35. Э. Канетти об элементах и «внутренностях» власти. Власть и насилие

Элементы власти. Насилие и власть. Самые низкие и самые животные проявления власти лучше назвать насилием. Если для насилия есть достаточно времени, оно становится властью. Но в миг, когда ситуация потом все-таки обостряется, когда надо принять решение и пути назад уже нет, она вновь оказывается чистым насилием. Власть - понятие более общее и более широкое, чем насилие; она гораздо содержательней и не так динамична. Она более обстоятельна, даже по-своему терпелива. Разницу между насилием и властью можно продемонстрировать на очень простом примере на отношении между кошкой и мышью. Мышь, схваченная однажды, подверглась со стороны кошки насилию. Та поймала ее, держит и собирается умертвить. Но как только она начинает с нею играть, возникает нечто новое. Она отпускает ее, позволяя чуть-чуть отбежать. Стоит же мыши повернуться к кошке хвостом и побежать, как она уже оказывается вне сферы ее насилия. Но во власти кошки настичь мышь. Если она позволит ей убежать совсем, та покинет и сферу её власти. Однако, покуда кошка наверняка может достать мышь, та остается в ее власти. Таким образом, власти в противоположность насилию присуща несколько большая широта, у нее больше и пространства, и времени.

Власть и скорость. Скорость, о которой может идти речь в связи с проблемой власти, это скорость, позволяющая настичь и схватить. И в том и в другом случае образцами для человека служили животные. Умению настигать он учился у быстро бегающих хищников, особенно у волка. Умению схватить, внезапно прыгнуть его могли научить кошки; лев, леопард и тигр. Хищные птицы соединяли оба умения. Вот почему эти животные с давних времен служат и символами власти. Но быстрей всех во все времена была молния. Суеверный страх перед молнией, от которой нет никакой защиты, распространен повсюду. В подражание ей человек создал и свое особое оружие огнестрельное. Вспышка и гром выстрела из ружья и особенно из пушки вызывали страх у народов, которым это оружие было неведомо: оно воспринималось ими как молния.

Вопрос и ответ. Всякий вопрос есть вторжение. Используемый как средство власти, он проникает словно нож в тело спрашиваемого. Спрашиваешь незнакомого про какой-нибудь дом. Тот тебе его показывает. Ты удовлетворяешься этим ответом и идешь дальше своей дорогой. Но задавший вопрос может этим не удовлетвориться и начнет спрашивать дальше. Если вопросов становится слишком много, они скоро вызывают неудовольствие спрашиваемого. Ибо с каждым вопросом у спрашивающего возрастает ощущение власти; это поощряет его расспрашивать все дальше и дальше. Отвечающий подчиняется тем больше, чем чаще он поддается вопросам. Умен такой ответ, который кладет конец вопросам. Тот, кто может себе это позволить, задаст встречный вопрос; среди равных это испытанное средство защиты. Кому положение не позволяет задавать встречных вопросов, тот должен либо дать исчерпывающий ответ, выложив таким образом все, чего от него хочет другой, либо как-то хитро уклониться от дальнейшего проникновения.

Тайна. Тайна самая сердцевина власти. Но когда все тайны оказываются у одной стороны и в одних руках, это может в конечном счете оказаться роковым не только для тех, кто ими владеет, что само по себе было бы не так уж и важно, но также и для тех, к кому они относятся, а вот это имеет значение огромное. До чего опасна может быть тайна, стало особенно ясно лишь в наши дни. Она обрела еще больше власти в различных сферах, только внешне друг от друга независимых. Едва скончался диктатор, против которого мир вел объединенную борьбу, как тайна явилась теперь уже в виде атомной бомбы - более опасная, чем когда-либо, и быстро набирающая силу в своих отпрысках. Концентрацией тайны можно назвать отношение между числом тех, кого она касается, и числом тех, кто ею обладает. Из этого определения легко увидеть, что наши современные технические секреты самые концентрированные и опасные тайны из когда-либо существовавших. Они касаются всех, но осведомлено о них лишь малое число людей, и от пяти-десяти человек зависит, будут ли они применены.

Суждение и осуждение. Стоит начать с явления, знакомого всем, с радости осуждения. В чем суть этого удовольствия? Ты что-то от себя отстраняешь в худший разряд, причем предполагается, что сам ты принадлежишь к разряду лучшему. Унижая других, возвышаешь себя. Хорошее существует всегда постольку, поскольку оно возвышается над плохим. Что считать хорошим, а что плохим, определяешь ты сам. Таким образом ты присваиваешь себе власть - власть судьи.

