2.

Groenewald H. J. Quantum mechanics and its models. Synthese, 1954, vol. IX, № 2.

HansonN. R. Patterns of discovery. Cambridge, 1958.

Harre R. An introduction to the logic of science. London, 1960.

Hesse M. B. Operational definitions and models in physical theories. Brit. J. Phil. Sci., 1952, vol. II, № 8.

Hesse M. B. Models in physics. Brit. J. Phil. Sci., 1953, vol. IV, № 15.

Hesse M. B. Sciense and the human imagination. London, 1954.

Hesse M. B. Forces and fields. London, 1961. •J H e s s e M. B. Models and analogies in sciense. London a. New York, 1963.

H i n d e R. A. Models and the concept of «drive». Brit. J. Phil. Sci., 1956, vol. VI, № 24.

Hutten E. H. On semantics and physics. Proc. Aris. Soc, 1948, vol. XLIX.

Hutten E. H. The role of models in physics. Brit. J. Phil. Sci., 1954, vol. IV, № 16.

Hutten E. H. The language of modern physics. London, 1956.

Kemeny J. G. Models of logical systems. J. Symb. Log., 1948, vol. 13, № 1.

Kemeny J. G. A new approach to semantics, pt. 1. J. Symb. Log., 1956, vol. 21, № 1.

Kemeny J. G., S n e 11 J. L. Mathematical models in the social sciences. New York, 1962.

Kuipers A. Model en inzicht. Nijmingen, 1959.

Meyer H. On heuristic value of scientific models. Phil. Sci., 1951, vol. 18, № 2.

M u 11 e r H. Theorie und Modell in der Naturwissenschaft. Kantstudien, 1958/59, Bd. 50, H. 1.

N a g e 1 E. The structure of science. New York, 1961.

N i с к e 11 E. Das «pliysikalische Modell» und die «metaphysische Wirk­lichkeit». Basel, 1952.

Rapoport A. Use and limitation of mathematical models in social scien­ces. Symposium on sociological theory. Ed. by L. Gross. New York, 1959.

Rosenblueth A., Wiener N. The role of models in science. Phil. Sci.,

1945, vol. 12, № 4.

v S e 1 i g e r R. Analogien und Modelle in der Physik. Studium Generale, 1948, H. 3.

Stachowiak H. Uber kausale, konditionale und strukturelle Erklahrungs-modelle. Philosophia Naturalis, 1957, Bd. 4, H. 4.

Straass G. Modell und Erkennthis. Jena, 1963.

S u p p e s P. Model of data. In: Logic, methodology and philosophy of science. Stanford, California, 1960.

298

1»

Т а г s k i A. Contribution to the theory of models. Proc. of Koninglijke Nederlandse Akademie van Wetenschappens, Amsterdam, 1954, vol. LXII, № 5, ser. A; 1955, vol. LXIII, № 1, ser. A.

The concept and the role of the model in mathematics and natural and social sciences. Ed. by H. Freudenthal. Dordrecht, 1961 (сборник со­ставлен из материалов симпозиума, опубликованных впервые в журн. «Synthese», 1960, vol. XII, № 2—3).

Т о u 1 m i n S. E. The philosophy of science. London, 1953.

Whittaker E. A history of the theories of aether and electricity. 2nd ed. London; 1951.

Wiistneck K. D. Zur philosophischen Verallgemeinerung und Bestimmung des Modellbegriffs. Deutsche Zeitschrift f. Philosophie, 1963, № 12,

ОГЛАВЛЕНИЕ

Стр.

Предисловие 3