Юридическая культурема

Наряду с юридическим артефактом как структурным звеном системы социально-правового опыта важную роль играет юридическая культурема, являющаяся комплексом артефактов. Она представляет собой многомерную ценностно-нормативную целостность, локализованную внутри определенного смыслового поля. Будучи универсалией, сочетающей в себе конкретно-всеобщие черты с уникальными особенностями, юридическая культурема представляет в своем содержании наиболее существенные реалии правовой цивилизации. Как результат творческих усилий социальных субъектов, она являет собой культурное новообразование, отличное от форм и структур натурального универсума.

Своеобразие структурно-содержательных параметров культу-ремы предопределяется не только предметом моделирования, но и характером того духовного материала, которым располагает культурное сознание. Мифологическое, религиозное, художественное, научно-теоретическое, философское сознание по-разному воспроизводят правовые реалии. У каждого из них свои средства изображения и моделирования, в чем-то сходные, а в чем-то заметно различающиеся между собой.

Одной из наиболее ранних по своему историческому происхождению культурем является миф. Задавая нормативные образ-

цы социального поведения, формулируя представления о должном, описывая с помощью чрезвычайно выразительных средств недолжное и запретное, миф выполнял свою регулятивную функцию, подводил архаическое сознание к пониманию сути нормы и меры для человека и социума.

Процесс нахождения нормы-меры для каждого ряда сходных актов социальной деятельности представлял собой сложную куль-туротворческую задачу, решаемую мифологическим сознанием. Собственными усилиями оно закладывало ценностно-смысловые первоосновы для понимания цивилизованности как царства меры и справедливости, где соразмерность частей в рамках целого обязательна, а соотношения противоположностей должны строиться таким образом, чтобы не разрушать, а укреплять человеческие сообщества.

Мифы не предполагали и не признавали никаких сомнений в правомерности своих предписаний и сами были лишены способности к критической саморефлексии. Те традиции, обычаи, табу, прецеденты и авторитеты, на которые они опирались, не подлежали проверкам на достоверность содержащихся в них императивов.

С окончанием родовой эпохи и возникновением правовых цивилизаций мифы сохранили свою духовно-практическую действенность, трансформировавшись в мифологемы—устойчивые, постоянно воспроизводящиеся на коллективно-бессознательном уровне общественной психики нормативные структуры, фиксирующие коренные противоречия человеческого существования.

В нормативно-ценностном основании мифологемы лежит комплекс представлений, чья архаическая структура, претерпев множество культурно-исторических изменений, утратила тотальный характер и локализовалась в пределах конкретной системы социальных смыслов. Мифологема является миросозерцательной формой, которая не дает аутентичных образов мира, социума, культуры, человеческой природы. Присущей ей упрощенностью описательных приемов, неразличением видимости и сущности, антропоморфностью объяснительных моделей, пренебрежением отчетливыми границами между субъектом и объектом мифологема напоминает продукты деятельности обыденного сознания. Изображаемые ею реалии зачастую не похожи на себя. Это происходит еще и по той причине, что выявляемые ею каузальные связи оказываются подчинены не только обычной логике, но и пребывают во власти неких, не доступных человеческому разумению трансфизических начал. Данное обстоятельство позволяет мифологемам выполнять свои, определенные функции в жизни человека и общества, в ходе развития культуры и цивилизации. Гете утверждал, что сущее не делится на разум без остатка. В со-

циально-правовом бытии человека одним из таких важных «остатков», оказывающимся за пределами рационального осмысления и с трудом поддающимся вербально-логическому оформлению, является коллективное и индивидуальное бессознательное. Куль-туремами, способными выносить этот бессознательный «остаток» на поверхность духовной жизни человеческого рода, стали в древнем мире мифы, а в условиях позднейших цивилизаций — мифологемы.

Все, что в природно-социальном континууме представлялось человеческому сознанию темным, таинственным, непостижимым рациональными средствами, непереводимым на дискурсивный язык, маркировалось посредством мифов и мифологем и благодаря этому обретало свое собственное место в культуре.

Ф. И. Тютчев, утверждавший, что «мысль изреченная есть ложь», тем самым сформулировал веский аргумент в защиту мифологем и их права на существование в контексте современной цивилизации. Ведь именно в них оседал и концентрировался тот первоначальный социоморальный опыт, который, с одной стороны, не торопился облекаться в рациональные языковые формы, поскольку не ожидал от них ничего, кроме искажений важнейших сущностных смыслов человеческого бытия, а с другой — не мог пребывать за пределами культуры в силу своей чрезвычайной значимости для судеб человека и рода. Мифологемы позволяли не только заполнять смысловые «ниши», образовывавшиеся там, куда не проникала рациональная логика рассудка, но и ощущать собственную причастность каждого человека к тысячелетним заветам рода, к универсальным нормам и ценностям, на которых базируются социальность и цивилизованность.

