4. Постреволюционное развитие

Постреволюционное развитие детерминируется двумя обстоятель­ствами. Во-первых, особенностями эпохи – сохранением дореволюци­онных вызовов и трендов в постреволюционной стране. Во-вторых, от­сутствием в условиях революции консенсуса по базовым ценностям, что оказывает длительное влияние на дальнейшее развитие страны.

Это предопределяет периодическое повторение политических кризисов. Ведь после революции складывается стабильность элиты, но не общества. Поэтому неизбежно возникновение периодических кризисов, не меняющих экономической сущности системы. Однако эти кризисы меняют характер и социальную базу режима.

Наиболее яркий пример дает Франция, прошедшая через несколь­ко политических (но не системных) кризисов между 1815 и 1871 гг. По-видимому, нечто подобное предстоит и современной России.

Возможность повторения старых форм – это дань естественной ностальгии. «Целый народ, полагавший, что он посредством револю­ции ускорил поступательную силу своего исторического движения, вдруг оказывается перенесенным назад, в прошлую эпоху; а чтобы устранить всякие сомнения на этот счёт, вновь воскресают старые даты, старое летоисчисление, старые имена, старые эдикты, сделав­шиеся, казалось, давно достоянием антикварной учености, и старые, казалось, давно истлевшие жандармы. Нация чувствует себя так же, как рехнувшийся англичанин в Бедламе, который чувствует себя современником древних фараонов...» Это писал К. Маркс в «Восемнад­цатом брюмера Луи-Бонапарта».

Похоже, что подобное рассуждение далеко выходит за проблемы Франции середины XIX в.

Учет специфических особенностей страны – самостоятельная проблема, которая должна приниматься во внимание при анализе тенденций развития страны.

Разумеется, к учету специфики страны надо относиться осто­рожно, поскольку нередко аргументы культурной, исторической и национальной специфики используют для элементарного нежела­ния решать современные задачи.

Но в ряде случаев это критически важно, наиболее ярким при­мером чего является налоговая политика. В большинстве стран За­падной Европы и Северной Америки сложилась мощная, уходящая корнями в прошлое система «демократии налогоплательщика». Она основана на своеобразном контракте налогоплательщиков (в исто­рии это не всегда было всё население) с государством: мы обеспечи­ваем вас деньгами, а вы нас – набором услуг (политического, воен­ного, социального, экономического характера). В такой системе вза­имоотношений вполне естественна дискуссия-торг – если государ­ство получает больше отчислений, то оно предоставляет услуги боль­шие по объёму или более высокого качества, а если больше средств остается у налогоплательщиков, то они, соответственно, меньше ожидают от родного правительства. Это грубая схема, но суть ситуа­ции она выражает вполне адекватно.

В силу ряда исторических причин демократия налогоплатель­щика в России не возникла. По моёму мнению, отношение к нало­говой системе в нашей стране уходит корнями в татаро-монгольскую эпоху, когда раз в год в русские города и села приезжали баскаки для получения отчислений (дани) ордынскому хану.

Здесь тоже налицо услуга ордынского государства, но только одна – получить свое и не требовать больше поборов в течение года. Естественно, никакой торговли вокруг движения ставки вверх или вниз при таких обстоятельствах быть уже не может: ставка должна быть как можно меньше, но такой, чтобы хану до следующего года средств хватило. Если здесь и возникает торг, то со стороны платель­щика только в одной форме – утаивать добро от сборщиков дани.

Это тоже грубая картина, но никак не менее адекватная, чем «демократия налогоплательщика».

Доминирование типа технологий и соответствующих институ­тов – это ещё один фактор, важный при определении долгосрочных тенденций. Нынешняя эпоха в силу особенностей современной технологической базы является эпохой торжества экономического либерализма, как бы ни относились к нему политики и избиратели.

Дело здесь, разумеется, не в абсолютном и окончательном тор­жестве либерализма, а в том, что нынешний уровень развития про­изводительных сил и соответствующие ему модели успешных модер­низаций опираются в основном или на либеральную экономическую политику (как в развитых странах Запада), или несут в себе тенден­цию к либерализации.

Экономический либерализм, таким образом, оказывается важ­ным фактором успешного осуществления модернизационных про­ектов в современном мире. Однако он отнюдь не тождествен либера­лизму политическому. Политический либерализм является философ­ской доктриной, объясняющей определённым образом предпочти­тельные механизмы функционирования человеческого общества, и в этом смысле имеет вневременной характер – во всякие эпохи сущест­вуют люди, придерживающиеся этой идеологии. Напротив, экономи­ческий либерализм осуществляется на практике только на определённых исторических этапах. Обычно это происходит тогда, когда резко возрастает неопределённость путей дальнейшего развития об­щества, когда происходит существенная динамизация его производ­ственной базы. Так было в конце XVIII в. – первой половине XIX в., когда, собственно, и возник современный экономический либера­лизм. Аналогично обстоят дела и в наше время, когда ускорение тех­нологического прогресса, вступление мира в постиндустриальную эпоху вновь делает развитие крайне неустойчивым и очень плохо прогнозируемым, а потому либеральные рецепты становятся более адекватными. (Но это отнюдь не означает вневременного торжества либерализма.)

Экономический либерализм победит, но не навсегда, а только в условиях вызовов современного постиндустриального общества.

Мы не знаем точного рецепта решения модернизационных проблем. Можно только сказать, что каждый успешный модернизационный проект уникален, т. е. предполагает способность полити­ческих лидеров и интеллектуальной элиты найти те ключевые реше­ния, которые обеспечат искомый прорыв в данной стране и в данную эпоху<…>».