Власть прощения. Помилование. Власть прощения это власть, на которую у каждого есть право и которой обладает каждый. Не подлежит никакому сомнению, что многие запреты введены лишь для того, чтобы поддерживать власть тех, кто может карать и прощать преступивших их. Высшее проявление власти это когда помилование происходит в последний момент

Внутренности власти. Хватание и поглощение.

Психология хватания и поглощения, как и психология еды вообще, еще совершенно не исследована. Здесь происходят многие загадочные процессы, о которых мы даже не задумываемся. Приближение одного существа к другому, относительно которого оно питает враждебные замыслы, воплощается в ряде действий, каждое из которых имеет особенное традиционное значение. Например, выслеживание добычи: она оказывается преследуемой задолго до того, как осознает наш замысел. За подкрадыванием и прыжком, следует первое прикосновение. В момент прикосновения конкретизируется намерение одного тела в отношении другого. Следующая ступень приближения — хватание. При хватании важно производимое рукой давление. Примечательно, каким уважением пользуется хватка. Функ­ции руки так многообразны, что не удивляешься множеству связанных с ней языковых оборотов. Но подлинный ореол ей придает хватка — главное и прославленное свойство власти. Высочайший ранг таких слов, как "схвачен", "схвачено", сви­детельствует об этом убедительнейшим образом. Они выража­ют нечто решенное и окончательное, сочетающееся с силой, не поддающейся никаким воздействиям.

Но есть еще и второй аспект власти, хотя и не столь впе­чатляющий, но наверняка не менее важный. Зачарованные великолепием схватывания, люди иногда забывают о том, что происходит параллельно: больше власти у того, кто не дает себя схватить. Все свободные пространства, которые создает вокруг себя властитель, служат именно этой второй цели.

Настоящее усвоение добытого начинается во рту. Это из­начальный путь всего, что может быть усвоено, — из руки в рот. Главнейшим инструментом власти, которым снабжен че­ловек, а также многие животные, являются зубы. Гладкость и строй как очевидные свойства зубов пере­шли в сущность власти вообще. Они стали неотъемлемы от власти, и это первые качества, отчетливо проявляющиеся в любой ее форме.

Рука. Рука обязана своим возникновением жизни на деревьях. На ветвях деревьев рука научилась крепко держаться за то, что не было пищей. Тем самым ока­зался прерванным краткий и в общем-то неизменный путь из руки в рот. Когда сук под рукой обломился, возникла пал­ка. Человек доказал ей свою верность; он так никогда с ней и не расстался. Человек бил ею, заост­рял ее в копье, сгибал в лук, обрезал до размера стрелы. Но во всех этих превращениях она оставалась, по сути, тем же, чем была с самого начала — инструментом создания дистан­ции, средством, помогающим не допустить прикосновения и избегнуть приводящей в ужас хватки.

Не только рука как целое стала образцом и побудителем развития. В частности пальцы, особенно указательный палец, приобрели важное значение. Палец омолодился на конце и вооружился ногтем; сначала он давал активное ощущение укалывания.

К психологии еды. Все, что съедается, является предметом власти. Голодный чув­ствует в "себе незаполненное пространство. Неудобство, при­чиняемое ему этим пустым пространством, он преодолевает, заполняя его пищей. Чем он полнее, тем лучше себя чувству­ет. Тяжелый и довольный возлежит тот, кто может съесть больше всех, — главный едок. Есть человеческие группы, ко­торые в таком главном едоке видят своего вождя.

Неоспоримо определенное уважение по отношению друг к другу среди тех, кто ест вмес­те. Оно выражается прежде всего в том, что они делят пищу. Лежащее на общем блюде принадлежит им всем. В семье мужчина приносит полагающуюся ему часть до­бычи, а женщина готовит пищу. Он регулярно ест приготов­ленное ею, и это — основа их связи. Самая интенсивная се­мейная жизнь там, где семья чаще всего ест вместе.

Тот, кто ест, прибавляет в весе, чувствует себя тяжелее. В этом есть что-то от похвальбы: он не в состоянии больше расти, но прибавить он может прямо здесь, на глазах у всех.