Особой культурно-исторической модификацией мифологемы является теологема. Ее своеобразие состоит в том, что в ней каузально-смысловые объяснения морально-правовых проблем и противоречий вводятся в контекст трансцендентной реальности и восходят к абсолюту Бога. От Бога, как законодательного пер-вопринципа миропорядка, исходят все нормативные предписания, в том числе нормы нравственности и естественного права.

Теологема Бога носит явно выраженный цивилизующий характер и направлена против любых попыток разрушить этические основания социального порядка. Через нее человек чувствует собственную причастность к гармонизирующим началам миропорядка и высшим нравственным смыслам бытия. Она позволяет человеческому духу прикоснуться к метафизической вечности. При этом опосредующим звеном между индивидуальным «Я» и трансцендентной реальностью выступает мир символов, значительная часть которых представляет собой условно-обобщенные обозначения высших этических и естественно-правовых смыслов. Сим-

вол в качестве видимого знака идеальных сущностей, как устойчивая множественность культурных значений, представляет абсолюты и идеалы в очевидных, доступных человеческому созерцанию формах.

Важное место в системе культурем занимает имагиома (от англ, image — образ, изображение). В отличие от художественного образа как единичной эстетической формы, имагиома — комплексная, полиморфная художественная структура. Концентрируя в своем содержании богатый социальный опыт, она выявляет из стихии общественной жизни существенные морально-правовые коллизии, фиксирует их нормативно-ценностные структуры и тем самым открывает дополнительную возможность для их философ-ско-правового осмысления.

Культурно-историческая традиция издавна воспринимает искусство как средство, позволяющее компенсировать ограниченность исключительно рационального познания. Гуманитарное познание предполагает активное использование художественной информации для выстраивания различных теоретических и философских моделей морально-правовой реальности.

В пределах имагиомы морально-правовой опыт как бы сгущается, концентрируется, обретает вид своеобразного ценностно-смыслового «микрокосма» с характерной структурой и внутренней динамикой, обусловленной логикой развития помещенного в центр его содержания морально-правового противоречия. Там, где конкретному творцу такого «микрокосма» удается достаточно основательно воссоздать эту логику при помощи соответствующих художественно-эстетических средств, вся система образных средств неизменно обнаруживает свою нормативно-ценностную ориентированность уже не только на сущее, но и на должное, а значит и собственную включенность в процесс утверждения соответствующих нравственно-правовых императивов и идеалов.

В нормативно-ценностной структуре имагиомы обнаруживаются несколько содержательных уровней:

1) универсальные нравственные идеалы и естественно-правовые принципы, в которых представлены всеобщие интересы человеческого рода;

2) конкретно-исторические моральные и позитивно-правовые нормативы тех общностей, к которым принадлежит художник и которые прямо или исподволь воздействуют на его творчество;

3) особенности творческого сознания художника, обнаруживающиеся в его способности привлечь разнообразные изобразительные средства для воссоздания и осмысления описываемых морально-правовых коллизий;

4) сюжетно-содержательная ткань произведения с теми морально-правовыми противоречиями, в средоточии которых существуют персонажи.

Данные уровни пребывают не изолированно друг от друга, а в неразрывном, взаимопроникающем единении, составляя особое, нормативно-ценностное целое — этос юридической культу ремы.' Взятый в информативном аспекте, он дает сведения о различных сторонах бытия морально-правовой реальности конкретного социума.

Вся история искусства, и в первую очередь история литературы, — это в известном смысле процесс художественно-эстетического осмысления важнейших нравственно-правовых противоречий человеческого существования. Но сколь бы близко искусство не придвинулось к постижению их смыслов, сколь бы мастерски художественный гений не научился воссоздавать социальные коллизии, действительность в ее безостановочном движении будет вновь и вновь ускользать, заставляя новые поколения художников, писателей, драматургов, поэтов максимально напрягать свои творческие силы во имя постижения ее противоречий.

В культуремах сосредоточен обширный материал о генезисе и историческом развитии морально-правовой реальности. Уже на начальных этапах развития цивилизации мифологическое, религиозное и художественное сознание внимательнейшим образом исследовали с помощью доступных им средств все то, что имело непосредственное отношение к родовому праву, к процессам стихийного и сознательного правотворчества. Многие памятники религиозно-философской культуры, в том числе греческие мифы, Ветхий Завет, поэма «Даодэцзин» запечатлели переход от стихийности доправового хаоса к упорядоченности морально-правового космоса, от состояния полудикого «протоморализма» к организованному правопорядку. Они были свидетелями опытов раннего нормотворчества, в результате которых возникли качественно новые регуляторы социальной жизни, нацеливавшие индивидов на исполнение общественно значимых задач по созданию и совершенствованию цивилизованного мира.